Когда послание было передано, а затем добросовестно прочитано экипажам КСООН и ученым на Ганимеде, люди отреагировали на него с некоторой долей удивления. «Намерения и умыслы» оказались настолько неясны землянам, что те прочитали письмо самим ганимейцам.

Гиганты сочли его забавным.

По сравнению с «Ганимед-Центром» база «Копёр» была довольно небольшой и отличалась спартанской обстановкой, что заметно ограничивало доступное жилье и инфраструктуру. В течение нескольких дней, которые ганимейские эксперты провели за более тщательным изучением корабля, представители обеих рас стали пересекаться гораздо свободнее, чем раньше, и постепенно начали лучше узнавать друг друга. Хант решил извлечь из этого максимум пользы, чтобы понаблюдать за инопланетянами вблизи и глубже постичь их образ мыслей и темперамент.

Он уже знал, что их самым заметным отличием от землян было полное непонимание самой идеи войны и умышленного насилия в любом его проявлении. За время пребывания на «Копре» он постепенно начал связывать эту особенность с одним общим фактором, который стал замечать в каждом из пришельцев, – некой чертой, которая, как он решил, указывала на фундаментальное отличие ганимейского образа мышления. Ни разу он не заметил в пришельцах хоть какой-то намек на агрессию. Казалось, что они никогда не спорят, не выказывают нетерпения и что их попросту невозможно вывести из себя. Само по себе это не вызвало у Ханта чрезмерного удивления; от представителей высокоразвитой, цивилизованной расы он другого и не ждал. Что его по-настоящему поразило, так это полное отсутствие эмоциональных черт, которые могли бы дать подобным инстинктам социально приемлемую разрядку. В них не было ни духа конкуренции, ни чувства соперничества – даже в тех безобидных, ненавязчивых, дружеских проявлениях, которые люди считают частью самой жизни, а зачастую еще и получают от них удовольствие.

Ганимейцам был незнаком страх потерять лицо. Если кого-то из них уличали в ошибке, он с легкостью принимал этот факт; если же, напротив, оказывался прав, то не чувствовал какого-то особенного удовлетворения. Он мог молча стоять, наблюдая, как другой ганимеец выполняет работу, которую сам он мог сделать лучше, – что было не под силу большинству землян. В противоположной ситуации он бы давно попросил помочь. Ганимейцы никогда не проявляли высокомерия, властности или пренебрежения, но при этом не выказывали скромности, не заискивали и не искали оправдания; в их поведении не было ни стремления запугивать, ни намеков на то, что запугивают их самих. Ни в их собственных словах и поступках, ни в поступках других по отношению к ним не было ничего, что могло бы указывать на инстинктивное стремление к статусу или превосходству. По мнению многих психологов, этот аспект социального поведения людей представлял собой совокупность заместительных ритуалов, которые позволяли высвобождать природную агрессию, подавляемую нормами человеческого общежития. Если это действительно было так, то собственные наблюдения вели Ханта к единственно возможному выводу: по какой-то причине эти инстинкты напрочь отсутствовали у ганимейцев.

Все это отнюдь не делало их расой холодных и безэмоциональных существ. Их реакция на гибель Минервы ясно дала понять, что инопланетяне были сердечными, дружелюбными и глубоко сентиментальными – порой до такой степени, что земляне «старой закалки» могли счесть это попросту неприличным. Они обладали развитым, но весьма тонким и замысловатым чувством юмора, который проявлялся и в базовом устройстве ЗОРАКа. Кроме того, как заметила Шилохин, ганимейцы отличались осторожностью, но вовсе не робостью – просто им было свойственно заранее обдумывать каждый ход и каждое решение. Приступая к любому делу, они всегда заранее знали, чего пытаются добиться, с какой целью, какими средствами и что будут делать, если их ожидания не оправдаются. От катастрофы на Искарисе среднестатистический инженер-землянин бы просто отмахнулся, посчитав ее одной из тех попыток, которые лучше либо забыть, либо повторить в надежде на большее везение; для ганимейцев же подобный инцидент был непростительной ошибкой, с которой они до конца не смирились даже спустя двадцать лет.

Хант видел в них гордую и величественную расу, умеренную в речах и благородную в поступках, но в глубине души – общительную и дружелюбную. В них не было ни капли недоверия и мнительности насчет чужаков – что совершенно нетипично для большинства земных культур. Они были тихими, сдержанными, уверенными в себе, но превыше всего – рациональными. Однажды в баре Данчеккер сказал Ханту: «Если бы Вселенная сошла с ума и взорвала саму себя, ганимейцы бы непременно оказались на месте происшествия, чтобы снова собрать ее по кусочкам».

Бар на базе «Копёр» стал настоящим средоточием социальной активности, развернувшейся между небольшой группой ганимейцев и землянами. Каждый вечер после ужина туда, поодиночке и парами, начинали стекаться представители обеих рас, пока комната не заполнялась до предела, и каждый квадратный метр горизонтальной поверхности – включая пол – оказывался занят одним из развалившихся тел или завален стаканами. Разговоры перескакивали с предмета на предмет, охватывая все возможные темы, и обычно затягивались до раннего утра; да и чем еще было заняться после работы на «Копре» тем, кто не был расположен к одиночеству и приватности?

Ганимейцы выработали стойкое пристрастие к шотландскому виски, который они предпочитали пить неразбавленным и поглощали в огромных количествах. Взамен они привезли с «Шапирона» выпивку собственного приготовления. Несколько землян, решивших опробовать напиток, описали его как довольно приятный, согревающий, немного сладкий… и до одури крепкий, что, впрочем, проявлялось не сразу, а лишь спустя пару часов после употребления. Те, кто усвоили это на горьком опыте, окрестили его ГБЗД – Ганимейской Бомбой Замедленного Действия.

Именно в один из таких вечеров Хант решил напрямую затронуть тему, которая уже давно беспокоила многих землян. Помимо Шилохин, здесь был Мончар, старший помощник Гарута, и еще четверо ганимейцев; со стороны землян – Данчеккер, инженер-электроник Винс Каризан и еще с полдюжины человек.

– Некоторых из нас волнует один вопрос, – сказал Хант, уже успев оценить склонность ганимейцев к прямоте. – Вы должны понимать, что теперь, когда среди нас есть люди, которые могут рассказать о Земле из далекого прошлого, у землян есть целая масса вопросов, но вы, похоже, избегаете любых разговоров на эту тему. Почему?

Вопрос поддержало несколько приглушенных голосов в разных частях бара. Ганимейцы вновь показались смущенными и переглянулись, будто надеясь, что кто-то из них возьмет инициативу на себя.

– Мы очень мало знаем о вашем мире, – наконец ответила Шилохин. – Это весьма деликатный вопрос. Ваша культура и история не имеют ничего общего с нашей… – Она изобразила ганимейский жест, аналогичный пожиманию плечами. – Обычаи, ценности, манеры… общепринятые способы выражения мыслей. Мы бы не хотели оскорбить кого-то из вас, сказав по незнанию что-нибудь не то, поэтому стараемся избегать этой темы.

Землян этот ответ почему-то не убедил.

– Мы все уверены, что на то есть и более глубокая причина, – без обиняков заявил Хант. – Все, кто находится в этой комнате, может, и имеют разное происхождение, но прежде всего мы ученые. Наша вотчина – истина, и нам не пристало отворачиваться от фактов. Это неформальная встреча, и сейчас мы уже хорошо знакомы друг с другом. Мы бы хотели от вас откровенности. Нам любопытно.

В воздухе ощущалось напряженное ожидание. Шилохин снова посмотрела на Мончара, который ответил молчаливым согласием. Не спеша допив свой напиток, она собралась с мыслями, а затем перевела взгляд на собравшихся.

– Что ж, хорошо. Возможно, вы правы и будет лучше, если между нами не останется секретов. Между закономерностями естественного отбора, которые имели место в нашем и вашем мирах, было одно важное отличие: на Минерве не существовало хищников.