Границы Нового города очерчены размыто. По краям оба города – старый и новый – сливались, смешивались друг с другом. Здания, недостроенные из досок и кирпича, дополнял чудородный камень. Мостки и галереи, искусные мраморные поделки нависали над старыми, неказистыми дворами.

И как вверху, так внизу. Под Новым городом лежат многие мили ходов и туннелей, и некоторые также соединяются с упырьими норами, с лазами контрабандистов под Мойкой.

И в один такой проход Шпат и бросил сейчас остатки своих сил. Камень сделался мягким, как вены каменного человека под алкагестом. Подтаял, потек, изменил форму под воздействием воли Шпата. Туннель превратился в змею, буравящую землю, стремящуюся выползти наружу. Твердый пол выстроился в лестничные ступени. Жерло туннеля пробило поверхность и открылось у Бастона во дворе. Двое воров понеслись по лестнице, в спешке едва не попадав в этот колодец. Бастон тащил две большие сумки, все, что смог в последний момент забрать из дому. Раск нес только свой кинжал.

Волшебное преобразование утомило Шпата. Он призвал картину пути под землей и даровал это знание Раску. А заодно послал предупреждение: он ослабел – и жерло туннеля не запечатать. Вход в туннель остался открыт во дворе Бастона, очевидный указатель на то, каким путем сбежали воры. «За вами погонятся».

– С этим, – на ходу засмеялся Раск, – не возникнет проблем.

Позади, на поверхности, первым на место прибыла посланница Ткача Судеб. Убийца, уполномоченная культом закрывать вопросы с изменниками и вредителями. Тонкий клинок был пропитан Ядом Неминуемым. За ее спиной собрались умуршиксы, пауки и почитатели разных богов – все жаждали покарать святотатца, осквернившего благодатную Храмовую Четверть. Убийца медленно повернула ручку входной двери, предвкушая атаку. Предвкушая мучительную смерть жертвы.

Однако она вовсе не предвкушала за дверью взведенного взрывателя осадной мины.

Над улицей на миг расцвело новое солнце.

Дни уходили один за другим, пропадая за крутым боком Ильбаринского Утеса.

Хоуз категорически настаивал избегать резких перемен распорядка, которые могли бы привлечь к ним внимание. Более того, требовал от Кари вообще не сходить с «Розы». И вот несколько дней подряд Хоуз торчал в храме Повелителя Вод, распевая нескладные псалмы, а Кари изнывала, валяясь в каюте на баке. Она твердила себе, что нужно время, чтобы выздороветь, что считаные дни задержки не сравнимы с промотанными уже месяцами. Все это было правдой, но все равно каждая частичка ее души воплем призывала действовать.

Она отыскала на корабле плотницкие инструменты и заняла себя работой. Залатала дыры, продранные в крыше каюты когтями дракона. Починила сломанный трап, спускавшийся в темноту трюма. Бродила по маленькой стране, месту своего обитания, то есть отрезку палубы, который не видно с берега чужому глазу, и высматривала, к чему еще приложить руку.

Нож она потеряла, поэтому позаимствовала старую шпагу Хоуза и упражнялась с ней, хотя для бойца ее размеров такое оружие неудобно. Кари ни разу не брала уроков боя, исключая те, что преподавали в переулках и доках. Оказалось, навыков у нее толком и нет. Когда она была Святой Карательницей, Шпат чудесами переводил полученные повреждения на себя, на Новый город, храня ее от ран. Это позволяло ей быть безрассудной – неистовой и стремительной, заботиться только о том, как колоть и резать, разить противников. Ныне приходится думать и о своей безопасности. Каждое вызывающее боль движение напоминало, чего она теперь лишена. Она представляла, как Шпат хохочет от ее неуклюжих ужимок со шпагой, и от этого делалось еще больнее.

Она читала – чем прежде занималась только от лютой нужды. Конечно, не чертову книжку – она находилась там, куда капитан запрятал ее от Дола Мартайна. Взамен Кари читала отсыревшие, ветхие религиозные тексты из храма Повелителя Вод. Без обложек, страницы слипались, слова становились кашей из чернил и бумаги – читать их все равно что вслушиваться в стенания бесноватого бога. Она тем не менее читала. Так лучше, чем просто сидеть в темноте и слушать, как в борта толкаются Бифосы.

Бифосы выходили на сушу каждую ночь, неспешно поднимались из прибоя и отправлялись во тьму. Обычно они разгуливали по улицам Ушкета или, как могли, ковыляли на склон Утеса: до смешного нескладные верхолазы, они не забирались далеко, но иногда обступали «Розу», поднывали и булькали, вторя капитанским молебнам. Кари научилась отличать одни создания от других по приметам. Рыбья часть у них у всех одинакова, но гнилые человечьи тела, что влекли их по суше, разнились. Правда, они до того были объедены и раздуты, что наверняка разобрать было трудно. Сброшенные же останки выносило на берег у «Розы», и горные сарычи расклевывали их, сердито вереща на непривычное море.

Бифосы бесцельно бродили вокруг, а после ныряли обратно в воду. Она убедилась, что перед ней психопомпы, навроде гвердонских упырей или священных птиц Матери Облаков. Им полагалось собирать новоусопших и уносить своим богам драгоценный осадок, соскоб души с трупа. Нынче какой от них прок?

Капитан Хоуз предпринимал предварительные вылазки в Ушкет. Тщательно разведывал город, выбирал маршруты, налаживал связи, выжидал наступления безлунных ночей. Словно она – рискованный груз, который предстояло провезти в обход пограничных застав.

Она умоляла Хоуза позволить ей ходить в город вместе с ним, но тот лишь качал головой. Все знали, что чокнутый старикашка живет на разбитом корыте отшельником, поэтому он отправлялся один. Брал с собой на продажу корзину рыбы. Без даров Бифосов они с Кари скоро померли бы с голодухи – в Ушкете трудно было купить еду. Если, конечно, у тебя нет связей в Гхирдане.

Каждый раз, когда капитан уходил, Кари часами сидела у борта, следила за пустым берегом до его возвращения. Проезжали повозки под вооруженной охраной, везли еду и другие припасы с горных ферм либо баки с тем светящимся илом. Из того, что рассказывал Хоуз, она предполагала, что эти баки едут с дальнего конца острова, из рабочего лагеря. Там, возле руин затонувшего города велось какое-то алхимическое производство. Единственный способ покинуть остров – через Гхирдану. Хочешь уехать? Тогда плати. Нечем платить? Тогда паши на Гхирдану, пока не заработаешь на проезд. Ильбарин – труп убитого острова. Никто здесь не хотел оставаться, кроме, может, капитана Хоуза с его чудной службой Повелителю Вод.

Однажды утром, после бессонной ночи раздумий, она на него насела:

– Капитан… вы говорили, что, когда напали ишмирцы, грянула буря и Повелитель Вод вытащил из нее «Розу». За это вы перед ним в долгу, так?

– Я просил Повелителя Вод спасти меня и команду – и нас спасли.

– Хорошо, но… спасенный корабль-то был на плаву? Когда Ильбарин уже расхерачили кракены, и до того, как на драконах прилетели гхирданцы и вынесли «Розу» на берег, у вас оставалось время уплыть?

– Да, я мог скрыться. Но решил иначе. Или за меня так решили. Говорю тебе, отказывать богам – очень скверно.

– Отказывать – в чем? В том, что вы им задолжали?

Хоуз покачал головой. А когда заговорил – то медленно, взвешенно, словно наворачивал каждое слово на скрипучий кабестан своего ума.

– Полагаю, надо признать… что все мы не более чем… щепки на волнах… То, какими нам быть, наши действия и помыслы, определяют боги. Все боги вместе, а нас мотает туда и сюда от их дуновений.

Хмурясь, он поглядел на Кари:

– По твоим словам, когда богиня войны Пеш была уничтожена…

– Когда я ее прикончила на хер.

– Сквернословие из тебя не вытравить, – пробормотал он и продолжил: – Когда ты погубила Пеш, ишмирский народ разучился вести войну.

– Вроде того. – О корабельный штевень с грохотом разбилась волна, и внезапный шум заставил Кари насторожиться. Ей больше не слышались крики прибрежных птиц, хотя чудились шорох, царапанье по крыше каюты. Назойливое ощущение, будто нечто подслушивает их, закололо в душе. – Когда я ударила по Пеш божьей бомбой, ишмирцев ошарашило враз. Ничто не мешало им драться, но их как будто стукнули по голове.