Раск доковылял до кухонного окна, посмотрел сквозь замутненное стекло.

– И здесь еще ничего, вот проклятие! А в Новом городе – будто летишь сквозь грозу и бурю. Оно меня сводит с ума. Помоги!

– Что я, по-твоему, должен сделать?

– Он тебя знает! Скажи ему, чтоб перестал! – Раск запальчиво выхватил свой драконий клинок, но нескладные руки затекли, точно каменные, и кинжал выскочил из кулака. Полетел в окно, расколотил стекло и приземлился во дворе. Бастон поморщился, Раск же не отреагировал никак. Губы у него шевелились, но издавали один только гранитный скрежет.

«Он тебя знает». Какой такой бог знает Бастона? Он не преклонял колени ни перед кем из них, даже в церкви Хранителей.

Над головой смещались, перекатывались облака, небо, похоже, вскипало. Замелькали молнии, коротко выхватывая титанические образы в небе. Над Мойкой несутся вопли экстаза. Что бы ни приключилось с Раском, занебесье взбудоражено этим – на них обратили внимание.

За месяцы Перемирия Бастон был неоднократным свидетелем того, как боги Ишмиры принимают в святые. Ткач взял себе шестилетнюю девочку с Забойного переулка. Мать уложила ее в кровать в лихорадке, а дитя проснулось с восемью зрачками, нашептывая пророчества, и жрецы увели ребенка из дома. Выбор Верховного Умура пал на слепого безногого попрошайку, который с трудом передвигался на ручной каталке, – но тот восстал, поднятый незримым велением, оглядел городские тротуары и презрительно усмехнулся, в очах сверкнули молнии, а заговорил он на языке грома. С тех пор его каталку, преобразованную в золотую колесницу, возят умуршиксы.

Бастон наблюдал оба этих превращения, а еще вызнал одну хитрость у жрецов, стайкой ходивших за святыми, как чайки следуют за рыбацкой шаландой. Произнеси имя святого – смертное имя, имя истинное, – и осадишь его, как бы направишь в землю эфирный поток. Ручаться за это нельзя. Если святой зашел далеко и отождествляет себя скорее с богом, чем со своей смертной личностью, то ничего не выйдет. Однако сейчас…

– Раск, – громко объявил Бастон, подчеркивая имя. Вкладывая в него как можно больше весомости. – Раск из Гхирданы. – Ничего. Даже не дернулся. Собственное имя над его гостем не властно.

Бастон чуточку поразмыслил и попробовал снова, еще разок:

– Избранник дракона.

Титул ошарашил Раска не хуже удара в лицо.

– Ух, – проговорил Раск, – полегчало.

И без сознания рухнул на пол Бастоновой кухни.

Шпат приблизился к смертному царству, как никогда не был близок за долгие месяцы, даже при помощи Кари. С тех самых пор, как погиб. На Кари он бы ни за что не посмел так давить, боялся поранить – но с Раском его подмывало рискнуть. Навалить на смертный мозг гхирданца психический вес всего Нового города. Раск сейчас на самом краю воздействия Шпата, за пределами непосредственно Нового города, но так получается даже и проще. Весь Шпатов разум, все его внимание, разрозненные пряди мыслей стянуты в одном направлении, как городские улицы стягиваются к перекрестку, к мосту без объезда…

Но мост рушится. Рвутся канаты привязи сознания. Он снова падает, валится в забытье. Разум Шпата пытается ухватиться за Раска, уцепиться хотя бы за что-нибудь – но ничего не выходит. Он опять отрезан от смертного мира.

Пока падает Шпат, в Новом городе творятся чудеса, судороги необузданного волшебства. В туннелях спонтанно то открываются, то закупориваются подземные ходы, как у умирающего, более не контролирующего кишечник. Вздрагивают и сотрясаются башни. Стены исторгают старые воспоминания, запечатленные в камне, – загадочные образы из Шпатовых мыслей, прежних и новых. Вдоль улицы Семи Раковин обваливается волнолом, каменные глыбы с плеском падают в воду. В Садах Перемирия теряет сознание ребенок, изо рта его идет пена, и звучат выдержки из заметок Иджа.

В казармах Лирикса пробили подъем. Солдаты сыпанули на посты, спешно натягивая какое ни есть снаряжение против занебесных посягательств – обереги, святой реликварий лириксианских божеств, броню со встроенными гасителями эфира. С ружьями и мечами они таращились в ночь, не понимая, напали на них или нет. Гхирданские драконы взревели и взмыли по тревоге в небо, хлопая крыльями вокруг шпилей Нового города, как напуганное воронье.

Шпат выпал из времени. Сверху на уступе, под заклинанием профессора Онгента застыла Кари, а он все падал. Он в море, в заливе, вытаскивает последнюю божью бомбу с места крушения «Великой Отповеди» – и падает в темную пучину. Кари тоже тонет, легкие наполняет, обжигает вода.

А потом раз – и новая связь.

Осознанность пронизывает его, как стальной наконечник шприца с алкагестом.

Горячей, сладкой болью.

Он – снова он, снова собран. С высоты башен Шпат глядит на Гвердон. Все внимание сведено в один взгляд. Он пробегает знакомые улицы Мойки, их узор известнее тыльных сторон собственных мертвых и распавшихся ладоней, более присущ ему, чем моровые заусенцы и чешуйки, съевшие плоть. Он видит небольшой двор за домом неподалеку от порта. За домом Бастона.

Без него успели пройти часы. Надвинулась ночь.

Раск вышел во двор через кухню. Поднял голову на Новый город у горизонта и при этом смотрел прямо на Шпата, с пониманием во взгляде.

– Шпат Иджсон, я полагаю, – сказал он шепотом, но эхо вторило ему на всех улицах и тупиках Нового города.

Раск пересек дворик, под одолженными сапогами шуршала трава. Он покрутился, обшаривая хлам, и нашел свой драконозубый кинжал. Поднял его, навел лезвие на город вдали, и отчего-то это не показалось пустой угрозой. Возможность опять стать отрезанным ужаснула Шпата. Он уже не знал, переживет ли очередной распад не помешавшись.

«Да».

Раск быстро оглянулся на кухню и кивнул. Из дома, почти что робко, показался Бастон – он не смел в это поверить.

– Я тебя теперь знаю. Бастон наговорил мне кучу всего про тебя – и про тебя с Карильон Тай. А еще дома мой дядя постоянно рассказывал про Гвердон. Кое-что ты мне показал сам. И ты ведь мне помог на Долу Блестки? Скажи, кто ты такой? Призрак? Бог?

«Честно – и сам не знаю».

– Да и не суть, если по правде. Мы можем подружиться, только больше ты меня не используй. Я тебе не какой-нибудь опустошенный сосуд. Уясни, я – князь Гхирданы, Избранник дракона. По моему приказу горят города.

«Я тебе помогу, – проговорил Шпат, – если ты поможешь мне. Партнерство».

Раск прикинул:

– Из моей родни Избранником дракона может быть только один. Каждый из нас бьется за благосклонность Прадедушки. Сейчас Избранник – я, и потому равных мне нет. Как я могу быть партнером?

«Тогда другом».

– Друзья бывают ложными. Я знаю, что сделала Карильон Тай с дядей Артоло. С твоей помощью, конечно? – Ухмылка Раска просияла через весь город. – Но драконы отныне здесь. Скоро прилетает назад мой Прадедушка. Лучше будет всем – тебе, мне, этому городу, – если он, когда вернется, будет доволен моим успехом.

«Ишмирцы идут. Вас окружили». Шпат увидел, как ишмирские силы стягивают кольцо вокруг дома – потусторонние пауки сновали над крышами, порождения туч плыли по небу, святые с солдатами показались на улицах. Другие силы он проницал теми чувствами, у которых нет смертных названий, – для воров назревает суд Верховного Умура, плетет незримую паутину злосчастий Ткач Судеб. «Вам надо бежать».

– Ну, тогда, – заявил Раск, – давай тебя испытаем. Сделай для меня то, что делал для Карильон Тай. Преобрази камень.

«Раньше у меня было больше сил». Шпат по-прежнему чувствовал себя слабой ниточкой. На таком расстоянии даже просто разговаривать с Раском выматывало сверх меры. Да, Раск в фокусе зрения помогал ему сосредоточиться, но все равно общение требовало огромных затрат. Ум Шпата раскидан по всему Новому городу, и мысли подтягивались, как утомленные странники, спотыкаясь на сбитых ногах. «Попробую».

– Пробовать мало, дух, иначе мы оба пропали. – Раск нырнул обратно в дом и позвал Бастона. Святые были уже почти у порога.