— Передай ему, передай, что больше всего на свете я желаю видеть его.

— Передам, — пообещал Уилл.

Он ушел, низко надвинув на лоб капюшон, и быстро направился к ожидавшей его лодке. Меньше чем через пару часов Уилл появился вновь.

— Они не пустили меня к королю! — прорычал он. — Сказали, что не доверяют мне. Думаю, они догадались, что я ездил к тебе. Может быть, им известны намерения короля.

— А если так, они, вероятно, постараются повлиять на него, чтобы он изменил свое мнение, — забеспокоилась Екатерина. — И никто ни о чем не узнает.

Уилл был как натянутая струна.

— Кейт, как только мы услышим о смерти короля, ты должна созвать двор и находящихся здесь советников и объявить себя регентом. Я поеду к принцу. Мы обхитрим их, не бойся!

Новый, 1547 год наступил тихо. Екатерина с тяжелым сердцем проводила праздники. В качестве подарков она заказала у Джона Беттса несколько портретов. Изображение принца было отправлено в Уайтхолл в надежде, что его передадут королю. Картину, на которой были запечатлены она и Генрих, послали Эдуарду в Эшридж. Было важно, чтобы Екатерина ассоциировалась у мальчика с мудрым правлением отца.

Беспокойство все нарастало. Уилл слышал в Лондоне разговоры о том, что король уже мертв, но из Уайтхолла вестей не поступало и никаких сведений о том, принят ли подарок королевы, — тоже. Когда французский посол пожаловался Екатерине, что ему отказали во встрече с его величеством, она утешила недоумевающего дипломата ложными обещаниями. Мария тоже начинала волноваться из-за отсутствия вестей от отца. Снова и снова Екатерина посылала гонцов справляться о здоровье Генриха, но их отправляли обратно. Она написала сэру Уильяму Герберту. Тот ответил, что у него нет новостей о короле. То же самое он повторил Анне. Екатерина подумывала, не спросить ли Нан Хартфорд — муж мог тайно сообщить ей что-нибудь о происходящем, — но узнала, что та заболела и покинула двор, не спросив у нее разрешения. Это звучало в высшей степени тревожно.

— Я сама поеду в Уайтхолл, — заявила Екатерина Марии, Уиллу и Анне. — Они не посмеют не пустить меня. Я королева.

Она отправила вперед шестерых слуг, чтобы те приготовили для нее апартаменты, велела упаковать и послать следом сундуки. Когда все было готово, Екатерина вместе с Марией и ближайшими дамами села в барку и направилась вверх по реке.

Огромный дворец казался пустым. День стоял пасмурный, однако нигде не видно было ни огонька. Подступы к личному мосту короля преграждала цепь, поэтому Екатерина велела лодочнику причалить у Дворового моста. Холодный ветер хлестал женщин по щекам, пока они шли к апартаментам королевы. Никто их не остановил. Вокруг не было ни души. Екатерина начала беспокоиться: а здесь ли вообще Генрих? Не спрятал ли его куда-нибудь Хартфорд со товарищи?

Она сбросила накидку на постель, поправила капор и решительно направилась в покои короля; с облегчением увидела у дверей стражников, однако при ее приближении те скрестили алебарды и преградили ей путь.

— Позвольте мне войти, господа. Я хочу видеть короля.

— Никого не велено пускать, — с каменным лицом ответил один из караульных.

— По приказу Тайного совета, — добавил второй.

— Вы знаете, кто я? — спросила Екатерина, кипя от гнева: наглецы не удосужились даже обратиться к ней, как полагалось в соответствии с ее титулом. — Я ваша королева и по статусу стою выше Тайного совета. Я требую, чтобы меня пустили. — Она сурово глянула на них.

— Извините, ваша милость. Приказ есть приказ.

— Мы не смеем, мадам. Нас могут уволить.

— Или еще хуже. — Мужчины нервно посмотрели на нее, и у Екатерины мелькнула мысль, что, если она настоит на своем, они уступят.

— Это я беру на себя. Я не видела его величество больше трех недель и беспокоюсь о его здоровье. Прошу вас, позвольте мне войти.

— Простите, ваша милость, мы не смеем.

— Кто отдал вам такой приказ? — (Стражники молчали.) — Кто бы это ни был, я требую встречи с ним.

И снова караульщики безмолвно таращились в пустоту. Ничего не оставалось, кроме как удалиться. Подобрав шлейф, Екатерина развернулась и со словами:

— Король узнает о вашей непреклонности, — пошла назад по галерее.

Плохо дело. Теперь она не сомневалась: Хартфорд решил захватить регентство. Вполне вероятно, что Генрих уже мертв. Ей нужно сохранить доверие принца, письмо которого с благодарностью за новогодний подарок лежало у нее в кармане. Екатерина подумала, не поехать ли ей к Эдуарду в Эшридж, чтобы опередить Хартфорда? Но какой в этом смысл, если тот получил от Генриха мандат на правление? Боже милостивый, какие махинации творятся за этими закрытыми дверями?!

Дрожа от негодования, Екатерина села за стол и написала письмо Эдуарду, призывая его всегда держать этот живописный образ отца перед глазами и размышлять о выдающихся делах своего родителя. С Божьей помощью при каждом взгляде на этот портрет Эдуард будет вспоминать и о ее доброте, о щедрой любви, которую она излила на него, а вместе с тем придет и понимание, что именно ей следует наставлять его и править королевством. Разумеется, за ним тоже должно оставаться слово в этом деле.

Перечитав письмо, прежде чем запечатать его, Екатерина была неприятно поражена количеством сделанных помарок; и почерк такой ужасный. Нужно успокоиться.

К ней пришла заплаканная Мария и спросила:

— Вы видели моего отца?

— Меня не пустили к нему, — ответила Екатерина, беря ее за руку. — Но, может быть, вас пустят?

Мария спешно удалилась, а по возвращении являла собой картину воплощенного уныния и только качала головой.

— Если он при смерти, жестоко не пускать нас к нему, — всхлипывая, проговорила она.

— Может быть, он не так уж тяжко болен, — сказала Екатерина, стараясь придать голосу уверенность, которой на самом деле не чувствовала.

— Тогда почему мы не можем войти к нему? Он запрещает пускать к себе посетителей, только когда не хочет, чтобы люди видели его слабым и больным.

— Не думаю, что это ваш отец не хочет нас видеть. — Она поделилась с Марией своими опасениями насчет Хартфорда и рассказала о планах Генриха сделать ее регентом.

Мария выглядела испуганной. Разумеется, новость удивила ее. Но Екатерина знала, что принцесса при любых обстоятельствах предпочла бы ее Хартфорду.

— Что ж, пути Господни неисповедимы, — заметила Мария. — Если мой отец намерен был поступить так, он не поддастся ни на какие уговоры и не изменит своего решения.

— Если еще способен давать отпор, — сказала Екатерина. — Нам ничего не остается, кроме как ждать. А потом я буду действовать быстро. — И она объяснила Марии, в чем состоит придуманный Уиллом план.

— Я буду молиться о вашем успехе, — со слезами произнесла Мария и обняла Екатерину.

Гладя рукой ее худую спину, Екатерина подумала: «Сознает ли эта верная католичка, о чем собралась молиться?» — и ощутила укол совести. Ложь отвратительна, но волю Господа нужно исполнить.

Увидеть Генриха Екатерине так и не удалось до 13 января, когда состоялся суд над Сурреем. Уилл был одним из тех, кому поручили заседать в судейском жюри.

— Спасти его не представлялось возможным, — со скорбно-торжественным лицом заявил он, вернувшись из Гилдхолла. — Норфолк сознался в сокрытии измены. И если человек осмеливается присваивать себе королевский герб, использовать который не имеет права, что это может быть, как не измена? — Уилл подошел к окну и стал смотреть на мутную Темзу, неспешно струившую свои воды под свинцовым небом. — Мы получили записку от самого короля, в которой ставился тот же вопрос и заявлялось, что Суррей замыслил предательство, когда уговаривал свою сестру стать распутницей, вступив в связь со своим совереном. К чему он клонил, было предельно ясно. Мы не могли не осудить Суррея на смерть, что и сделали.

Екатерина заметила недостаток логики в рассуждениях короля, но слишком обрадовалась, что он жив и в состоянии заниматься государственными делами, а потому не придала этому особого значения.