– Мы сожалеем о том, что сделали с вами, а теперь проваливайте.

– Проклятье, нет, они не собираются извиняться, но точно хотят избавиться от нас как можно быстрее – на случай, если мы затаили обиду.

Я ничего не сказал. Дзиньзо тряхнул головой, нарушив неловкое молчание.

– Ты уверен, что не останешься даже на ночь? – спросил Амун.

Как ни отгонял он собравшихся Клинков, слишком многие остались стоять, наблюдая издалека, и мое имя и преступления не сходили с их уст. Сражаясь за свой народ, за то, чтобы он мог вернуться домой, я стал еще большим чужаком, и придется смириться с этим. Позже. А пока я просто хотел уехать как можно скорее. Подальше от имени, которым они меня нарекли.

Я положил руку Амуну на плечо.

– Нет, но спасибо тебе. Достаточно и того, что пригласил меня остаться. Я не могу…

Я не мог подобрать слов, чтобы не выворачивать перед ним душу, но он понимающе кивнул.

– Тогда, увидимся на родине. Береги себя. – Амун посмотрел вверх. – И ты, Гидеон. Приглядывай за этим идиотом, по крайней мере, пока я не вернусь, ладно?

– Задача трудная, но я попытаюсь.

Амун криво ухмыльнулся, хлопнул меня по плечу и отошел, давая мне место, чтобы забраться в седло. В моем состоянии это было непросто, но я постарался изо всех сил – слишком много было зрителей. Там были даже чилтейские рыбаки, сидевшие на причале, и моряки, ожидавшие прилива, некоторые в нарядах темпачи – я впервые увидел их с тех пор, как покинул дом целую вечность назад.

Кивнув Амуну, я послал Дзиньзо вперед, радуясь, что он может нести меня вместо моих ослабевших ног.

– Все хорошо? – спросил Гидеон, поравнявшись со мной.

– Прекрасно. Давай просто найдем корабль и уберемся отсюда.

У пристани стояли три корабля с малой осадкой, а четвертый стоял на якоре в более глубоких водах, грузы с него переправляли на гребных лодках. Левантийцы были повсюду: лошади, припасы, мешки, тюки соломы – клубок кипучей деятельности и знакомых запахов, противостоящих терпкому запаху моря. Пара Клинков спорила с торговцем-темпачи, а Ошар пытался перевести разговор встревоженного чилтейца с троицей левантийцев, чьи лошади были нагружены поклажей. Третий корабль, похоже, недавно причалил, и темнокожие матросы таскали по широкому трапу какие-то ящики.

– Добрый день, – обратился по-левантийски Гидеон к их капитану.

Тот внимательно оглядел нас и наших лошадей, прежде чем ответить на чилтейском, и удивленно поднял брови, когда Гидеон ему ответил. Я с радостью предоставил ему вести переговоры, а сам смотрел по сторонам, наполняя душу этой землей и людьми, которые решили остаться. Скоро на пастбищах появятся лошади, а левантийцы смогут заниматься земледелием и охотой, возводить дома из дерева, добавляя их к тем, что уже выстроились вдоль берега. Перед одним домом стоял человек во всем белом. Дишива. Уехать, не попрощавшись, было трусостью, но сегодня я был трусом, и если кто-нибудь мог меня понять, так это она. Я поднял руку в знак приветствия, и она сделала то же в ответ – простой жест преодолел пропасть, лежавшую теперь между нами. Мы начинали идти по одному пути, но наши дороги давным-давно разошлись.

Провозившись с лошадьми и припасами, мы только к вечеру устроились в трюме корабля вместе с горсткой других левантийцев. Они держались от нас подальше, не давая забыть, что даже в условиях нехватки места никто не хочет приближаться к Богоубийце. Что ж, по крайней мере, торговые корабли использовались для торговли лошадьми, и у Дзиньзо и Орхи были собственные узкие стойла, которые помогут им держаться на ногах в бурном море.

Гидеон спокойно сидел на соломе, прислонясь к борту корабля, как можно ближе к ногам Орхи. Он смотрел на шепчущихся левантийцев до тех пор, пока те не отворачивались, хотя делал он это ради себя или ради меня, я точно не знал.

– Иди сядь, – сказал он, протягивая руку.

Рядом с ним я мог быть только тем, кто я есть, и больше никем, но я не взял его руку.

– Мне нужно подышать воздухом, – сказал я и перекинул через плечо седельную сумку. В освещенном фонарями полумраке Гидеон смотрел скорее на нее, чем на меня. Он все понял, но ничего не сказал, просто проводил меня своим обычным пристальным взглядом.

Когда я поднялся по скользкому трапу на палубу, где, недовольно поглядывая на меня, суетились матросы, солнце уже садилось. Чилтейский берег еще не скрылся вдали, и я видел фигурки людей, передвигающихся по городу. Это зрелище почему-то навевало грусть.

Я прислонился к борту. Своими шагами и болтовней матросы создавали вокруг своеобразную музыку, а приказы выкрикивались под бой тяжелого барабана на носу. Как только я отошел в сторону, все перестали обращать на меня внимание, и, когда я достал книгу Эзмы и открыл знакомые страницы, моим спутником был лишь морской бриз.

1. Вельд сокрушен предводителем.

2. Вельд сокрушен в тронном зале.

3. Сокрушен в пещере.

4. Заколот в спину императрицей, иначе упоминаемой как некто, являющийся одновременно предводителем и богом.

5. Вельд сокрушен предательством.

6. Вельд сокрушил сам себя, принес в жертву.

И дабы самому стать богом и Вельдом Возрожденным, как было предсказано, он должен убить лжесвященника и навеки стать Богоубийцей.

Я закрыл глаза, но слова отпечатались на моих веках. Просто слова, давным-давно написанные кем-то в священной книге религии, которой я не следовал, про бога, в которого я не верил. Лео пытался воплотить их в жизнь. Эзма пыталась. То, что я прошел все шаги, было лишь преднамеренной подгонкой событий под предсказание или, в лучшем случае, совпадением. Такое часто случается.

Я резко захлопнул книгу. Харг уже слился с местностью, и ни единого человека невозможно было различить в его смутной тени здесь, на краю мира, откуда наша родина и наш образ жизни теперь простирались в новом направлении. Темные волны внизу бушевали, словно голодные звери. Я мог бы уронить туда книгу, выпустить ее из рук и смотреть, как она погружается в воду, чтобы пойти на корм какому-нибудь созданию, живущему в глубинах. Она жила бы какое-то время в моих мыслях, но время превращает воспоминания в тени, и когда-нибудь я освободился бы даже от них. Это так просто.

Я сунул книгу обратно в сумку. Не сегодня. Может быть, завтра я буду готов от нее избавиться. Я спустился в трюм, пропахший потом, солью, лошадьми и дерьмом, и сел на солому рядом с Гидеоном. Его рука легла мне на плечо, и он ничего не спросил, просто прижал меня к себе. Его императорское величество и Богоубийца наконец-то возвращались домой.

– Значит, вы отрежете мне голову. – Я вопросительно посмотрел на продажника. Это была провокация. Я это знал, он это знал, я знал, что он это знает.

Продажник ухмыльнулся. Пока я и мой бумажник уделяем внимание ему, он с радостью мне подыграет.

– Мистер Йоханссон…

– Пожалуйста, зовите меня Боб. Вы же не с моим отцом разговариваете.

Менеджер по продажам из «КриоЭтерны» – судя по бейджику, его звали Кевин – кивнул и указал на большой плакат, на котором во всех жутких подробностях был представлен процесс криоконсервации. Я заметил, что на менеджере костюм от Армани, а его стрижка стоила долларов сто, не меньше. Похоже, крионика – выгодное дело.

– Боб, замораживать все тело целиком нет смысла. Не забывайте: суть в том, чтобы дождаться, пока медицина разовьется настолько, что сможет бороться с причиной вашей смерти. Когда медики смогут оживить ваш труп, у них, скорее всего, будет возможность вырастить для вас новое тело. Сделать это будет проще, чем латать старое.