Он уверенным жестом поднял ладонь, протянув ее гиганту. Гарут остановился, и его лицо сложилось в гримасу, которая могла быть лишь улыбкой; затем он взял мальчика за руку и сердечно ее пожал. Напряжение в толпе исчезло без следа, и люди радостно устремились вперед.

Хант огляделся по сторонам и увидел, что все вокруг поменялось само собой. Кто-то из ганимейцев позировал для фото, обняв за плечо смеющуюся женщину средних лет, пока ее муж делал снимок. Кто-то – принимал протянутую ему кружку кофе, а еще один гигант позади него с недоверием смотрел на настойчивую, виляющую хвостом немецкую овчарку, которую привела одна из семей. Несколько раз похлопав собаку в порядке эксперимента, он присел на корточки и взъерошил ей шерсть; в награду та принялась неистово лизать его языком на кончике длинного, вытянутого лица.

Хант прикурил сигарету и неспешным шагом направился к начальнику швейцарской полиции, который в этот момент вытирал промокший от пота лоб носовым платком.

– Ну вот, все прошло не так уж плохо, Генрих, – сказал он. – Говорил же, не о чем волноваться.

– Может, и так, доктор Ант, – без особой радости в голосе ответил Генрих. – И фсе-таки, я буду рад куда больше, когда мы – как фы там гофорите в Америке… – сможем сфалить отсюда ко фсем чертям.

Хант провел в землянском секторе Ганивилля еще пару дней, помогая с организацией бюро сотрудничества, а заодно не упуская возможности отдохнуть и расслабиться. Затем, взяв короткий отгул по особым обстоятельствам, которые – в этом он не сомневался – явно выходили за рамки его служебных обязанностей, Вик забрал Ивонн, сел вместе с ней на один из реактивных самолетов, которые продолжали курсировать между Ганивиллем и Женевой, а оказавшись в городе, пустился во все тяжкие. Через три дня они вывалились из ехавшей на восток машины, которая остановилась на протянувшемся вдоль периметра главном шоссе, – слегка растрепанные, нетвердо стоящие на ногах и до беспамятства счастливые.

К этому моменту – спустя целую неделю со дня высадки «Шапирона» – бюро по вопросам сотрудничества полностью взяло ситуацию под контроль, и отдельные группы инопланетян начали покидать Ганивилль, чтобы посетить конференции и встретиться с людьми по всему миру. Некоторые из групп, надо заметить, отбыли достаточно давно, и в новостях уже сообщали о подробностях их путешествий.

Небольшие группы восьмифутовых пришельцев, которых неизменно сопровождал бдительный полицейский эскорт, стали если не обыденным, то, по крайней мере, привычным явлением на Таймс-сквер, Красной и Трафальгарской площадях и Елисейских Полях. Они с пониманием дела слушали в Бостоне концерт Бетховена, со смесью ужаса и трепета бродили по лондонскому зоопарку, участвовали в роскошных приемах Буэнос-Айреса, Канберры, Кейптауна и Вашингтона и посещали Ватикан, чтобы выразить свое почтение. В Пекине их культура удостоилась похвалы как наивысшее воплощение идеалов коммунизма, в Нью-Йорке – как совершенный образчик демократии, а в Стокгольме – как непревзойденный эталон либерализма. И повсюду их встречали целые толпы людей, собравшихся, чтобы поприветствовать инопланетных гостей.

Репортажи по всему миру рассказывали о полнейшем изумлении инопланетян перед многообразием жизни и цвета, перед энергией и изобилием, которое они видели буквально на каждом шагу. Люди – говорили они – каждый день торопятся проживать свою жизнь, будто опасаясь не успеть за отведенное им время пересмотреть и переделать все, что им может предложить Земля. Минервианские города были больше с точки зрения архитектуры и инженерных сооружений, но и близко не могли сравниться с тем разнообразием, задором да и просто любовью к жизни, которыми день и ночь бурлят мегаполисы Земли. Минервианские технологии превосходили земные, но скорость их развития меркла на фоне умопомрачительного роста земной цивилизации, ставшего результатом ее суетливой, суматошной, безудержной миграции за пределы этой невероятной планеты.

Выступая на научной конференции в Берлине, один из ганимейцев заметил: «Наша теория происхождения Вселенной описывает устойчивое равновесие, при котором материя возникает, незаметно исполняет возложенную на нее роль, а затем так же незаметно исчезает – медленный и спокойный эволюционный процесс, который хорошо сочетается и с нашим темпераментом, и с историей нашей расы. Лишь человек мог вообразить ту скачкообразную катастрофу, которую вы называете Большим взрывом. Я убежден, что, как только у вас появится возможность внимательнее изучить наши теории, идеи Большого взрыва отпадут сами собой. И все же считаю, что выдвижение подобной теории вполне соответствует духу человечества. По сути,, дамы и господа, представляя катастрофическое расширение бытия в модели Большого взрыва, человек видел вовсе не Вселенную; он видел самого себя».

Спустя десять дней после прилета на Землю с Хантом снова связались КСООН, выразившие надежду, что отпуск пришелся ему по душе. Однако кое-кто в Хьюстоне знал Вика лучше, чем он сам, а потому намекнул, что ему, возможно, стоит задуматься о возвращении к работе.

Но что важнее, КСООН договорились с бюро о визите научной делегации ганимейцев в хьюстонскую штаб-квартиру НавКомм – в первую очередь, чтобы инопланетяне смогли больше узнать о лунарианцах. По какой-то причине ганимейцы питали немалый интерес к ближайшим предкам человечества, а поскольку лунарианские исследования находились под контролем Хьюстона и там же велась большая часть работы, выбор места для визита казался вполне очевидным. И так как Ханту все равно предстояло лететь в Хьюстон, КСООН предложили ему взять на себя роль организатора и сопроводить делегацию, позаботившись о том, чтобы ганимейцы в целости и сохранности добрались до Техаса. Вместе с ними решил лететь и Данчеккер, который также должен был вернуться в Хьюстон, чтобы возобновить работу в Вествудском биологическом институте.

И вот, под конец второй недели, Хант снова оказался в знакомой обстановке: на борту авиалайнера «Боинг-1017», летящего на запад в восьмидесяти километрах над северной Атлантикой.

– Когда я отправлял тебя на Ганимед, то просто хотел, чтобы ты чуть больше разузнал об этих парнях. Я никак не рассчитывал, что ты вернешься назад вместе с целым кораблем инопланетян.

Грегг Колдуэлл пожевал сигару и взглянул на собеседника со смесью удивления и притворной злости. Хант, распластавшийся в кресле напротив, лишь улыбнулся и сделал еще один глоток скотча. Было приятно вновь оказаться в знакомой обстановке штаб-квартиры НавКомм. Интерьер роскошного кабинета Колдуэлла с целой стеной из экранных панелей; панорамный вид сверху на радужные башни Хьюстона – все осталось таким же, как прежде.

– Значит, ты получил больше, чем заплатил, Грегг, – заметил он. – Но ты же не жалуешься, а?

– Черта с два. Конечно не жалуюсь. Судя по тому, как все складывается, ты снова проделал отличную работу. Просто каждый раз, как я даю тебе задание, ситуация частенько… выходит из-под контроля. В итоге я всегда получаю больше, чем просил. – Колдуэлл вынул изо рта сигару и слегка наклонил голову. – Но как ты и сказал, я не жалуюсь.

Несколько секунд директор изучал Ханта задумчивым взглядом.

– Так… каково это – впервые оказаться вдали от Земли?

– О, это было… то еще приключение, – машинально ответил Хант, но затем, подняв взгляд, заметил в глазах под угловатыми бровями озорную искорку, которая навела его на мысль, что вопрос был задан не просто так. Как он мог забыть? Колдуэлл ничего не говорил и не делал без причины.

– Познал самого себя, – тихо процитировал Колдуэлл. – А может, и других заодно, а? – Он пожал плечами, будто не придавая этим словам особого значения, но искорка в его глазах никуда не делась.

На долю секунды брови Ханта слились в одну линию, но затем до него вдруг дошел скрытый смысл этого лирического отступления, и глаза Вика расширились от изумления. Потребовалась примерно пара секунд, прежде чем его мозг окончательно расставил все по местам. В самом начале лунарианских исследований, сразу после того, как Хант переехал из Англии в Хьюстон, его отношения с Данчеккером отличались изрядной язвительностью. Движение к разгадке зачастую тормозилось из-за того, что двое ученых попусту тратили свои силы на личные конфликты. Но затем, посреди лунных пустошей и космической пустоты, разделявшей Землю и Юпитер, прежние распри отошли на второй план. Именно тогда оба ученых начали трудиться в гармонии друг с другом, и все трудности попросту рухнули под мощным натиском их объединенных усилий – что как раз и требовалось для решения лунарианской проблемы. Теперь Ханту это было ясно как день. В тот же момент его вдруг осенило, что такое положение дел было отнюдь не случайным совпадением. Он взглянул на Колдуэлла с новообретенным уважением и медленно кивнул, всецело одобряя его план.