Мирен слизал остаток крови. Потянулся как кот, принюхался к воздуху. Полно гари, зато никаких остатков запаха газа.

– Идем со мной, Карильон, – позвал он и подал руку сквозь решетку. На этот раз вежливо, точно джентльмен помогает даме выбраться из кареты. – Мне знаком этот путь.

Кари не двинулась. Мирен отступил.

– Как пожелаешь.

Он сжал кулаки и начал исчезать.

Было жутко. Телепортируясь при Эладоре в тот раз, в склепе на Могильном холме, Мирен просто пропал. Один удар сердца – он здесь, второй – его нет, промельк бесплотной тени. Сейчас по-другому. Он не шевелился, но, насколько она могла судить, со страшной силой проталкивал себя в некое измерение, через которое путешествовал. Сердце ударило уже с дюжину раз, и новая мука искажала его лицо с каждым ударом. Удар за ударом он выцветал, хрустели суставы, трещали, натягивались жилы. Хуже всего, он кое-что терял навсегда – призрачный послеобраз, составленный из телесных крупиц. Лунную тень костей, тоньше самого изысканного фарфора. Ауру плоти, как слой луковой шелухи. Привидение мышечной ткани. Туман от влаги из глаз, капельки крови, несколько ниток с его рваной дерюги. Все повалилось на пол или было подхвачено горячим сквозняком, когда у него все-таки получилось исчезнуть.

– Нижние боги, – проговорила Кари, сползая по стене.

– Некогда, – сказала Эладора, подхватывая ее. Она сбилась со счета, когда начнется артиллерийский обстрел. И так ясно, больше пары минут у них нет. Они бросились сквозь горящий форт, спускаясь обратно на первый ярус, разыскивая дверь, ведущую на выход к воротам. Промчались через бесконечную цепочку комнат, над головой трещало пламя и сверху падали горящие доски.

Они отыскали окно, достаточно большое, чтоб вылезти. За окном отвесный обрыв тянулся до скал на восточном краю острова. Они полувыкарабкались-полуупали, приземлившись на твердые камни. Карильон глотнула свежего воздуха, когда облако дыма взрезал морской бриз. Отсюда к пристани спускалась козья тропинка. Свет горящих над ними построек слепил ярче солнца.

– Мне становится дурновато, – сообщила Кари, поскальзываясь на камнях.

– Надо только пройти еще чуточку, – обнадежила Эладора, но ее прервал отдаленный гулкий грохот артиллерийской канонады. Она взглянула на горизонт, где виднелся город. С этого расстояния Гвердон не больше светлого гребешка, лишь некоторые его черты различимы. Белая громада Нового города, шпили Священного холма.

Дымный след над Мысом Королевы. Булавочные головки огней в небе, точно падают звезды.

– Поплыли! – Эладора подтолкнула Кари к воде, когда первые снаряды пошли на снижение. К счастью, исходной целью наводчиков была машинерия для призыва у южного берега, а не сам форт. Все равно, они лишь в нескольких сотнях ярдов от зоны обстрела, и на глазах полмира разлетается в прах. Первый залп ведется минами-ревунами, предназначенными пробивать укрепленные цели. Боевые корабли, крепостные бастионы, богов. «Вторая волна будет такой же, – догадывается она, – ею разрушат остатки форта, снесут все укрытия, где могли бы спрятаться бродячие святые».

Следующим залпом полетит флогистон и начисто выжжет весь остров.

Рука об руку они ворвались в холодную воду, стараясь удержаться на поверхности. Рядом качались и подскакивали на волне обломки «Отповеди». Карильон более сильный пловец, но она истощена заточением. Эладора поймала всплывший кусок обшивки, такой удержит сестру на плаву, пока они гребут в сторону слабеющих огоньков. Дыхательная маска набрала соленую воду, она стянула ее, обмотав ремешком запястье.

– Эл, – безжизненно произнесла Кари. – Спасибо.

– Ну ладно, – засопела Эладора. – Кажется, я поступила правильно. Вряд ли я бы смогла тебя бросить.

– Не за это. То есть за это, но еще за то, что вышибла дурь из матушки. Я-то знаю, как страшно впускать в себя бога. И как тяжело потом остаться собой. – Она задрожала, закашлялась. – Даже со Шпатом, хоть он, наверно, не бог, все равно бывает трудно вспомнить, где кончается он и начинаюсь я. Иногда я садилась на поезд и на пару дней просто сваливала нахер из города.

– Все считали, что ты уехала. – Эладора тоже легла на этот обломок, вода покачивала ее тело. Она сбросила сапоги, чтобы лучше плыть, и ступни мерзли в холодной воде. Она устала, и работать ногами все тяжелее. Вот только если они остановятся, здешнее течение прибьет их обратно к Чуткому, вынесет под огонь.

– Уплыла за море. Ага. Я подумывала об этом, но… не знаю. По моим ощущениям, все просрала именно я, выходит – и чинить мне. Раньше со мной такого не было, пока…

– Кари, не отключайся.

– Если я не сумею, то… позаботься ты, ладно? – Кари не удержалась за их плотик и начала соскальзывать вниз.

Эладора поймала запястье кузины.

– Карильон Тай, не спать!

– Постараюсь. – Кари закусила губу, расправила плечи и подтянулась на доске.

Позади них на Чуткий посыпались новые снаряды. Новые ревуны. Небо мгновенно просветлело, потом его снова затянула тьма. Когда прекратились скрежет и вой и умолкло их эхо, Эладора добавила:

– Это Крыс послал меня тебя вытащить. По-моему, ему нужна твоя помощь.

Карильон улыбнулась:

– Мелкий засранец до сих пор при делах. – Она закрыла глаза, как в молитве.

Эладора поддерживала руку Карильон, чувствуя, как пульс на запястье стучит подобно колоколу. Ночное небо ненадежно из-за дыма и переменчивых огней разрушенного острова. Темные сгустки на нем – возможно, тучи – пестрели неземными расцветками. Что-то двигалось и под ней, в толще моря. Боги окружают город, как акулы, как волки, невидимо стягиваются все теснее. А единственное оружие города здесь, на дне.

И что теперь значат их выборы? Разве не все равно будет богам-завоевателям, Келкин ли, Синтер или кто-то другой будет стоять за кафедрой председателя парламента, когда город падет? Все жертвы, все трудные решения этих десяти месяцев – хватит их хотя бы на сноску в ученом труде? Она ведь ни в чем так и не добилась успеха, не создала ничего прочного, продолжительного.

Она вспомнила, как профессор Онгент читал лекции по гвердонской истории. Город подпадал под власть захватчиков и прежде, но войны тогда велись между смертными. Победители ставили своих королей и наместников, требовали дани, селились в городе – и становились частью его широкого полотна. Бывали войны за земли, войны за золото. Порой стороны договаривались об уступках. Угрозы и выкуп, перемирия и союзы. Иногда даже завоевателям бывала известна жалость.

Божья война – дело иное. Она всепоглощающа. Севераст показал это – боги-раскольники резали даже свою паству, не терпя никаких отклонений. Ее город будет разрушен.

Мысли об Онгенте привели ее к мыслям о Мирене, шагнувшем во тьму. Ее кошмар обрел жизнь. Все тщательно запертые воспоминания, все тревоги, захороненные ею за прошлый год, протекли наружу, но она слишком устала, замерзла и мало что чувствовала. Прежние беды плыли во тьме ее сознания по течению, как этот вот мусор на воде вокруг них. Она могла их бесстрастно рассматривать, наблюдать, как они дрейфуют и вертятся, складываются в новые образы.

На корабельные обломки карабкались крысы-полуутопленники. Испуганные, грязные, отчаявшиеся, живые твари наваливались, когтями скребли друг друга, а спасительный островок тонул под общим их весом.

Тут ее посетила жуткая мысль. Отвратительный выход из создавшейся ситуации.

– Должен быть другой способ, – вслух произнесла она.

– Эл, – окликнула Кари, – гляди.

И, да – в их сторону направлялась лодка. Барсетка выдвинулась на носу, как резная фигура, и махала им.

Командор Альдрас завернул обеих в одеяла, усадил у теплой печки двигателя. Над ними нависла Барсетка, нахохлилась, будто она теперь горгулья с гробницы Могильного холма. Потом опомнилась и села рядом, поджала ноги и тоже попросила себе одеяло.

– Алика я нашла, – севшим голосом сказала она. – Он пошел спасать Эмлина, и оба они не вернулись.