Хант не знал, что и сказать, поэтому промолчал. В услышанном его шокировали не цели или средства – ведь люди знали о таком не понаслышке – а сама неожиданность этой новости. Для него разговор стал настоящим откровением – поразительным, да, но не более того. Для ганимейцев же, понял Хант, вся эта история была крайне травматичным событием.

Слегка обнадеженная тем, что ее слова не встретили агрессии со стороны Ханта, Шилохин продолжила:

– Стоит ли удивляться, что не менее катастрофический эффект случившееся оказало и на психику самих колонистов? В итоге это достойное сожаления предприятие было поспешно свернуто и убрано в архив как один из самых неблаговидных эпизодов за всю историю нашей расы. Мы стараемся никогда о нем не вспоминать.

Из коридора послышался неразборчивый гул человеческих голосов вперемешку со смехом. Когда Хант выжидающе поднял взгляд, Шилохин коснулась его руки, чтобы еще ненадолго удержать его внимание.

– И в этом, доктор Хант, заключается настоящая причина, по которой мы стыдимся говорить о Земле времен олигоцена и населявших ее животных, – закончила она.

Когда «Шапирон» был вновь признан полностью работоспособным, ганимейцы объявили о своем намерении совершить пробный полет к границам Солнечной системы. Путешествие должно было занять примерно неделю.

В столовой на базе «Копёр» собралась смешанная компания из ученых, инженеров и сотрудников КСООН, которым хотелось понаблюдать за запуском, транслировавшимся с «Ганимед-Центра» на настенном экране. Хант, Каризан и Тауэрс сидели за одним столиком в задней части комнаты и пили кофе. По мере того как обратный отсчет приближался к нулю, голоса начали стихать, и в столовой воцарилась атмосфера напряженного ожидания.

– Все корабли КСООН покинули зону взлета. Можете действовать согласно графику, – прозвучал из динамика голос диспетчера главной базы.

– Принято, – отозвался знакомый голос ЗОРАКа. – С нашей стороны все предпусковые проверки пройдены. Мы приступаем к взлету. До встречи примерно через неделю, земляне.

– Непременно. Будем ждать.

В течение нескольких секунд величественная громада корабля – который к этому моменту уже втянул хвостовую часть и закрыл наружные ниши – оставалась неподвижной и, устремленная ввысь, возвышалась над территорией базы, неряшливо раскинувшейся перед «Шапироном». Затем судно, медленно и плавно, начало подниматься вверх, аккуратно вплывая в нерушимый звездный занавес под пристальным взглядом камеры, пока последний ледяной гребень не исчез за нижним краем экрана. И почти сразу начало стремительно уменьшаться в размерах из-за эффекта перспективы, который быстро усиливался с ростом угла, свидетельствуя о чудовищном ускорении корабля.

– Народ, вы только гляньте, как он несется! – раздался голос с главной базы. – «Ю-5», ваш радар еще не потерял контакт?

– Летит, как смазанная молния прямиком из пекла, – отозвался другой голос. – Мы уже начинаем его терять. Картинка рассыпается. Скорее всего, они уже запустили маршевый двигатель – их поле напряжений смазывает эхо. Изображение на оптических сканерах тоже теряет четкость… – Спустя какое-то время: – Вот и все. Корабль исчез… как будто его никогда и не было. Фантастика!

На этом все закончилось. Тишину столовой «Копра» нарушило несколько тихих удивленных присвистов, за которыми последовали приглушенные возгласы и бормотание. Мало-помалу фрагменты разговоров слились друг с другом, превратившись в непрерывный гул, который все нарастал, пока не достиг своей собственной точки равновесия. Картинка на экране сменилась окрестностями «Ганимед-Центра», которые теперь выглядели пустыми и как будто неполными без стоящего на заднем фоне корабля. Даже после столь недолгого времени вместе людям на Ганимеде не хватало общества гигантов.

– Ну что ж, мне пора, – сказал Хант, вставая со стула. – Крис хочет что-то обсудить. Еще увидимся.

Двое его собеседников подняли головы.

– Без проблем. Увидимся.

– Пока, Вик.

Направляясь к двери, Хант вдруг понял, что без ганимейцев атмосфера на «Копре» была уже совсем не той, что раньше. Странно, – подумал он, – что им всем до единого нужно было участвовать в пробном полете; впрочем… землян причины их решения не касаются. Придется свыкнуться и с отсутствием ЗОРАКа, осенило его. Он уже подсознательно привык к возможности напрямую связываться с другими людьми или обращаться за помощью к машине вне зависимости от места и времени. ЗОРАК стал для него гидом, наставником, учителем и советником в одном лице – всезнающим и вездесущим спутником. Без него Хант вдруг почувствовал себя совсем одиноким, будто отрезанным от остальных. Пришельцы могли оставить на Ганимеде специальный ретранслятор, который бы поддерживал непрерывную связь с ЗОРАКом, однако взаимное замедление времени, вызванное скоростью «Шапирона», в сочетании с громадной дистанцией полета вскоре свело бы на нет любую возможность коммуникации. «Эта неделя, – втайне признался он самому себе, – будет долгой».

Данчеккера Хант обнаружил в лаборатории, где тот возился со своими минервианскими растениями; к этому моменту они заселили каждый уголок комнаты и, судя по всему, уже планировали вторжение в коридор. Тема, которую хотел обсудить профессор, касалась теории, сформулированной их общими с Хантом усилиями еще до прибытия ганимейцев. Она была связана с врожденной уязвимостью перед атмосферным углекислым газом, отличавшей все наземные виды минервианской жизни, и утверждала, что эта особенность вместе с базовой системой химического метаболизма досталась обитателям Минервы от общих предков, которые в далекой древности населяли моря планеты. Обсудив этот вопрос с несколькими ганимейскими учеными при посредничестве ЗОРАКа, Данчеккер выяснил, что их с Хантом теория была неверна.

– По сути, уже первые из сухопутных жителей Минервы в ходе эволюции выработали весьма эффективный метод, позволявший им справляться с высокой концентрацией CO₂. Глядя на их решение задним числом, надо признать, что выглядит оно довольно-таки простым и очевидным.

Данчеккер на мгновение перестал рыться в груде листьев и слегка повернул голову, чтобы дать Ханту время поразмыслить над сказанным. Хант, как бы между делом примостившийся на одном из табуретов, положив локоть на край рабочего стола, ничего не ответил и просто ждал.

– Они приспособили для поглощения излишков вторичные системы циркуляции, – сказал ему Данчеккер. – Те самые системы, которые изначально как раз и возникли для отведения токсинов. Они стали готовым механизмом, идеально подходящим для этой задачи.

Хант мысленно повертел эту идею в голове и задумчиво потер подбородок.

– То есть… – чуть погодя заключил он, – предположение о том, что они унаследовали низкую устойчивость к углекислоте, и близко не похоже на правду… Получается, это полная чушь?

– Полная чушь.

– И этот признак закрепился, верно? В смысле, что всем более поздним видам этот механизм достался по наследству… и все они были прекрасно адаптированы к своей среде обитания?

– Именно. Прекрасно адаптированы.

– Но кое-что я до сих пор не понимаю, – хмуро заметил Хант. – Если то, что ты сказал, правда, значит, оптимальную сопротивляемость углекислому газу должны были унаследовать и сами ганимейцы. А в таком случае рост уровня CO₂ не стал бы для них проблемой. Но они сами сказали, что такая проблема все же существовала. Так в чем же дело?

Данчеккер повернулся к нему лицом, вытер ладони о перед лабораторного халата и с улыбкой посмотрел на Ханта сквозь очки, обнажив зубы.

– Ганимейцы ее действительно унаследовали… сопротивляемость CO₂. Но проблема у них все-таки была. Видишь ли, все дело в том, что эта проблема была создана искусственно. Они навлекли ее своими же руками, на гораздо более позднем этапе истории.

– Крис, ты говоришь загадками. Почему бы не начать с самого начала?