Мне нужна была эта ярость, нужно было ухватиться за нее, поддерживать ее жар в груди, распалявшийся с каждым шагом. Иначе было бы так легко послать всех левантийцев в ад и вернуться. Они дали мне множество причин, чтобы уйти прочь.

Я выбрал длинный путь вместо того, чтобы ступить в неизвестность прямо из дверей лавки, но чем ближе к городским воротам, тем более людной становилась улица. Крики, возгласы, торопливые шаги – все это переросло в оглушительный рев, когда я заметил первый проблеск алого. Кисианцы были уже в городе.

– Проклятье! – Я перешел на бег, уворачиваясь от людей, собравшихся поглазеть, как кисианские солдаты наводняют город. Впереди показались шатры левантийцев. От костров поднимался дым. На последнем повороте я сбавил темп и врезался в кого-то, идущего навстречу.

– Рах!

От удивления я сделал шаг назад и заморгал.

– Амун! Что ты здесь делаешь?

– Я…

Конечно, они присоединились к Эзме. У Амуна не было выбора после того, что случилось, кроме как прислушаться к требованиям Шении. Боги, сумела ли она вернуться? Знает ли он, что случилось на той поляне?

Мысли толпились у меня в голове, но на лице Амуна отразилась только печаль.

– Я здесь, потому что здесь Эзма, – сказал он наконец. – Лашак хотела уговорить кого-нибудь из ее последователей отправиться с нами домой, прежде чем мы уйдем. Более интересный вопрос, какого хрена здесь ты? Если Эзма тебя найдет, а она была очень зла вчера, когда ты сбежал… Будь ты проклят, Рах, почему ты не убрался отсюда, пока была возможность?

– Я собираюсь бросить ей вызов.

У Амуна отвисла челюсть, и, схватив меня за руки и настороженно оглядываясь, он попытался вытолкать меня с площади.

– Да ни за что. Забыл, что она объявила кутум? Забыл, как Деркка тебя опоил? Они больше никогда не позволят тебе забрать отсюда, да и вообще откуда-то ни было, ни единого Клинка.

– Амун, я тебе больше не капитан и не могу приказать, но если еще считаешь меня другом, ты позволишь сделать то, ради чего я пришел.

Он открыл рот и тут же захлопнул, болезненно поморщившись. Позади него кто-то кашлянул, и Амун закрыл глаза.

– Глядите-ка, Рах э’Торин. – Лук в руке Деркки напомнил мне ту ночь, когда он целился мне в спину, но убил светлейшего Бахайна. – Мы по тебе скучали.

– Не сомневаюсь.

Он криво ухмыльнулся и жестом пригласил пойти с ним.

– Наша многоуважаемая заклинательница лошадей ждет тебя.

Не дожидаясь ответа, Деркка повернулся спиной к кучке собравшихся левантийцев, и мне пришлось последовать за ним, кивнув Амуну в знак того, что я понимаю всю опасность и благодарен ему за то, что попытался меня предупредить.

Большинство кисианских солдат, похоже, шло дальше в город, но даже те, кто проходил через площадь, словно существовали в другом мире. Когда я последовал за Дерккой, левантийцы подошли ближе, на фоне городских шумов слышался их шепот, похожий на шорох песка, и каждый их взгляд и указывающий на меня палец напоминали, сколько ненависти они уже излили на меня.

В центре площади, наблюдая за нашим приближением, стояла заклинательница Эзма в костяной короне. Она сцепила руки за спиной и задрала подбородок.

– Рах э’Торин. Вижу, ты наконец решил, что прятки только для тараканов – тех, кто никому не нужен, но от кого невозможно избавиться.

Я остановился рядом с ней.

– Я тоже рад видеть тебя, Эзма.

Левантийцы окружали нас, словно хищники. Кое-кто из них раньше называл меня капитаном.

– Надеюсь, на этот раз ты явился помочь нам? – спросила Эзма.

– Нет. – Я сделал шаг назад и оглядел собравшихся Клинков. – Я здесь, чтобы бросить тебе вызов, Эзма э’Топи, как гуртовщику левантийцев. Слишком долго я смотрел, как ты ложью сбиваешь Клинков с истинного пути, собирая армию для завоевания собственной родины. Ты принимаешь вызов или уйдешь добровольно?

Вокруг поднялся ропот, но он вдруг показался мне совсем далеким – губы Эзмы растянулись в широкой улыбке.

– Как же долго я ждала эти слова, Рах э’Торин. Конечно, я принимаю твой вызов.

Дишива

Я попробовала остановиться, но добилась только того, что начала переминаться с ноги на ногу. Аурус не открывая рта бросал мне упрек. Эзма ускакала, чтобы встретиться с кисианцами для переговоров, долго оставалась там, но больше ничего не происходило. Никто к ним не присоединялся, никто не выходил за ворота. Даже когда Эзма вернулась обратно в город и оставила эти проклятые ворота открытыми – по-прежнему ничего.

– Ну давай же, иди, – бормотала я под нос как молитву. – Иди. Никакая армия дольше пары минут не задержится у открытых ворот, обсуждая планы.

Молчание Ауруса становилось тяжелым.

– Ну иди, – повторила я, стараясь не думать о том, что могло пойти не так с тех пор, как матушке Ли позволили покинуть дворец. На нее напали? Кто-то разгадал наши планы? Она солгала, что поможет нам? – Ну иди, иди. – О последнем варианте думать совсем не хотелось.

– Дишива…

Что бы Аурус ни собирался сказать, он передумал и опять погрузился в тяжелое молчание.

Ползли секунды. Мне хотелось их остановить, но и вечно пребывать в подвешенном состоянии нисколько не легче. Холод, словно подступающая вода, поднимался по ногам и уже устроился в животе.

– Она и не собиралась туда идти, – глухо произнесла я.

– Я так не думаю, – сочувственно сказал он. Видно было, что ему жаль. Не столько меня, сколько жаль, что мы оказались в такой ситуации, так кончается наша последняя игра на выживание, надежда на будущее. – Идея была очень хорошей, но бывает, что хорошие идеи не осуществляются из-за мелочей.

– А бывает, что плохие идеи выручает крошечная удача, – согласилась я. – И я надеялась, что это как раз такой случай.

Он с трудом изобразил кривую улыбку.

– Да, неплохо было бы. Вероятно, нам следовало больше молиться. Мы вообще молились?

На мгновение я молча уставилась на него, а потом не удержалась от смеха. Аурусу удалось еще пару мгновений сохранять серьезный вид, а потом и он расплылся в улыбке, и где-то в глубине его горла завибрировал смех.

– Только вообразите – молящийся иеромонах!

– Представляю! – засмеялась я. – Совершенно нелепо!

Следующие несколько счастливых минут мы хохотали так, что, кажется, даже конец света нас не остановил бы. Из глаз лились слезы, животы болели, и ничто больше не имело значения. Когда смех начал утихать, его место заняло облегчение. От того, что можно ни о чем не думать и не сражаться. И что можно смириться с неудачей.

Погрузившись в молчание и покой, мы стояли молча и смотрели, как кисианская армия наконец проходит сквозь открытые городские ворота. Будучи слегка не в себе, я рассеянно думала: что случится, когда они доберутся до нас? Это будет как волна, ударившая о берег? Захотят ли они уничтожить всех чилтейских солдат или возьмут в плен? Аурус был богатой добычей из-за своего политического влияния, но сочтут ли такой меня или примут за мошенницу, какой я и являюсь? А возможно, меня сразу убьют, чем разрушат планы Эзмы на возвращение Вельда. Представляя, с каким лицом заклинательница встретит такую весть, я едва опять не рассмеялась. Я была бы мертва, но оно того стоило. Почти.

Когда армия повалила в ворота и дальше в город, стало невозможно следить за ее перемещениями и увидеть, растекаются ли солдаты по улицам, словно кровь по венам, или идут прямо на нас. Кто ступил первым на площадь перед городскими воротами, император Мансин или императрица Мико? А какая разница?

Да, в ближайшие часы произойдет многое, но я вдруг поняла, что не хочу знать ответов, не хочу ничего обсуждать и предпочитаю уютную тишину, воцарившуюся между нами, неожиданными союзниками.

Когда первые кисианские солдаты появились на площади, Аурус обернулся ко мне.

– Что ж, Дишива, для меня было честью…

– Я согласна, секретарь. Было…

Я прервала речь, поморгала – вероятно, меня подвел оставшийся глаз. Вслед за передовыми солдатами на площади показался не император и не генерал, а какой-то человек в многослойной белой одежде и в белой маске, закрывавшей лицо. Иеромонах во всем, кроме звания.