Над высоким сводчатым входом в казармы д'Агоста впервые с приезда увидел итальянский флаг — полотнище вяло повисло в безжизненном воздухе. По коридору с анфиладой колонн они попали во внутренний дворик. Некогда прекрасный, он был забит фургонами и легковыми автомобилями так плотно и с такой геометрической точностью, что казалось, будто ни одна из машин не сможет выехать. Из раскрытых окон доносились многократно усиленные и искаженные замкнутым пространством голоса, перезвон телефонов и хлопанье дверьми.
Дальше был еще один коридор с колоннами, статуей святого и фресками на религиозную тему, которые успели порядком осыпаться. По массивной каменной лестнице полковник вывел посетителей в муравейник из кабинетов-клетушек, на которые разбили зал с колоннами.
— Наша caserma, — пояснял на ходу Эспозито, — это бывший монастырь при церкви Оньисанти. Вон та большая комната — секретарское бюро, а за ним, — он махнул рукой в сторону мощных дубовых дверей, — рабочие кабинеты офицеров, обустроенные в бывших монашеских кельях.
В конце коридора их ожидало восхождение по лестничному пролету, а наверху — дверь. Наверное, раньше здесь был тайный ход, решил д'Агоста, когда увидел за ней винтовую лестницу. Взойдя по узким ступенькам, Эспозито повел гостей через комнаты, заполненные людьми, а еще — запахом плесени и перегревшихся факсов. Внезапно полковник остановился у маленькой грязной двери, с одним только номером. Улыбнувшись, карабинер толкнул ее и сделал приглашающий жест.
Залитая светом комната оканчивалась застекленной лоджией. Инстинктивно подойдя к ней, д'Агоста залюбовался видом на южную часть Флоренции, на реку Арно.
И отсюда, сверху, город наконец предстал таким, каким его и хотелось видеть: городом куполов, башен, черепичных крыш, площадей и садов, окруженным крутыми холмами, на которых среди зелени, будто в сказке, высились замки. Мост Понте-Веккьо, дворец Питти, сады Боболи, церковь Сан-Фредьяно в Кастелло, а дальше — холм Беллосгуардо… Д'Агоста не сразу смог оторваться, чтобы осмотреть уже сам кабинет.
Большое открытое помещение занимали столы красного дерева. Поражала напольная мозаика из цветного мрамора, за столетия отполированная тысячами ног. А с гигантских портретов на аккуратно оштукатуренных стенах на гостей взирали старики в латах.
— Добро пожаловать в «Нуклео инвестигато», элитный отдел карабинеров, которым я и командую. Мы расследуем самые серьезные преступления. — Эспозито искоса взглянул на д'Агосту. — Первый раз в Италии, сержант?
— Да.
— И как вам здесь?
— Не совсем… Не совсем то, чего я ожидал.
В глазах Эспозито промелькнули едва заметные веселые огоньки. Он окинул рукой горизонт:
— Но ведь прекрасно?
— Отсюда, сверху, — да.
— Флорентийцы… — закатил глаза полковник. — Они живут прошлым. Думают, дали миру все самое прекрасное: живопись, науку, музыку, литературу, — и с них хватит. Мол, зачем делать что-то еще?! Флорентийцы почивают на лаврах вот уже четыре сотни лет, а ведь там, где я вырос, говорят: «Nun cagna 'a via vecchia p' a nova, ca saie chello che lasse, nun saie chello ca trouve».
— «Живя прошлым, познаешь только то, что утратил, и теряешь то, что еще не нашел»?
Эспозито замер. Затем улыбнулся:
— Ваша семья из Неаполя?
Д'Агоста кивнул.
— Замечательно. И вы, значит, говорите на неаполитанском?
— Как выяснилось.
— Знакомая ситуация! — рассмеялся Эспозито. — Вам повезло, сержант, вы говорите на прекрасном древнем языке, который больше не изучают в школах. Итальянский может выучить любой, однако мало кто говорит на neapolitano. Я сам — неаполитанец. Работать в Неаполе невозможно, но для жизни лучше места не сыщешь.
— Si suonne Napele viato a tte, — сказал д'Агоста, еще больше изумив Эспозито.
— «Благословенен будь тот, кому снится Неаполь»? Какая замечательная поговорка. Даже я не слышал ее.
— Так шептала мне на ухо бабушка, укладывая меня спать.
— И вам снился Неаполь?
— Иногда я видел во сне город и думал, что это Неаполь. Хотя на самом деле, наверное, игра воображения, ведь я ни разу там не был.
— И не надо. Живите с тем сном — такие образы куда прекраснее. — Полковник обратился к Пендергасту: — А теперь, как говорят у вас, в Америке, к делу.
Он отвел фэбээровца и д'Агосту в дальний угол, где вокруг каменного столика были расставлены диванчики и стулья.
— Caffu per noi, per favore, — помахал рукой Эспозито.
Появилась женщина, неся на подносе крохотные чашечки эспрессо. Полковник опрокинул в рот первую и так же быстро расправился со второй. Затем достал пачку сигарет и предложил гостям.
— А, ведь вы, американцы, не курите! — вспомнил он и закурил сам. — Сегодня утром между семью и восемью часами я ответил на шестнадцать телефонных звонков: один из американского посольства в Риме, пять из американского консульства на Лунгарно[89], один из министерства иностранных дел США, два из «Нью-Йорк таймс», один из «Вашингтон пост», один из китайского посольства в Риме и пять от различных типов из компании мистера Балларда. — Глаза карабинера зажглись. — По всему выходит, мистер Баллард был очень важной персоной.
— Вы знали его?
— Я слышал о нем. — Полковник затянулся и выдохнул. — У моих коллег из polizia уже есть на него досье, которое они, естественно, попридержат в секрете.
— Я мог бы обеспечить вас подробной информацией по Балларду, но поверьте, эти сведения лишь собьют вас с толку, как и меня вначале.
За спиной у полковника зашептались двое сотрудников.
— Basta' cu sti fessarie! — развернулся он к ним. — Mettiteve a fatica! Maronna meja, chist' so propri' sciem!
— Я понял, — подавил смех д'Агоста.
— А я — нет, — заметил ему Пендергаст.
— Это неаполитанский. Полковник сказал тем двоим: «Хватит трепаться, идите работать».
— Мои люди глупы и суеверны. Половина верит, что убийство — дело рук дьявола, другая половина списывает его на тайное общество. Флорентийская знать обожала такие забавы. — Затяжка, выдох. — Сдается мне, мистер Пендергаст, случай дикий.
— Только наш дикарь чрезвычайно серьезен и хладнокровен.
— И все это — chest e 'na scena ro diavulo, а? Ну, будет. Мои люди могли напугаться до полусмерти, но вы-то — нет?
— Не сомневайтесь. Все эти смерти явно кому-то на руку.
— Вижу, у вас имеется версия. Уж будьте любезны, просветите меня. — Упершись локтями в колени, полковник подался вперед. — Ведь я оказал услугу вам — и услугу немалую, — не упомянув вас в отчете. Иначе заполнять бы вам бумаги до самого Рождества.
— Я благодарен, — сказал Пендергаст. — Но пока могу рассказать немногим больше того, что поведал вчера. Мы расследуем две загадочные смерти, произошедшие в штате Нью-Йорк. Локк Баллард был нашим подозреваемым. Он занимался чрезвычайно сомнительными делами; однако вышло так, что его постигла участь двоих его предшественников.
— Понимаю. У вас есть какие-нибудь идеи, догадки?
— Я предпочел бы не отвечать на ваш вопрос. А если бы и ответил, вы бы мне не поверили.
— Va be'. Ладно, и что же дальше? — Эспозито откинулся назад и залпом осушил третью чашку, словно русский — рюмку водки.
— Я бы хотел, чтобы вы навели справки относительно всех смертей в Италии, когда тела были сожжены полностью или частично.
— Услуга, — улыбнулся Эспозито. — Еще одна… Здесь, в Италии, мы исповедуем принцип взаимопомощи. Любопытно бы знать, мистер Пендергаст, что вы сделаете для меня?
— Синьор полковник, заверяю вас: рано или поздно долг я верну.
Эспозито некоторое время смотрел на него, затем, погасив сигарету, промолвил:
— Значит, сожженные трупы в Италии… На юге это половина всех убийств. Мафия, каморра[90], коза ностра, сардинцы… для них сжигать тела убитых — освященная веками традиция.
