Она сделала паузу, будто ожидая ответной реакции, но земляне продолжали сидеть молча; Шилохин явно собиралась сказать что-то еще. Она почувствовала внезапную волну облегчения. Возможно, ганимейцы и правда чересчур опасались возможной реакции этих непредсказуемых и склонных к насилию карликов.

– Хотите верьте, хотите нет, но в основе этой особенности лежит разница в удаленности наших планет от Солнца. Жизнь на Минерве смогла развиться, лишь благодаря уже известному вам парниковому эффекту, – пояснила она. – И даже с ним на планете было довольно холодно – особенно по сравнению с Землей.

Тем не менее, именно парниковый эффект поддерживал минервианские океаны в жидком состоянии, и жизнь, как и на Земле, впервые возникла там на морском мелководье. Условия на планете гораздо хуже способствовали развитию высших форм жизни, нежели на Земле; процесс эволюции шел сравнительно медленно.

– Однако разумная жизнь появилась на Минерве гораздо раньше, чем на Земле, – возразил кто-то. – Как-то это странно.

– Лишь благодаря тому, что Минерва находилась дальше от Солнца и быстрее остыла, – ответила Шилохин. – Другими словами, у минервианской жизни была фора.

– Допустим.

Она продолжила:

– Поначалу процесс эволюции на обеих планетах был удивительно схож. Образование сложных белков со временем привело к появлению самореплицирующихся молекул, впоследствии заложивших основу для формирования живых клеток. Первыми стали одноклеточные организмы, затем – колонии клеток, а после – многоклеточные существа с элементами специализации – и все они представляли собой вариации одной и той же базовой формы морской жизни.

Точкой расхождения, ознаменовавшей разделение на две эволюционных линии, обусловленных доминирующими условиями на каждой из планет, стало появление морских позвоночных рыб. Этот момент стал началом своеобразного плато: движение в сторону более высокоразвитых форм остановилось, пока обитатели Минервы не нашли решение одной фундаментальной проблемы, совершенно неведомой их земным собратьям. И объяснялось это всего-навсего более холодным климатом.

Видите ли, по мере совершенствования минервианских рыб, оптимизации физиологических процессов и прогресса в развитии внутренних органов росла и потребность в кислороде. Но из-за низкой температуры эта потребность и без того была довольно высока. Примитивные системы циркуляции первых минервианских рыб не могли справиться с двойной нагрузкой: переносить достаточно кислорода к тканям, одновременно забирая токсины и отходы жизнедеятельности, – во всяком случае, это явно не способствовало развитию более сложных форм жизни.

Шилохин снова сделала паузу, предлагая собравшимся задать вопросы. Но слушатели были слишком заинтригованы, чтобы прерывать ее историю в такой момент.

– Как всегда бывает в подобных случаях, – продолжила она, – Природа попыталась найти решение проблемы, перепробовав множество вариантов. Самым успешным из ее экспериментов оказалась вторичная система циркуляции, которая развивалась параллельно с основной, обеспечивая распределение нагрузки за счет полного дублирования разветвленной сети сосудов и протоков; в итоге функции первичной системы сосредоточились на кровообращении и доставке кислорода, в то время как вторичная взяла на себя задачу выведения токсинов.

– Как необычно! – не удержался Данчеккер.

– Полагаю, что да, если судить по привычным для вас вещам, профессор.

– Один вопрос: как разные вещества попадали в нужную систему циркуляции и как ее покидали?

– При помощи осмотических мембран. Вы прямо сейчас хотите узнать подробности?

– Нет, эм, благодарю. – Данчеккер поднял руку. – С этим можно подождать. Пожалуйста, продолжайте.

– Отлично. Так вот, после того, как базовое строение этих систем достаточно усовершенствовалось и закрепилось в популяции, стала возможной и дальнейшая эволюция в сторону более развитых видов. Появлялись мутации, внешняя среда действовала согласно принципам отбора, и жизнь в минервианских морях начала становиться все более разнообразной, ветвясь на множество специализированных видов. Вполне ожидаемо, что спустя какое-то время на планете возник целый ряд хищников…

– Вы же говорили, что их не было, – возразил чей-то голос.

– Они исчезли позже. Сейчас я говорю о глубокой древности.

– Понятно.

– Прекрасно. Итак, на эволюционную сцену вышли плотоядные рыбы, и Природа – опять же, как и следовало ожидать, – озадачилась поиском защитных механизмов для их жертв. И вот тогда рыбы, которые обзавелись двойной системой циркуляции – и благодаря этому уже находились на более высокой ступени развития, – обнаружили крайне эффективный метод защиты: две системы стали полностью изолированными друг от друга, а концентрация токсинов во вторичной выросла до летальных доз. Проще говоря, они стали ядовитыми. Благодаря изолированности систем яд из вторичной системы не мог попасть в кровоток. Ведь это, по понятным причинам, убило бы и их хозяина.

Что-то заставило Каризана нахмуриться. Он встретился с ней взглядом и жестом попросил задержать разговор на этом моменте.

– У меня есть сомнения, что этот метод может дать хоть какую-то защиту, – сказал он. – Какая польза травить хищника после того, как он тебя съел? Действовать нужно раньше, не так ли?

– В случае особи, которой не повезло столкнуться с хищником, еще не наученным горьким опытом, вы, безусловно, правы, – согласилась Шилохин. – Но не забывайте, что в отношении особей Природа может быть довольно расточительной; важно лишь сохранение вида в целом. И если задуматься, то выживание конкретного вида вполне может зависеть от наличия или отсутствия устоявшейся породы хищников, предпочитающих его в качестве пищи. В ситуации, которую я описала, появление таких хищников было попросту невозможным; если бы подобная склонность появилась у вида благодаря новой мутации, хищник бы быстро изжил себя при первой же попытке реализовать свои инстинкты. У таких особей не было ни шанса передать свои признаки потомкам, а значит, в последующих поколениях их особенности бы попросту не закрепились.

– И дело не только в этом, – добавил один из биологов КСООН. – Молодые животные обычно подражают пищевому поведению своих родителей – во всяком случае, на Земле. Если это справедливо и для Минервы, то молодняк, которому повезло родиться, в основной массе стал бы перенимать привычки родителей, избегавших контакта с ядовитыми животными. И такое поведение стало бы нормой, ведь любой мутант, который действовал иначе, просто бы не прожил достаточно долго, чтобы самому стать родителем.

– Нечто подобное встречается, к примеру, у земных насекомых, – вмешался Данчеккер. – Некоторые виды, будучи совершенно безобидными, имитируют раскраску ос и пчел. И другие животные их не трогают – принцип здесь тот же самый.

– Что ж, в этом есть своя логика. – Каризан жестом попросил Шилохин продолжить рассказ.

– Так морские животные Минервы разделились на три обширных семейства: плотоядные; неядовитые растительноядные, специализировавшиеся на альтернативных механизмах защиты; и ядовитые растительноядные, которые располагали самой эффективной защитой от хищников и могли свободно развиваться, изначально имея фору в виде более прогрессивного и привилегированного строения.

– Значит, это никак не повлияло на их устойчивость к холоду? – спросил кто-то.

– Нет, у этих видов вторичная система продолжала, как и раньше, выполнять свою первоначальную функцию. Как я и сказала, разница заключалась лишь в том, что концентрация токсинов в ней сильно возросла, а сама система была полностью изолирована от первичной.

– Ясно.

– Отлично. Так вот, двум типам растительноядных нужно было чем-то питаться, и тогда они стали конкурировать между собой за доступные ресурсы: растения, рудиментарных беспозвоночных, водорастворимую органику и так далее. Но на Минерве было холодно, и подобная пища не встречалась там в избытке – явно не в таких количествах, как на Земле. Ядовитые животные имели преимущество и постепенно вытеснили своих конкурентов. Численность неядовитых растительноядных видов снижалась, а поскольку они служили пищей для минервианских хищников, количество и разнообразие хищников падали вместе с ними. В итоге все животные разделились на две группы, которые с тех пор существовали изолированно друг от друга: неядовитые формы мигрировали в океаны, подальше от борьбы за жизнь, а хищники, разумеется, последовали за ними. Со временем эти две группы развились в глубоководную экосистему, которая пришла к собственному равновесию и, наконец, стабилизировалась. Ядовитые же виды принялись вновь осваивать прибрежное мелководье, которое стало их единоличным ареалом; впоследствии именно от них и произошли те самые обитатели суши.