Стоя в дверях, я перебрала в уме все места, где могла бы его найти. Уже не важно, будет с ним Лео или нет, – красота вызова на поединок заключалась в том, что Гидеон не мог отказаться, не потеряв своей должности.

Ход моих мыслей прервал топот бегущих ног. Я повернулась и увидела задыхающуюся Нуру.

– Казнь, – прохрипела она, согнувшись пополам и судорожно дыша. – Ее перенесли. Она… она сейчас. Снаружи.

– Что? Но…

– Думаю, Лео догадался, что ты попытаешься остановить ее. Пошли! Скорее!

Он уже все знал.

Нет времени думать, только бежать. Не глядя промчавшись вслед за Нуру по коридору и вниз по лестнице, я выбежала на яркий дневной свет и заморгала, не различая ничего, кроме мерцающих силуэтов, медленно превращавшихся в фигуры, кисианские и левантийские, собравшиеся перед низким помостом. Шум обрушился, словно песчаная буря, терзая кожу. Группы левантийцев кричали на Гидеона, на Кеку, стоявшего рядом с ним, на Вторых Клинков Торинов и даже друг на друга. В этот момент наше будущее висело на волоске.

Рядом с Гидеоном улыбался Лео.

– Нет, – зарычала я, пробиваясь сквозь толпу. – Ты не можешь забрать это у нас. Я тебе не позволю.

Ничего не понимавшие кисианцы наблюдали, стоя среди бушующей толпы, разделяя группы левантийцев, а лорд Эдо в центре поддерживал в своих солдатах спокойствие, чтобы происходящее не превратилось в драку, а то и смертоубийство.

Когда мы добрались до помоста, пара кисианцев с топорами пробралась сквозь толпу, но путь к лестнице им преградила Сичи. Она сверкала глазами, словно ястреб, и развевающееся платье напоминало взъерошенные перья. Она кричала не только на кисианских палачей, но и на Гидеона, на толпу, на всех, кто слушал, я не понимала слов, но звучали они яростно.

– Гидеон, вспомни день, когда ты назначил меня послом, – сказала я, не думая о том, кто меня слышит. – Ты сказал, что боишься. Боишься того, что он может заставить тебя сделать. Этот момент настал и тебе нужно бороться! Прошу тебя!

Он слушал. Смотрел. Я почти видела в его глазах ярость битвы, видела его борьбу. Против голоса. Против покоя. Против Лео в его голове. И еще до того, как он заговорил, я знала, что он прикажет отпустить пленников. Он выиграет битву. Он может. Он – Гидеон э'Торин, наш император. Наш гуртовщик. Наш избранник.

Пока он не повернулся и не встретился взглядом с Лео.

– Убить их.

– Нет! – закричала я. – Стойте! Я вызываю тебя, Гидеон э'Торин, на поединок за право возглавлять этот гурт.

Слова были произнесены, и меня затрясло от осознания содеянного. Сказанного. Все левантийцы вокруг застыли в молчании.

Я не смела взглянуть на Лео, на Йитти, Хими, Истет и Лока, понимая, что жизни Торинов теперь лежат на моих плечах. На моей душе. На способности говорить со своим народом и заслужить его уважение.

– Ты принимаешь вызов? – спросил Гидеона кто-то, стоявший рядом с помостом.

Он должен был. Должен был принять вызов или оставить свою должность. Неважно, что Лео заставит его сделать или сказать, таковы наши законы, и, как бы ни изменился наш образ жизни, они настолько укоренены в каждом из нас, что ни один левантиец не последует за гуртовщиком, который их не соблюдает.

– Да, – без раздумий ответил Гидеон, и я задалась вопросом, мог бы Лео изменить его ответ, если бы попытался, или внутри нас есть нечто неизменное, до чего ему не под силу дотянуться. – Я принимаю вызов.

Поднялся гул, левантийцы расступались, крича, что нужно развести костер, а кисианцы недоуменно переглядывались. Палачи с топорами потели, переводя взгляды с Гидеона на Эдо и обратно, не зная, что им делать.

– Но.

Такое короткое слово. Он произнес его спокойно, но все, кто его слышал, замерли, даже кисианцы, их руки потянулись к оружию.

– Но, – повторил Гидеон. Лео словно статуя застыл рядом с ним. – Дишива э'Яровен, по тем самым законам, не имеет права бросать мне вызов. Она не капитан. Не старейшина. Не входит в Ладонь. Она, будучи Защитницей Единственного истинного Бога, даже больше не левантийка и потому не может бросить мне вызов. Убейте их.

Слова, произнесенные тихо и в то же время громче всего, что я слышала, будто вибрировали, передавая смысл сквозь мои кости самой земле, на которой мы стояли. Самые верные сподвижники Гидеона подошли ко Вторым Клинкам сзади. Я успела сделать два шага к помосту, прежде чем один из них вонзил клинок в бок Йитти. Тот запрокинул голову, его шок и боль отразились на лицах остальных: левантийцы, их друзья и союзники, вонзали клинки им в спины, бока и горло. Йитти со связанными руками упал на колени, удивленно глядя на кровь, хлынувшую из пореза на шее. Мне на мгновение показалось, что он смотрит прямо на меня, но его глаза затуманились, и он упал. Стук его тела о деревянный помост эхом разнесся в тишине – звук гибели левантийской Кисии.

В большом зале замка повсюду сидели, опустившись на колени или скрестив ноги, воины и их предводители. Я никогда не видел более странной тренировки. Несколько сотен набившихся в зал кисианцев повторяли левантийские слова и фразы так громко, что от высокого каменного потолка отражалось эхо. Поначалу идея не вызвала у них никакого энтузиазма, но со временем нестройное бормотание превратилось в дружные выкрики.

– Засада! – хором завопили они, когда стоявший на несколько ступенек выше министр Мансин выкрикнул кисианский эквивалент этого слова. Тор стоял рядом, но в последние десять минут ему не нужно было поправлять министра. Может, у нас еще все получится.

– Ближний бой!

Амун наклонился поближе и прошептал:

– Думаешь, они вспомнят, когда мы окажемся там, в темноте?

– Надеюсь на это.

Он фыркнул.

– Ладно, если не справимся, мы будем слишком мертвыми, чтобы выглядеть глупо.

Я старался не думать об этом. Добраться до Когахейры можно только пробившись через светлейшего Бахайна. После стычки с Клинками Йисс эн'Охт поход на Когахейру ради освобождения левантийцев, находившихся в плену у Гидеона, стал целью для многих, и я мог лишь порадоваться. Им не обязательно знать, что у меня есть свои причины стремиться туда.

– Ложись! – кричали солдаты. Они как будто соревновались, кто выкрикнет раньше и громче, и как ни странно было слышать левантийские команды из уст кисианцев, по крайней мере, они подошли к делу серьезно.

– Врассыпную!

Похоже, это была их любимая команда. Тор не сказал им, что это отвлекающий маневр на самый крайний случай, и нравиться тут нечему.

– Думали ли старейшины, создавшие эккафо, что мы станем учить ему чужаков? – произнес Амун.

– Мы не учим их, а всего лишь используем лишние руки, владеющие мечом.

– Они захотят научиться, когда увидят его в действии.

Вероятно, он был прав, и хотя я гордился нашими обычаями, учить им чужаков не хотелось. Я не мог бы объяснить почему, но это казалось неправильным. Одно дело – использовать эккафо под нашим командованием, но подарить? Я понадеялся, что императрица Мико не попросит.

Я вспомнил, как она стояла передо мной в конюшне, положив руки мне на грудь, как тянулась, чтобы подарить поцелуй, которого я жаждал, но не должен был принимать: к чему бы ни стремился Гидеон и чего бы мы ни достигли в этом зале, левантийцам и кисианцам не быть вместе. Мы принадлежим двум разным мирам с совершенно разными взглядами. Да мы даже понять друг друга не способны как следует. Я мог твердить это себе сотни раз, мог искренне в это верить, но одного взгляда на ее хмурое решительное лицо хватило, чтобы позабыть обо всем. Мне потребовалось все самообладание, чтобы сдержаться и позволить ей принять решение, но пришел Мансин. Мико стояла прямо передо мной, предлагая ласку, тепло и утешение и желая получить то же от меня, но ушла и забрала это тепло с собой.

«Тихо!» – прозвенела команда под сводами потолка, и, пытаясь отвлечься от мыслей о губах императрицы, я оглядел море кисианских солдат, гадая, кто из них сегодня будет выполнять мои приказы. Хотелось верить, что сражаются они не хуже, чем заучивают команды. И что тело меня не подведет. Рана на ноге все еще болела.