Констанс попыталась что-то сказать в ответ, но слова не шли к ней. Она чувствовала запах легкого парфюма. Уникальный и таинственный запах заставлял ее воспоминания обращаться к той единственной ночи…
Он сделал к ней еще один шаг.
— Халсион станет нашим убежищем от всего мира, который не заинтересован в нас и недостоин нас. Мы могли бы прожить сорок или пятьдесят лет, уготованных нам, вместе, во взаимных открытиях, наслаждениях и… интеллектуальных занятиях. Есть некоторые теории, которые с течением веков так и не нашли своего доказательства. К примеру, в теоретической математике — гипотеза Римана[739] о распределении простых чисел. Вдобавок я всегда мечтал расшифровать Фестский диск[740] или разработать полный перевод всех надписей этрусского языка[741]. Разумеется, я отдаю себе отчет, что это трудные загадки, на которые могут потребоваться десятилетия, если решения к ним вообще можно найти. Но для меня, Констанс, вся суть в путешествии, а не в пункте назначения. Это путешествие, которое мы совершим вместе. То самое, что мы просто обязаны совершить вместе.
Он замолчал. Констанс ничего не ответила. Все сказанное и все случившееся нахлынуло на нее слишком быстро и слишком сильно: признание в любви, видение интеллектуальной утопии, привлекательность убежища и уединение от всего мира… вопреки ее воле, нечто из того, что он сказал, глубоко затронуло ее.
— И у тебя, Констанс, будет все время мира на эту интеллектуальную Одиссею. Только вообрази себе те проекты, которые мы могли бы вести вместе! Ты могла бы заниматься письмом и живописью. Или обучиться игре на новом инструменте. У меня есть чудесная скрипка Гварнери[742], которую я с радостью подарю тебе. Подумай об этом, Констанс. Мы могли бы совершенно освободиться от этого скучного, погрязшего в коррупции мира, посвятить наше время занятиям, милым нашим сердцам. И осуществить самые потаенные свои желания.
Он вновь замолчал. В тишине разум Констанс лихорадочно работал, ища подвох.
Многое из того, что он сказал ей, было правдой. После того, как он жестоко обидел ее, Констанс перестала считать Диогена Пендергаста человеком. В нем был сосредоточен очаг ее ненависти, да и в целом он стал для нее монохроматическим существом, и мог заинтересовать ее только одним способом: он должен был умереть. Но что было ей известно о его прошлом — о его детстве? Очень мало. Алоизий упоминал, что он был любознательным, очень умным и болезненным мальчиком, начинающим капитаном Немо, который уже в детстве имел свою личную библиотеку и тяготел ко всему загадочному и непостижимому. Алоизий также очень завуалировано ссылался на некое Событие, которое трагически повлияло на Диогена, но объяснить подробно, в чем именно заключалась суть той истории, он напрочь отказался.
Все это сейчас слишком сильно надавило на Констанс…
Диоген тихонько прочистил горло, отрывая ее от размышлений:
— Я должен упомянуть еще кое о чем. Это, конечно, прозвучит болезненно, но все же данная новость имеет ключевое значение для твоего будущего, — он снова немного помолчал. — Я знаю о твоей истории. Знаю, что мой предок Енох Ленг разработал эликсир, лекарство, которое продлевало продолжительность его жизни. Изначально, он проверил этот препарат на тебе, и эксперимент прошел успешно. После чего Енох Ленг стал твоим первым опекуном. И как ты знаешь, создание того эликсира требовало убийств. Он похищал людей и собирал их cauda equina — «конские хвосты», пучки нервов в крестцовом отделе позвоночника. Много лет спустя наука и химия продвинулись так далеко, что Ленг разработал второй эликсир. Этот — был полностью синтетическим и больше не требовал человеческих жертвоприношений.
Он прервался и снова шагнул к ней. Констанс осталась стоять на месте, не двигаясь и внимательно слушая.
— Вот, что я должен был сказать тебе: этот второй эликсир, который он давал тебе на протяжении десятилетий, был неверно синтезирован.
Констанс невольно поднесла руку ко рту. Ее губы зашевелились, но с них не слетало ни звука.
— Какое-то время он и вправду работал. И ты — живое тому доказательство. Но мои исследования показывают, что через определенное количество лет — особенно, если перестать принимать эликсир, как это сделала ты — возникнет обратный эффект. Человек начнет стремительно стареть.
— Это смехотворно, — резко ответила Констанс, снова обретя дар речи. — Я не принимала эликсир с момента смерти Еноха Ленга. Это было пять лет назад. Естественно, я постарела, но только на те же самые пять лет.
— Констанс, прошу, не обманывай себя. Ты, должно быть, уже начала замечать эффекты преждевременного старения. Особенно… ментальные эффекты.
— Ты лжешь! — воскликнула Констанс, но произнеся это, она вспомнила все те незначительные изменения, которые она стала замечать в себе недавно. Небольшие проблемы со сном, которые начались еще с поездки в Эксмут… или даже раньше. Бессонница, периодическая усталость, снижение остроты чувств и восприятия. Но более того она почти постоянно ощущала растущее чувство рассеянности и беспокойства, с которым она не могла справиться. Она списывала все это на стресс от смерти Алоизия. Но, похоже, дело было не только в этом. И еще, если Диоген прав: ужаснее всего будет тихо сидеть в подвалах особняка и чувствовать, что рассудок покидает ее.
Но нет! Это лишь очередная вычурная ложь Диогена!
И снова его тихий голос прервал ее размышления.
— Вот, в чем суть дела. Благодаря большому количеству времени и усилий мне удалось сделать две вещи. Во-первых, я раздобыл формулу Ленга, чтобы воссоздать первичный эликсир. Мой брат считал, что уничтожил единственный оставшийся рецепт, но он ошибался. Сохранился еще один, и я нашел его. Это заняло больше времени, чем я рассчитывал, к тому же, потребовалось хорошенько изучить уникальное строение этого дома, но мне, в конце концов, удалось. Я сделал это для тебя. Во-вторых, я смог синтезировать и усовершенствовать формулу, которая не потребует больше человеческих жертвоприношений. И я отдам ее тебе, моя дорогая.
Повисла короткая пауза. У Констанс голова шла кругом: для нее это было уже слишком. Она чувствовала, что силы покидают ее, а ноги предательски подгибаются. Рассеянно поискав взглядом место, чтобы сесть, Констанс лишь теперь вспомнила, кто стоит перед ней, и, собрав всю силу воли, она снова сосредоточила на нем свое внимание.
— Конечно же, для этого мне потребовалась лаборатория, ученые и деньги, но результат того стоил. Моя работа закончена. У меня есть новая синтетическая формула. Тебе не придется преждевременно стареть. Не придется чувствовать, как разум постепенно покидает тебя. После краткого курса лечения моим эликсиром твое тело придет в норму. Ты сможешь прожить оставшуюся жизнь без каких-либо побочных эффектов. Мы оба будем стареть, как обычные люди. И все, чего я хочу взамен от тебя, это простое слово: «да».
Но Констанс ничего не ответила.
Глядя на нее, Диоген многозначительно прищурился — даже выложив все свои доводы, он все еще опасался, что она отвергнет его предложение. Не выдержав молчания, он вновь заговорил:
— Какая жизнь ожидает тебя в этом огромном доме без моего брата? Даже если ты выйдешь из этой добровольной изоляции, какую компанию тебе, по-твоему, смогут составить Проктор и миссис Траск? Вообрази: только они — из года в год. Смогут ли они помочь тебе во время твоего одинокого упадка, от которого ты будешь вынуждена страдать не по своей вине?
Он замолчал. Если то, что он говорил, было правдой, то Констанс могла ясно представить себе свое будущее: пустота, непрерывная скука, сидение сутками напролет в мрачной библиотеке, перемещение между книгами и клавесином, благонамеренный Проктор, несущий службу у двери, и миссис Траск, которая подавала бы ей переваренные макароны. А при этом она будет день ото дня терять рассудок, а двое верных слуг Пендергаста станут тихими стражами ее смерти. Мысль о потере умственных способностей вызвала у нее всепоглощающий страх — этого она не могла перенести.
