– То есть вы хотите сказать, что все более поздние сухопутные виды унаследовали ту же самую базовую структуру с двойной системой циркуляции? – завороженно спросил Данчеккер. – Что все они были ядовиты?

– Именно, – ответила Шилохин. – К тому моменту эта особенность уже стала неотъемлемой частью фундаментального строения животных – как и многие характеристики позвоночных на вашей планете. Впоследствии она добросовестно передавалась из поколения в поколение и по сути оставалась неизменной…

Она умолкла, заметив, что слушатели начали о чем-то удивленно бормотать и перешептываться; мало-помалу публика начала понимать, к чему вели ее объяснения. Наконец, кто-то на задних рядах облек эту мысль в слова.

– Это объясняет то, что вы сказали в начале: почему на Минерве больше никогда не было хищников. Даже если они время от времени возникали сами по себе, у них просто не было шанса закрепиться в экосистеме – в силу самых разных причин, о которых вы нам и рассказали.

– Все верно, – подтвердила она. – Временами на планете действительно могли возникать случайные мутации в пользу хищничества, но, как вы и заметили, сохраниться в популяции они уже не могли. Животные, возникшие на Минерве, были исключительно травоядными. Они не повторяли эволюционные траектории земных видов, поскольку на них действовали другие факторы отбора. Природа не наделила их инстинктами по типу «бей или беги», ведь им было не с кем бороться и не от кого убегать. У них не развились поведенческие паттерны, основанные на страхе, гневе или агрессии, так как эти эмоции не способствовали их выживанию и, как следствие, не отбирались и не закреплялись в популяции. Среди них не было быстрых бегунов или животных с естественным камуфляжем – просто за неимением хищников, от которых пришлось бы скрываться. Как не было и птиц, ведь этому не способствовал естественный отбор.

– Мурали на корабле! – Ханта вдруг осенило, и он повернулся к Данчеккеру. – Крис, там были не рисунки для детей. Те животные существовали на самом деле!

– Боже правый, Вик. – Профессор раскрыл рот и удивленно заморгал сквозь очки, недоумевая, почему ему в голову не пришла та же мысль. – Ты прав. Конечно… ты абсолютно прав. Как необычно. Их нужно изучить повнимательнее…

Данчеккер, похоже, хотел что-то добавить, но резко осекся, будто его вдруг посетила другая мысль. Он нахмурился и потер лоб, но заговорил лишь после того, как умолк гомон других голосов.

– Прошу прощения, – обратился он, когда затихло всеобщее безумие. – Это не все… Если на планете не было ни одного хищника, что тогда сдерживало численность травоядных? Я не вижу никаких механизмов, которые бы могли поддерживать естественный баланс.

– Я как раз собиралась об этом рассказать, – объяснила Шилохин. – Ответ такой: несчастные случаи. Из-за малейшего пореза или ссадины яд из вторичной системы циркуляции мог попасть в основную. Для животных Минервы большинство таких случайностей заканчивалось смертью. Естественный отбор отдавал предпочтение естественной защите. Виды, отличавшиеся лучшей защитой – с толстой кожей, плотным меховым покровом, чешуйчатой броней и так далее, – выживали и умножали свою численность. – Она подняла руку, продемонстрировав крупные ногти и уплотнения на костяшках пальцев, а затем слегка отодвинула ворот рубашки, частично обнажив изящные перекрывающиеся чешуйки, образующие полосу вдоль верхней части плеча. – Многие из пережитков предковой брони до сих пор встречаются в строении современных ганимейцев.

Теперь Хант понимал, почему природа наделила ганимейцев подобным темпераментом. Ведь, судя по рассказанной Шилохин истории их происхождения, разум на Минерве зародился не в ответ на потребность в создании оружия или обмане потенциальных врагов и жертв, а как способ прогнозирования и предотвращения физических травм. С точки зрения выживания первобытных ганимейцев обучение и передача знаний должны были иметь поистине феноменальную ценность. Осторожность во всех делах, благоразумие и способность анализировать возможные исходы закреплялись самим механизмом отбора; а торопливость и опрометчивость грозили смертью.

Инстинктивная способность к кооперации и отсутствие агрессии – а разве могло быть иначе при таких прародителях? Скорее всего, у них не было ни малейшего представления ни о жестокой конкуренции – в любых ее проявлениях, – ни о применении силы против соперника; а значит, не было и тех сложных поведенческих паттернов, которые на более поздних и цивилизованных этапах развития общества «обычно» считались приемлемым способом выражения подобных инстинктов. Хант задумался, что вообще следует считать «обычным». Будто прочитав его мысли, Шилохин дала ответ с точки зрения самих ганимейцев.

– Теперь вы можете представить, как воспринимали окружающий мир первые ганимейские мыслители, когда наше общество только начинало свой путь к цивилизации. Они дивились тому, как Природа, во всей ее безграничной мудрости, установила строгие правила, которым подчиняются все живые существа: почва кормит растения, а те, в свою очередь, кормят животных. Ганимейцы видели в этом естественный порядок вселенского масштаба.

– Как замысел божественного провидения, – заметил кто-то рядом с баром. – Напоминает религиозные верования.

– Вы правы, – согласилась Шилохин, повернувшись лицом к говорившему. – Религиозные взгляды действительно доминировали в нашей культуре на ранних этапах ганимейской истории. До того как ганимейцы стали лучше понимать принципы научного знания, недоступные объяснению загадки зачастую приписывались деяниям некой всемогущей сущности… не так уж сильно отличавшейся от вашего Бога. Согласно ранним учениям, естественный порядок живой природы был высшим отражением этой направляющей мудрости. Полагаю, вы бы в этом случае сослались на «Божью волю».

– Но только не в океанских глубинах, – заметил Хант.

– Что ж, это также неплохо вписывалось в общую картину, – ответила Шилохин. – Первые религиозные мыслители нашей расы видели в этом своеобразную кару. Еще в доисторические времена моря отвергли божественный закон. В наказание преступники были до скончания веков изгнаны в самые глубокие и темные воды океана и больше никогда не видели солнечного света.

Данчеккер наклонился к Ханту и шепнул:

– Чем-то напоминает изгнание из Эдема. Любопытная аналогия, не находишь?

– М-м-м… только вместо яблока стейк на косточке, – пробормотал Хант.

Шилохин отвлеклась от объяснений и, подтолкнув стакан вдоль барной стойки, дождалась, пока стюард наполнит его новой порцией. Пока земляне осмысливали ее слова, в комнате стояла тишина. Наконец, сделав глоток, Шилохин продолжила свой рассказ.

– Как видите, для ганимейцев Природа и правда казалась идеальной в своей гармонии и прекрасной в своем совершенстве. Даже создав науку и узнав больше об окружавшей их Вселенной, они ни на секунду не усомнились в вездесущей власти Природы и ее естественного закона – к каким бы звездам их ни привели знания и как бы далеко они ни попытались зайти на пути к бесконечности. Разве была у них причина думать иначе? Они были просто неспособны вообразить другой порядок вещей.

Она ненадолго умолкла и медленно обвела взглядом зал, будто пытаясь оценить выражения окружавших ее лиц.

– Вы просили меня быть честной, – добавил она, после чего снова сделала паузу. – В кои-то веки нам удалось воплотить в жизнь мечту, которую наша раса лелеяла в течение многих поколений, – выйти в космос и открыть чудеса иных миров. И когда ганимейцы, с их идиллическими убеждениями, наконец увидели земные джунгли и все неистовство вашего мира, это произвело на них эффект разорвавшейся бомбы. Мы назвали Землю Планетой Кошмаров.

Ганимейские инженеры объявили, что детали, необходимые для ремонта двигателя «Шапирона», можно позаимствовать на корабле, располагавшемся под базой «Копёр», и что сами работы займут от трех до четырех недель. После того как ученые и технические специалисты обеих рас сообща взялись за дело, между «Копром» и главной базой была налажена челночная транспортная линия. Ганимейцы, по понятным причинам, взяли на себя управление и техническую часть операции, в то время как земляне занялись транспортом, логистикой и организацией быта. На борт «Шапирона» были приглашены команды из экспертов КСООН, которые воочию наблюдали за ходом работ и, будто околдованные, слушали объяснения загадок и хитросплетений ганимейской науки. Один именитый специалист по ядерной инженерии с «Юпитера-5» впоследствии заявил, что этот визит заставил его почувствовать себя «неграмотным приятелем сантехника, которому показали термоядерный реактор».