– Но животные с Земли, – настаивал Хант. – Их ведь завезли позже. Разве они не могут быть как-то связаны с решением этой проблемы?

– Могут конечно, но я ума не приложу, как именно. И ганимейцы этого тоже не знают. Радует, правда, что целью явно не могло быть поглощение CO₂ при помощи экосистемы земного типа. Такой подход попросту не сработал бы.

– И на этой идее пришлось поставить крест, да?

– Пришлось, – решительно согласился Данчеккер. – Зачем они привезли туда животных и было ли это как-то связано с атмосферными проблемами, пока что остается тайной. – Профессор умолк и напряженно взглянул поверх очков. – Но теперь, судя по нашему разговору, есть и другая загадка – и при том совершенно новая.

– Другая? – Хант с любопытством посмотрел на него в ответ. – И какая же?

– Остальные животные Минервы, – неторопливо ответил Данчеккер. – Видишь ли, если все они имели отлаженный механизм для защиты от углекислого газа, то изменения в атмосфере Минервы не могли спровоцировать их массовое вымирание. Но если причина была не в этом, то в чем же тогда?

Ландшафт планеты выглядел как волнообразное и совершенно пустое полотно льда, которое простиралось во всех направлениях, теряясь во мраке вечной ночи. Крошечное Солнце, размером чуть больше самой обычной яркой звезды из миллиона ей подобных, ниспосылало на поверхность свои тщедушные лучи, наполняя это место зловеще-призрачным сумраком.

Гигантский силуэт корабля тянулся далеко ввысь, теряясь на фоне космической черноты; сбоку, на большой высоте, горели дуговые лампы с расходящимся вниз конусом ослепительно яркого белого света, выхватывавшего огромный круг на льду, неподалеку от того места, где и стоял корабль. Несколько сотен безмолвных фигур в скафандрах, каждая ростом под два с половиной метра, стояли четырьмя рядами вдоль внутренней границы этого светового озерца, опустив головы и неплотно сложив перед собой руки. Пространство внутри круга было поделено на несколько концентрических колец, внутри каждого из которых на равном расстоянии друг от друга прямо во льду были вырезаны прямоугольные углубления, сориентированные по радиусам кольца. Рядом с каждым из углублений лежал прямоугольный металлический контейнер чуть меньше трех метров в длину и чуть больше метра шириной.

Небольшая группа медленно прошла к центру и начала обходить внутреннее кольцо; они поочередно останавливались у каждого углубления и, молча проследив, как в нее опускают очередной контейнер, переходили к следующему. Следом за ними проследовала вторая группа, которая наполнила ямы водой из разогретого шланга; вода моментально превращалась в лед. Завершив первое кольцо, они перешли ко второму и продолжали так до тех пор, пока снова не оказались у границы круга.

Они долго стояли, пристально глядя на незатейливый мемориал, воздвигнутый в центре круга, – золотой обелиск с надписями на каждой из граней, увенчанный светом, которому предстояло гореть целую сотню лет. Не отводя глаз, они мысленно возвращались в прошлое, к друзьям и знакомым лицам, которые навсегда останутся для них всего лишь воспоминаниями.

А затем, когда пришло время, они развернулись и медленно зашагали к своему кораблю. После того как погасли дуговые лампы, на планете осталось лишь крохотное кольцо света, защищавшее обелиск от натиска ночной тьмы.

Они сдержали обещание, которое пронесли через долгие годы по пути сюда, из другого места и времени.

Под ледяным полем Плутона лежала минервианская земля.

Гиганты вернулись домой, чтобы упокоить останки своих усопших.

«Шапирон» возник из глубин космоса так же внезапно, как исчез. Обзорные радиолокаторы «Юпитера-5» засекли летящее из пустоты неразборчивое эхо, которое быстро сгустилось, начав тормозить с феноменальным ускорением. И вуаля – к тому моменту, когда на цель навели оптические сканеры, корабль, как и в первый раз, уже по инерции заходил на орбиту вокруг Ганимеда. Правда, теперь его появление вызвало совершенно другие эмоции.

В суточном коммуникационном журнале «Юпитера-5» появилась запись о восторженном обмене дружескими репликами.

Шапирон: «Добрый день».

Ю-5: «Как прошел полет?»

Шап: «Превосходно. Как у вас с погодой?»

Ю-5: «Примерно так же, как и всегда. Как двигатели?»

Шап: «Лучше и быть не может. Вы приберегли для нас комнаты?»

Ю-5: «Те, что и были. Хотите спуститься?»

Шап: «Спасибо. Дорогу мы знаем».

С посадки «Шапирона» на базе «Ганимед-Центр» не прошло и пяти часов, а в коридорах «Копра» уже кучковались знакомые фигуры восьмифутовых великанов.

Разговор с Данчеккером подогрел любопытство Ханта насчет биологических механизмов, отвечавших за борьбу с действием токсинов и отравляющих веществ, и следующие несколько дней он изучал этот вопрос при помощи банков данных «Юпитера-5». Шилохин упоминала, что сухопутные формы жизни произошли от древних обитателей моря, которые не развили в себе вторичную систему циркуляции, поскольку в ней не было необходимости. Тем не менее, впоследствии именно этот механизм позволил сухопутным животным Минервы приспособиться к атмосфере с высоким содержанием CO₂. Теплый климат Земли не накладывал столь жестких ограничений на потребление кислорода, а значит, и распределение нагрузки не давало особой выгоды. И хотя земные животные, которых ганимейцы завезли на Минерву, очевидно, не обладали подобным механизмом, они довольно быстро адаптировались к своему новому дому. Ханту было любопытно узнать, как именно им это удалось.

Впрочем, результаты его изысканий оказались весьма прозаичными. Каждая планета породила собственное древо жизни, а лежавшие в их основе фундаментальные химические системы явно отличались друг от друга. Минервианская биохимия была довольно хрупкой – Данчеккер уже давно выяснил это, изучая законсервированную рыбу, которую обнаружили в развалинах лунарианской базы; наземные животные, унаследовавшие подобную химическую систему, неизбежно обладали бы повышенной чувствительностью к определенным видам токсинов, включая диоксид углерода, и нуждались в дополнительной линии обороны, которая бы обеспечила им адекватную устойчивость к ядам на случай экстремальных атмосферных условий – отсюда и адаптация вторичной системы циркуляции у первых сухопутных животных. Земная химия была грубее и отличалась большей гибкостью, что позволяло ей действовать в куда более широких пределах – и безо всякой поддержки. Ничего более существенного ему разузнать не удалось.

Как-то днем Хант сидел перед монитором в одном из консольных залов «Копра» после очередной неудачной попытки взглянуть на задачу под необычным углом. За неимением других собеседников он активировал канал связи с компьютерной сетью ганимейцев и обсудил проблему с ЗОРАКом. Машина серьезно выслушала Ханта, воздерживаясь от любых комментариев. Под конец ЗОРАК выдал лишь одну ремарку:

– По большому счету, мне нечего добавить, Вик. Ты и так все неплохо резюмировал.

– Как думаешь, мог я что-нибудь упустить? – спросил Хант.

Казалось забавным, что ученый мог обратиться с таким вопросом к машине, но Хант был не понаслышке знаком с загадочной способностью ЗОРАКа замечать недостающие детали и мелкие огрехи в якобы безупречной аргументации.

– Нет. Все факты ведут к тому же выводу, что у тебя. В отличие от земных организмов минервианским формам жизни для адаптации требовалась вторичная система циркуляции. Это не логическое заключение, а наблюдаемый факт. Так что добавить мне почти нечего.

– Видимо, ты прав, – со вздохом согласился Хант.

Он щелкнул переключателем, разрывая связь с терминалом, зажег сигарету и откинулся на спинку кресла.

– Полагаю, это не так уж и важно, – рассеянно заметил он чуть погодя. – Мне просто было любопытно, могли ли отличия в биохимии земных и минервианских организмов указывать на какую-то важную закономерность. Похоже, что это не так.