Я рискнула посмотреть вниз и увидела, что внизу не третий балкон, как мне казалось, а просто на изогнутой крыше частично отсутствует черепица. Далеко внизу, чересчур далеко для этих колен. Даже в прежнем теле и без перелома лодыжки шансов выжить было немного. Даже меньше, чем просто немного.

– Проклятье, – прошипела я.

Что-то стукнулось о крышу балкона над моей головой, и я крепче стиснула руки, так, что боль пронзила суставы. И еще удар. Краткий рокот, а потом с закругленной крыши скатился камень, тут же канув в пронизанной дождем тьме.

– Кассандра? – окликнула сверху императрица срывающимся голосом иеромонаха.

– Я здесь! – отозвалась я, и по крыше ударил еще один камень, на сей раз с брызгами осколков расколов черепицу. – В чем дело?

– Этот мелкий псих швыряет в нас всякой дрянью! Где ты?

Что-то снова разбилось на крыше, порыв ветра донес до меня грохот.

– Я внизу, на карнизе. Сомневаюсь, что удастся спуститься вниз, не сломав ногу, а то и обе!

– А балконную дверь не пробовала открыть?

Я об этом даже и не подумала, но вместо того чтобы признаваться, опять подтянулась вверх, на балкон. Заныли плечи.

– Я спускаюсь! – крикнула императрица.

– Погоди, проверяю! – отозвалась я, но она уже одну за другой перекинула через перила негнущиеся ноги и присоединилась ко мне прежде, чем я успела договорить.

Бросив меня цепляться снаружи, она двинулась к двери, но в проеме, в клубах дыма и опаленный как демон, появился Лео.

– Как приятно снова увидеть тебя, отец, – сказал он, улыбнулся и шагнул навстречу императрице.

Хана отшатнулась, придавив мои пальцы к перилам. Инстинктивно я ослабила хватку, а когда пустота подо мной разверзлась, ухватилась за подол ее мантии. На один душераздирающий миг тонкая ткань задержала падение, но мой вес был слишком велик. Хрипло вскрикнув, Хана в обличье иеромонаха утратила равновесие, перевалилась через перила на меня, и мы вместе рухнули в яростном вихре белого полотна и дождя.

Крепко стиснув веки, я цеплялась за нее, как за жизнь, и она первой ударилась об изогнутую крышу. Меня тоже сотряс удар, но я упала поверх нее, мы вместе заскользили по черепице и затормозили у карниза, где в желобе журчала вода. Ее тело, давно умершее, сильно воняло, но я не подняла голову от ее плеча.

Хруст и скрежет рвущихся из разбитого горла слов раздирал мне ухо, перекрыв мириады других, далеких голосов. Я не двигалась, и звуки повторились, еще настойчивее. Кое-как оторвав пальцы от мантии иеромонаха, я коснулась холодной и мертвой кожи на сломанной шее, и душа императрицы теплым потоком влилась в нашу общую оболочку. Среди хаоса на один прекрасный момент паника уступила место покою.

Мы выжили.

Хана подняла взгляд на замок, возвышающийся над нами. Дым еще валил из окна приемной, и повсюду ночь оглашалась криками паники. Может быть, фундамент замка и каменный, но вверху, начиная с парадных залов, Кой состоял из дерева и бумаги, все прекрасно горело.

– Сожалею, – сказала я, голос проскрежетал как песок по коже.

Императрица не отвечала. Ей было и незачем. Ее горе, жестокое и еще более мучительное от бессилия, наполнило слезами мои глаза.

«Мы должны идти, – вот и все, что она наконец сказала. – Лео Виллиус, вероятно, считает, что мы погибли, но если решит проверить, ему есть кого за нами послать. Нужно уходить, пока не закрыли ворота».

При мысли о том, чтобы сделать этой ночью еще хоть шаг, я пожалела, что мы не погибли. Даже после самых жутких нападений приютских мальчишек я не знала таких страданий и боли.

– Я возьму это на себя, – сказала императрица.

Я расслабилась, словно погрузилась в теплую воду, и когда она заставила наше тело подняться на дрожащих ногах и с трясущимися руками, моя признательность не знала границ.

«Странно, что мы к этому еще не привыкли, – сказала я, когда она заковыляла к прилегающему парапету. – Совершать побег из Коя каждую пару недель».

– Не волнуйся, – отозвалась она. – Вряд ли мы когда-нибудь сюда вернемся.

Пламя лизало края величественных дверей. Дым вырывался из окон и балконов, струился сквозь щели в древних деревянных конструкциях. У меня остались только плохие воспоминания об императорском дворце, но сердце все равно болело. Сожжение святилища Мотефесет вызвало бы слезы на глазах и тяжесть на душе каждого левантийца.

– Ты правда собираешься все сжечь? – спросил я, стоя в шатком перемирии рядом с Сеттом в дворцовом саду.

– Разбитую и раздробленную Кисию легче удержать.

Сетт отвернулся от внутреннего дворца, и мы прошли через опустевший внешний. Большая часть мебели и предметов искусства была разломана на дрова, чтобы поджечь дворец. Когда мы проходили мимо, Истет разбила над одной такой кучей масляный фонарь и перешла к следующей, засовывая в каждую щель свитки и бумагу.

– Другие места тоже готовы, – обратилась она к Сетту, так старательно не сводя с него глаз, будто стараясь забыть о моем существовании. – Все… – Ее взгляд стал еще более пристальным. – Все вышли?

– Поджигай, – сказал он, не ответив на вопрос.

Она сложила кулаки.

– Да, капитан.

Вынудив меня следовать за ним нежеланной тенью, Сетт отправился к некогда величественным дверям внешнего дворца. Разбитым чилтейцами. Сожженным левантийцами. Мы обеспечили себе недобрую славу в веках.

Жесткое молчание Сетта не позволяло и думать о споре. Все равно уже было слишком поздно. Столбы дыма от горящего города заполонили небосклон, образуя черное, как сажа, облако. На дворцовой площади царила тишина. Ни шагов, ни живых голосов – ни сейчас, ни когда-либо снова. Камень не горит, но окружавшие площадь здания были из дерева и глиняной черепицы, с декоративными ставнями, тростниковыми циновками и акварельными экранами.

В центре площади держал лошадь Сетта знакомый седельный мальчишка.

– Капитан, – сказал Ошар.

Увидев меня, он вытаращил глаза.

Сетт, не поблагодарив, не остановившись и даже не взглянув на переводчика, взял поводья.

– Генерал Бо?

– Он просил передать, что его люди закончили с… районом шелков? И переходят к… я не могу вспомнить название, капитан. Это юго-западный район города. Капитан Лашак взяла юго-восток. Генерал Корин – северо-восток и северо-запад с обеих сторон от главной улицы, но его и Вторых Клинков задержали толпы людей, пытающихся выбраться из города.

Сетт ускорил шаг, и его лошади – не илонга, с которой он отправился в изгнание, другой – пришлось перейти на рысь. Ошар вприпрыжку поспевал за Сеттом, его взгляд скользнул ко мне. Может, он сомневался, я ли это – волосы сильно отросли и клейма было не видно. Я мечтал побриться уже много недель, боясь, что, если умру сейчас, боги не увидят, какую жертву я принес гурту.

– Вели генералу Корину и Йитти приступать, – сказал Сетт, когда мы достигли дальнего края площади. – Пусть просто делают то, что велено. Огонь поторопит людей лучше, чем что-либо.

После короткой паузы Ошар ответил:

– Да, капитан, но если им нужно убедиться, что их никто не видел…

– Просто заставь их поторопиться.

– Да, капитан.

И, бросив на меня последний взгляд, седельный мальчишка умчался.

– С вами кисианские солдаты? – спросил я, когда мы вышли с площади на главную улицу, камни которой пересекали тени. – Они будут жечь собственный город?

– Теперь они верны Гидеону. Или, по крайней мере, кисианским лордам, которые верны Гидеону.

– Верны настолько, что сожгут свои дома? Свою историю?

Он не ответил. То ли его ярость немного утихла, то ли Сетт понял, что лошади неудобно поддерживать его темп, но он перешел на шаг. Главная улица была так же пустынна, как площадь, только ставни темных окон стучали на ветру.

– Нам нужны здесь кисианцы, – наконец сказал Сетт. – Люди не поймут, если мы велим им побыстрее убираться. И они должны увидеть, как мы вместе противостоим трусливым южанам, поджегшим город.