– Они могут воспроизводить себя как при наличии, так и при отсутствии врат.

– Но не так, как они делают это сейчас. Я начинаю думать, что их разум стал эволюционным ответом на наличие в жизненном цикле устройства для путешествия во времени. Их жизненный цикл построен вокруг него. Мы просто не знаем, каким образом. Вспышка звезды нарушает среду обитания, а потеря врат времени уничтожает ее.

– У меня недостаточно жалости для мыслей об этом, Архона, – ответила Иеканджика. – Любая невнимательность с моей стороны может повлечь смерть солдата Союза, потерю корабля или потерю единственной Оси, которой мы обладаем. Сильные выживают – слабые вымирают. Так было всегда, и, возможно, растительным разумам приходит конец. Жалко, но слез я проливать не стану. Их смерть в результате вспышки произошла бы вне зависимости от нашего появления.

– В этом и дело. Активный коричневый карлик вспыхивает каждые несколько тысяч лет. Hortus quantus не исчезли, и они не смогли бы развить в себе разум за несколько тысяч лет с момента последней мощной вспышки. Hortus quantus каким-то образом могут выжить по обе стороны от катастрофы – при наличии врат времени.

– Это нелогично, Архона. Если они уничтожены в настоящем, то они уничтожены и в будущем.

Белизариус с трудом пытался сформулировать концепцию, включающую в себя квантовую логику и закон причинности. Обычно эти вещи друг друга исключают. Он был на грани возможностей своего мозга, мысли метались от одной экстраполяции к другой, хватаясь за теории, лежащие за пределами доказуемого.

– Hortus quantus – это не только их тела, – сказал он. – Тела, которые будут расплавлены вспышкой, должно быть, не самая важная их часть. Взаимодействие генетической информации во временном потоке может походить на закономерности квантовой интерференции. Единичное событие в окружающей среде влияет на это, но не разрушает.

– Я не понимаю смысла этого разговора, Архона, – сказала Иеканджика. – Это научные рассуждения.

– Информация не может взаимодействовать и интерферировать во времени без наличия врат времени.

– Но теперь врата времени у вас! Если вам так жаль растения, верните им врата. Однако сейчас они нужны Экспедиционному Отряду, и мы их заберем, – сказала Иеканджика. – Это уже история. Наблюдаемая история. Кто знает, где могут оказаться врата времени после вспышки? Под слоем в десять метров льда? Или их унесет в космос? Тогда они уже не будут туннелем для легкого ветерка.

– Ваши люди нашли их здесь, обнаружили, что через них движется пыльца и что это происходит уже сотню тысяч лет. С периодами спокойствия и вспышками, – сказал Белизариус, найдя, за что зацепиться в ее словах. – Что заставляло врата времени сохранять ориентацию все это время? Возможно, именно то, что информация, идущая через них на отрезке в двадцать два года, стабилизирует их местоположение и ориентацию. Подобно моменту вращения.

– Мне неинтересны эти ваши «может быть» и «должно быть», Архона! У меня есть практическая цель. Вы предлагаете оставить врата здесь, изменив ход времени? Чудесно, давайте! Тогда вам не придется красть их, а нам не придется отправляться сюда. Смешно, что мне приходится объяснять парадоксы причинности великому квантовому мошеннику.

Белизариус неуверенно остановился. Иеканджика шла дальше. У него лишь интуиция и ощущения. Та область пространства сознания, где приходится создавать закономерности, не имея информации, и для него это дело непривычное. Он спешно пошел вперед, догоняя Иеканджику. Надо изложить факты и принципы, им обоим.

– Исторические события зафиксированы, – сказал он, принявшись загибать пальцы в перчатках. – Союз забрал врата. Мы отправились сюда. Вы родились. Ваша мать была убита. Но часть истории еще не написана. Мы можем коснуться ее. Возможно, нам удастся сохранить часть Hortus quantus.

– Сейчас мы ничего не можем сделать, Архона, не подвергая опасности будущее двух народов из-за ваших размышлений.

Белизариус тщетно пытался найти что сказать, хоть что-то, чтобы убедить ее, чтобы она почувствовала то же самое беспокойство, что и он, нерешенную загадку. Но их разделяет биологическая пропасть. Они не одна и та же раса. У него тысячи дополнительных генов, у них сотни анатомических отличий. Она может положиться на инстинкты и рассудок, проверенные Homo sapiens в течение двухсот тысяч лет существования человеческой расы. А Homo quantus могут с легкостью устремляться на бой с ветряными мельницами, руководствуясь ложноположительными выводами, в поиске закономерностей и соотношений. И он не может быть уверен в том, что правильно определил их.

Лишенный имени сотрудник разведки пришел в сознание, холодное и резкое. Болезненные звуки, скрип конечностей, резкий свет, бьющий в глаза, которые невозможно закрыть. Мир не плывущий, как в полусне, а, напротив, отчетливый и жесткий.

Лицо в четком фокусе за паучьими лапками роботов-хирургов. Женское лицо, зернистое, в пикселях, с отблесками ложных цветов, ультрафиолетовых и инфракрасных. Бледное лицо. Виртуальная реальность?

– ID446, – произнесла женщина. Ее голос сразу же был разложен на цифровую информацию, сэмплирован по амплитуде, тонам и частотам, переведен в графики физиологических соответствий лжи и правды. – ID446, ответь.

– Я… – начал он, но услышанный электронный голос заставил его остановиться.

Звук был проанализирован, рядом с графиками ее голоса построены новые графики. Равномерное распределение, монотонное, цифра к цифре.

– Я… – снова попытался заговорить он.

Это его голос. Он говорит через протез. Где его рот? Его лицо?

– Ответь, ID446, – повторила она. Медленно говорит. Он чувствовал интервалы между слогами. Темп речи не изменился. Просто он думает быстрее в сюрреалистическом цифровом осознании.

– ID446, – наконец сказал он. Его уши наполнил чужой голос. Снова графики.

Спустя долгие мгновения ее лицо отдалилось.

– Хорошо, – сказала она.

Он остался наедине с графиками, ярким светом и резким потоком мыслей. Внутренний хронометр безжалостно отсчитывал микросекунды на мысленном дисплее. Тянулись долгие секунды.

Перед ним появилось другое лицо. «Пугало», более ранняя модель. Покрывающая голову ткань из стального и углеродного волокна, слегка смявшаяся под нарисованными ртом и носом. Один из глаз-камер выдвинулся, будто готовый выпасть, разглядывая его. В отражении объектива камеры он увидел лишь переплетения проводов, линзы и шины данных. Где он?

– ID446, – сказал «Пугало».

– Да.

– Ты готов служить? – спросил «Пугало».

– Да, – в отчаянии сказал он.

– «Всеми способами»? – произнес «Пугало» девиз разведывательной Службы.

– Да.

– Что ты помнишь? – спросил «Пугало».

– Я…

Он не мог завершить фразу. Треск его электронного голоса, тут же анализируемый, переводимый в графики, поступающий в его негибкий мозг… «Это не я». Он помнил, что был сотрудником разведки. Помнил врагов венерианского государства. Помнил, как летал сквозь облака.

– ID446 готов служить всеми способами.

– ID446 нет, – сказал «Пугало». – Отряду «Пугало» нужны новые сотрудники. Лояльные сотрудники.

Отряд «Пугало».

Они хотят, чтобы он стал «Пугалом»? Почему он? Он не заслужил этого и не хотел этого. Но остался ли «он»? «Пугала» – машины, ИИ, выращенные на базе биологического шаблона. Чтобы начал существовать новый член отряда, ID446 должен исчезнуть, быть разрушенным в процессе создания «Пугала».

Разрушенным. Его нет. Того, кем он был, человека, которым он был, нет. Никто не оплакивает сотрудников разведки. Они просто исчезают. Их номера списывают. ID446 больше нет; человек, имя, тело, наследие – все растворилось, будто упав в кислотные облака родной планеты.

– Приготовься к тестированию, – сказал другой «Пугало».

Тестирование. Твердые, острые мысли окружили слово, преобразовали его, ища синонимы и определения. Вероятно, он не пройдет тестирование Отряда «Пугало». Он никогда этого не хотел. Он не из того теста, из какого их делают. Он не хочет бессмертия.