Я слышала грохот сердца в ушах.

– Нет, – прошептала я в ладони. – Нет, Танака, нет. Не надо. Только не так.

Матушкино лицо стало таким же пунцовым, как ее одежда, а безумные слова Танаки застали генерала Рёдзи на полпути. Он остановился перед Танакой и его сторонниками и посмотрел на трон. Но не получил оттуда помощи.

– Катаси Отако предал собственную семью. – Слова императора Кина прозвучали не менее яростно, несмотря на спокойный тон. – Катаси Отако был убийцей. По его вине погибли тысячи. Если он твой отец, это не делает тебе чести.

– Вы знали, что я его сын, и лгали только ради того, чтобы удержать трон.

– Конечно, знал! – проревел Кин, ярость как будто вырвалась из пасти огромного черного медведя. – Вы же на одно лицо. У вас одинаковая походка. И говоришь ты в точности так же. Ты стоишь здесь, раскинув руки, словно считаешь себя богом, и думаешь, что все склонятся перед тобой, потому что ты Отако. Он был в точности таким же. Но он был изменником, и ты такой же. – Император подошел к краю помоста, ярость придала ему сил, таким я не видела его много лет. – Ты всеми силами старался подорвать власть императорского трона. Ты растоптал мирный договор, и все ради чего? Чтобы еще тысячи погибли из-за Отако. Позовите палача!

Все охнули.

– Нет! – вскричала матушка, хватая Кина за руку. – Он мой сын!

– Но, как он только что объявил, не мой, – рыкнул император. – Я ничего ему не должен. Танака Отако, я лишаю тебя наследства. С этой минуты ты больше не Ц’ай и не можешь иметь притязаний на престол, который так хотел уничтожить твой отец. В наказание за нападение и убийство доминуса Лео Виллиуса из Чилтея и за то, что ты осмелился оспаривать права императора, наместника богов на Алом троне, ты приговариваешься к смерти. Чего вы ждете, генерал? Вам нужен более ясный приказ?

Генерал Рёдзи обвел зал испуганным взглядом, который натыкался только на придворных, прикрывших рты ладонями. Кто-то вскрикнул. Стоящие рядом со мной рискнули посмотреть в мою сторону, но я не шелохнулась. Мой язык стал ватным, а ноги приросли к сверкающему черному полу.

В зал вошел императорский палач, и толпа расступилась, как будто ее разрезал запах смерти, – даже вернее, чем топор, который палач держал в руках.

Четверо спутников Танаки облизали губы и взялись за клинки, глядя на императорских гвардейцев.

– Ты ждешь, что кто-нибудь еще за тебя вступится? – спросил император. – Легко заводить друзей, когда можно притвориться наследником Алого трона. Но не жди помощи, когда ты стал никем, наплевав на наши традиции и развязав войну, которая разрушит все, что мы с таким трудом построили.

Только что Танака напоминал бога, а теперь съежился и выставил кулаки, его лицо покраснело, как у капризного ребенка.

– К несчастью для лордов Роя, Растена, Витако и Като, они уже показали себя, – продолжил Кин, алый свет высвечивал контуры его фигуры. – Но я поступлю по справедливости, ведь они пошли на это, исходя из ложных предположений. Если кто-то сейчас захочет уйти, он может это сделать.

Лорд Рой выронил клинок и опустился на колени, склонившись головой до деревянного пола.

– Умоляю, простите меня, ваше…

Лицо императора исказилось от ненависти, и по его кивку топор палача рассек кожу, плоть и кости. Из шеи Роя хлынула кровь, а его голова покатилась как мяч между ногами императорских гвардейцев.

В испепеляющей тишине палач Рю перехватил рукоять топора и покачал его, чтобы выдернуть из досок пола.

– Людям без чести я доверяю еще меньше, чем изменникам, которые встали на сторону бастарда Отако против своего императора. Кто-нибудь еще желает просить моего милосердия?

Ответом ему было молчание.

– Хорошо. Генерал, проводите лордов Растена, Като и Витако в камеры.

На один миг мое сердце остановилось при мысли, что они будут драться, но все трое бросили оружие и позволили императорским гвардейцам их увести. Даже если кто-то в толпе и готов был их поддержать, все молчали. Никто не пошевелился. Танака, стоящий на Плите смирения рядом с растекающейся лужей крови и бездыханным телом лорда Роя, заламывал пальцы, как всегда делал в минуты тревоги. Мне хотелось подойти к нему, взять его за руку и крепко сжать, но я не могла сдвинуться с места.

– Твое последнее слово, изменник. Я позволю тебе эту роскошь.

– Хватит, – прошипела матушка. – Он уже достаточно наказан этим унижением.

– Ты никогда не считала, что унижения может быть достаточно. Пусть мальчишка говорит сам за себя.

Мальчишка. Нарочитая пощечина. Танака сжал и разжал кулаки. На полу валялось оружие, а между Танакой и императором теперь была всего половина императорских гвардейцев. Я слишком хорошо его знала и не сомневалась в том, какие мысли сейчас бродят в его голове.

– Не надо, – прошептала я. – Их слишком много. Обратись к нему. Произнеси слова, которые он хочет услышать. Прошу тебя.

Но Танака не мог меня услышать, и его взгляд переместился от оружия на полу к стоящему перед ним человеку, обрамленному светом.

– Хочу ли я что-то сказать? – произнес он, и внезапно к нему вернулась первоначальная уверенность и гордость. – Нет, узурпатор, мне нечего сказать.

Император Кин Ц’ай вздернул подбородок и кивнул палачу.

Только позже, медленно припоминая эти события, я смогла ясно представить те мгновения. А тогда только слышала яростно колотящееся сердце и сорвавшийся с губ крик. Матушка спрыгнула с помоста, ее алое платье колыхнулось, как крылья окровавленной птицы. Генерал Рёдзи подхватил ее и удерживал, пока она кричала, а два гвардейца взяли Танаку за плечи и заставили опуститься на колени. В зале установилась гробовая тишина. Никаких возмущенных криков. Ни молитв. Ни воплей. Только матушка барабанила кулаками по груди неумолимого генерала. Это она-то, всегда такая могущественная. Она, которая могла перевернуть мир. Сейчас она была бессильна.

– Нет! – крик разорвал мое горло. – Не надо! – Я выбежала туда, куда не дозволялось никому. – Умоляю пощадить моего брата. Его втянули и одурачили те, кто обещал его поддержать. Это не его слова. Смилуйтесь, ведь что бы он ни говорил, он по-прежнему ваш сын, а я ваша дочь.

– Достойный ход, Мико Отако, но слишком поздно.

Это могло быть очередным уроком за игрой в Кочевников, очередным признанием его превосходства, над которым мне следовало поразмышлять на досуге. Вот только император Кин снова кивнул, не сводя с меня взгляда. Резким, отточенным движением, словно опускал клинок.

За моей спиной раздался глухой удар.

Матушка завизжала.

Я повернулась в тот миг, когда тело Танаки обмякло в руках держащих его гвардейцев. Его голова не покатилась, а просто лежала на щеке, и голубые глаза смотрели на ноги тех, кто должен был стать его вассалами.

И тут из толпы раздался голос:

– Да здравствует император Кин!

– Да здравствует император Кин! – подхватили придворные, и в центре зала зародилась и побежала волна поклонов.

Рах

Весь лагерь перешептывался о войне, но чувство вины не давало мне отойти от раненых Клинков и уделить внимание планам наших тюремщиков. Гем по-прежнему лежал в испарине и стонал. Фесселю было ненамного лучше, а Хаматет и Амун не могли удержать в себе ни еду, ни воду.

– У нас поначалу тоже были такие, – сказала Мемат, вытирая со щеки Хаматета потеки рвоты и будто не замечая этого. – От здешней еды у меня самой до сих пор иногда бывают расстройства.

Я взял у нее тряпку и прополоскал в ведре.

– Они поправились, ваши Клинки?

– Некоторые.

Позади нее Йитти поморщился. Он принял постоянное присутствие целительницы рода Намалака так же молча, как принимал все остальное. Она приходила и уходила с другими целителями, но в первые дни после нашего прибытия чаще всего ее можно было застать склонившейся над нашими ранеными или выполняющей поручения Йитти раздобыть что-нибудь.

– Мы можем сделать только то, что можем, – сказал он, переворачивая тряпку на лбу Гема, прежде чем вернуться к растиранию корней омока. – Мем, нам нужно…