Большая ротонда, обычно тихая в этот вечерний час, оглашалась говором множества людей и топотом ног в дорогой обуви по мраморным плитам. В Райском зале из кадок, украшенных гирляндами фиолетовых лампочек, высился бамбук. К нему были прикреплены букеты орхидей, они свисали, напоминая цветущие лианы в тропическом саду.

Где-то в глубине зала невидимый оркестр оживлённо играл «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Полчища официантов в белых галстуках умело лавировали в толпе, держа большие серебряные подносы, уставленные бокалами с шампанским и всевозможными закусками. Поток гостей вливался в ряды сотрудников музея, уже отдающих должное бесплатному угощению. В лучах прожекторов с голубыми светофильтрами сверкали длинные вечерние платья с блёстками, бриллиантовые ожерелья, золотые запонки и тиары.

Открытие выставки «Суеверия» почти внезапно стало наиболее привлекательным событием для светского общества Нью-Йорка. Привычные балы и благотворительные обеды затмила возможность увидеть собственными глазами то, о чём столько говорили. Организаторами были разосланы тысячи приглашений, и пять тысяч человек ответили, что приняли их.

Смитбек в смокинге (который сидел на нём отвратительно) и рубашке с оборками вглядывался в зал, выискивая знакомые лица. В дальнем конце зала был воздвигнут громадный помост. Вдоль одной из стен проложен искусно украшенный вход на выставку. Дверь пока что была заперта, и возле неё стояла охрана. Площадка для танцев посередине быстро заполнялась парами. Едва войдя в зал, Смитбек услышал со всех сторон разговоры, ведущиеся повышенными голосами.

— …эта новая психоисторичка. Грант? Так вот, вчера она призналась-таки, над чем работала всё это время. Представьте: она пытается доказать, что странствия Генриха Четвёртого после второго крестового на самом деле представляли собой реакцию бегства, вызванную сильным стрессом. Я с трудом удержалась, чтобы не сказать ей…

— …выдвинул смехотворную идею, будто стабианские бани на самом деле были просто-напросто конюшнями. А ведь сам ни разу не бывал в Помпее. Виллу Тайн от пиццерии не отличит. Но имеет наглость именовать себя папирологом…

— …моя новая ассистентка? Знаете, такая, с огромным носом? Так вот, вчера она стояла возле автоклава и уронила туда пробирку, наполненную…

Смитбек глубоко вдохнул и начал протискиваться к столику с закусками. Будет чем полакомиться, подумал он.

Д’Агоста увидел, как перед входными дверями Большой ротонды в очередной раз рассыпался фейерверк фотовспышек. Появилась ещё одна важная персона — женоподобный красавчик с двумя чахлого вида девицами, виснущими на его руках.

Лейтенант стоял там, откуда мог наблюдать за металлодетекторами, за толпами гостей, вливающимися в Райский зал через единственную дверь. Пол Ротонды скользил от дождевой воды, на стойку гардероба один за другим ложились зонтики. В дальнем углу разместился передовой пост ФБР: Коффи собирался наблюдать оттуда за происходящим. Д’Агосту разбирал смех. Пост старались оборудовать так, чтобы он не бросался в глаза, однако тянущиеся от него, словно щупальца спрута, электрические и телефонные провода, волокнооптические и покрытые резиной кабели не заметить было так же трудно, как тяжкое похмелье.

Раздался раскат грома. Вершины окаймляющих набережную деревьев с ещё нераспустившимися почками неистово раскачивались на ветру.

Рация д’Агосты зашипела.

— Лейтенант, у нас опять скандал возле металлодетектора.

До него донёсся пронзительный женский голос: «Вы должны знать меня».

— Отведите её в сторону. Надо, чтобы толпа непрерывно двигалась. Тех, кто не желает проходить через металлодетектор, выводите из очереди. Они всех задерживают.

Когда д’Агоста укладывал рацию в футляр, к нему подошёл Коффи, за ним по пятам следовал начальник охраны музея.

— О чём докладывают? — грубо спросил Коффи.

— Все на местах, — ответил д’Агоста, вынув сигару и разглядывая её изжёванный кончик. — Четверо полицейских в штатском ходят среди гостей. Четверо в форме патрулируют периметр вместе с твоими людьми. Пятеро регулируют движение снаружи, пятеро наблюдают за входом и металлодетекторами. Полицейские в форме есть и внутри. Когда ленточку разрежут, двое из них последуют за мной на выставку. Один человек в компьютерном зале, один в дежурной части отдела охраны…

Коффи прищурился:

— Полицейские в форме пойдут на выставку с гостями? Планом это не было предусмотрено.

— Это не официальная процедура. Просто я хочу быть с ними впереди толпы. Ты же запретил нам предварительно осмотреть выставку, помнишь?

Коффи вздохнул:

— Ладно, только пусть это не выглядит конвоем. Не лезьте людям на глаза, не заслоняйте витрин. Идёт?

Д’Агоста кивнул.

Коффи повернулся к Ипполито:

— А у тебя что?

— Мои люди тоже на местах, сэр. Именно там, где вы хотели.

— Хорошо. Во время торжественной части я буду находиться в Ротонде. Потом буду совершать обходы. Кстати, Ипполито, пойдёшь с д’Агостой впереди толпы. Держись поближе к директору и мэру. Порядок ты знаешь. А ты, лейтенант, не высовывайся, не порть себе последний день. Ясно?

Уотерс стоял в прохладном, залитом неоновым светом компьютерном зале, плечо его ныло от тяжёлого дробовика. Такого скучного задания у него ещё не было. Глянул на хмыря — он сразу мысленно окрестил его так, — выстукивающего что-то на компьютере. Всё долбит, долбит, и так уже несколько часов. И потягивает кока-колу. Уотерс потряс головой. Пожалуй, утром первым делом надо попроситься у д’Агосты в другое место. Здесь с ума можно сойти.

Хмырь поскрёб в затылке и потянулся.

— Долго время тянется, — пожаловался он Уотерсу.

— Угу, — буркнул тот.

— Я почти закончил. Сказать вам, на что способна эта программа, — не поверите.

— Может быть, — равнодушно ответил Уотерс. Взглянул на часы. Ещё три часа до конца смены.

— Смотрите.

Хмырь нажал кнопку. Уотерс подошёл чуть поближе к экрану. Вгляделся в него. Сплошная писанина, бессмыслица, которая, видно, и называется программой.

На экране появилось изображение жука. Сначала жук был неподвижен. Потом расправил зелёные ножки и стал расхаживать по надписям. Затем появился ещё один. Жуки заметили друг друга и сблизились. Стали заниматься любовью.

Уотерс поглядел на хмыря.

— Это ещё что такое?

— Смотрите, смотрите, — сказал хмырь. Вскоре родились четыре жука и стали заниматься любовью. По прошествии недолгого времени экран заполнился жуками. Потом они принялись есть буквы. Минуты через две на экране не осталось ни единого слова, по нему разгуливали только жуки. Потом они начали поедать друг друга. И экран быстро опустел.

— Забавно, правда? — спросил хмырь.

— Да, — ответил Уотерс. И спросил, помолчав: — А что эта программа делает?

— Это просто… — Хмырь как будто немного смутился. — Просто забавная игрушка, и всё. Ничего не делает.

— И долго вы писали её?

— Две недели, — с гордостью ответил хмырь, втягивая воздух сквозь зубы. — Не в рабочее время, разумеется.

Он снова повернулся к компьютеру, забарабанил по клавишам. Уотерс привалился к стене неподалёку от двери. Сверху доносилась музыка танцевального оркестра, стук ударника, перебор струн контрабаса, завывание саксофонов. Уотерсу казалось, что слышится даже шарканье множества ног. А он торчит здесь, в этой психиатрической палате, всё его общество — стучащий по клавишам хмырь. Единственное развлечение — это когда хмырь встаёт за очередной банкой кока-колы.

И вдруг из энергоблока донёсся какой-то шум.

— Слышите? — спросил Уотерс.

— Нет, — ответил хмырь. Вновь наступила тишина. Потом явно послышался стук.

— Чёрт возьми, что это?

— Не знаю, — ответил хмырь. Оторвался от клавиатуры и откашлялся. — Может, вам туда заглянуть?

Уотерс провёл рукой по гладкому прикладу ружья и взглянул на дверь энергоблока. Может, там никого нет. Прошлый раз, при д’Агосте, ничего не было. Надо просто войти туда и проверить. Само собой, можно вызвать дублёра из дежурной части. Это чуть дальше по коридору. Там должен находиться его приятель Гарсиа… так ведь?