Присутствовавших на конференции журналистов интересовал культурный фундамент минервианской цивилизации – в частности, средства, на базе которых строились ежедневные коммерческие транзакции между организациями и отдельными ганимейцами. Экономика, основанная на свободной конкуренции и денежном выражении благ, казалась несовместимой с характером инопланетян, чуждых любым идеям соперничества; это, в свою очередь, поднимало вопрос об альтернативной системе, при помощи которой ганимейцы измеряли и контролировали исполнение обязанностей между индивидами и обществом.

Ганимейцы подтвердили, что их система прекрасно обходилась без мотивации наживой и не нуждалась в какой бы то ни было финансовой стабильности. Этот вопрос, в силу фундаментального расхождения в психологии и научении обеих рас, стал еще одним камнем преткновения на пути беспрепятственного диалога – главным образом, из-за того, что инопланетяне были не в курсе многих жизненных реалий, в которых сами земляне видели очевидные истины. Мысль о желательности мер контроля, гарантирующих, что каждый член общества вкладывает в него не меньше, чем получает, казалась им довольно странной; то же самое касалось и возможности задать какую бы то ни было меру «нормального» соотношения между вкладом и потреблением, ведь каждый индивид, по их мнению, обладает собственной пропорцией, которая обеспечивает его оптимальное функционирование и выбор которой является одним из его неотъемлемых прав. Понятие финансовой необходимости или любых мер, принуждающих личность к образу жизни, от которого та в иных условиях предпочла бы отказаться, казалось им чудовищным посягательством на свободу и достоинство. Вдобавок они, похоже, были не в состоянии понять, с какой стати подобные принципы должны становиться фундаментом общества.

Что же – спросили их – в таком случае не дает индивидам превратиться в чистых потребителей, безо всякой потребности что-либо отдавать взамен? Как такое общество вообще смогло бы выжить? И снова суть проблемы оказалась недоступной пониманию ганимейцев. Очевидно – ответили они – что каждый индивид обладает инстинктивным желанием вносить вклад в общее дело, а удовлетворение этого инстинкта является одной из жизненно важных нужд; с какой стати кому-то намеренно лишать себя чувства востребованности? Очевидно, именно эта потребность заменяла ганимейцам денежный стимул: они просто не могли жить с мыслью о том, что никому не приносят пользы. Такими их создала природа. Для ганимейца не было ничего хуже, чем оказаться зависимым от общества, не имея возможности сделать что-то взамен, а всех, кто стремился к такой жизни по собственной воле, считали социальными аномалиями, которые заслуживали психиатрической помощи и сочувствия – примерно как умственно отсталый ребенок. Узнав, что многие жители Земли видят в этом наивысшее воплощение собственных амбиций, ганимейцы лишь укрепились в мысли о том, что Homo sapiens унаследовал один из самых скверных лунаринских недостатков. Впрочем – заключили они на более оптимистичной ноте – природа медленно, но верно залечивала эти раны, о чем, по их мнению, свидетельствовали последние десятилетия человеческой истории.

Когда конференция подошла к концу, Хант вдруг понял, что после всех этих разговоров не прочь промочить горло. Он спросил у ЗОРАКа, нет ли поблизости места, где можно утолить жажду, после чего машина сообщила, что если он выйдет из комнаты через главный вход, повернет направо и пройдет чуть дальше по коридору, то окажется в открытой зоне отдыха, где подают напитки. Хант заказал ГБЗД с колой – новейшее достижение, появившееся на свет благодаря синтезу двух культур и моментально снискавшее успех у обеих рас, – и, оставив столпотворение продюсеров и техников, направился по указанному ЗОРАКом маршруту, чтобы забрать напиток в раздатчике.

Когда он повернулся и оглядел зону отдыха в поисках подходящего места, то мимоходом заметил, что был здесь единственным землянином. Несколько ганимейцев – поодиночке или маленькими группами – рассредоточились по залу, но большинство мест оставались пустыми. Он выбрал небольшой столик, вокруг которого стояло несколько свободных кресел, проследовал к нему неторопливой походкой и устроился с напитком. Если не считать пары едва заметных кивков в знак приветствия, никто из ганимейцев не обратил на него внимания; видимо, встреча с инопланетянином, разгуливающим по «Шапирону» безо всякого сопровождения, была для них привычным делом. Заметив на столе пепельницу, он поспешно сунул руку в карман за пачкой сигарет. Но затем остановился, на мгновение сбитый с толку; ганимейцы не курили. Внимательно осмотрев пепельницу, он понял, что она соответствовала стандартному образцу, принятому в Космических силах ООН. Хант огляделся по сторонам. Пепельницы КСООН стояли на большинстве столиков. Ганимейцы, как обычно, подумали обо всем заранее; в свете сегодняшней конференции присутствие землян было вполне ожидаемым. Хант вздохнул и, восхищенно покачав головой, снова погрузился в мягкую обивку роскошного кресла, чтобы расслабиться наедине со своими мыслями.

Он не заметил стоявшую неподалеку ганимейку, пока в его ухе не послышался голос, отведенный ЗОРАКом специально для Шилохин.

– Доктор Хант, если не ошибаюсь? Добрый день.

Хант испуганно поднял голову, но затем узнал Шилохин. Он широко улыбнулся обычному приветствию и указал на одно из свободных кресел. Та села и поставила свой стакан на стол.

– Вижу, нас обоих посетила одна и та же мысль, – заметила она. – От такой работы сохнет в горле.

– Полностью согласен.

– Что ж… как, по-вашему, все прошло?

– Просто отлично. Думаю, мы все под впечатлением… Держу пари, на Земле эта новость вызовет горячие споры.

Прежде чем продолжить, Шилохин будто на секунду замешкалась.

– Вы не думаете, что Мончар был слишком прямолинеен… слишком открыто раскритиковал ваши ценности и образ жизни? То, что он, к примеру, говорил о лунарианцах…

На мгновение Хант задумался, потягивая сигарету.

– Нет, я так не думаю. Если ганимейцы видят ситуацию именно так, лучше сказать об этом прямо… Если хотите знать мое мнение, то необходимость в подобных словах назрела уже очень давно. И, мне кажется, Мончар как нельзя лучше подошел на эту роль; возможно, теперь больше людей станет обращать внимание на такие вещи. И на хорошие тоже.

– Приятно слышать, так или иначе, – сказала Шилохин, и в ее голосе вдруг послышалось облегчение. – Я уже начала немного волноваться.

– Думаю, на этот счет никто сильно и не переживает, – заметил Хант. – Уж точно не ученые. Их больше беспокоит тот факт, что у них на глазах рушатся законы физики. Вы, наверное, еще до конца и не поняли, какую подняли шумиху. Кое-что из наших фундаментальных воззрений придется пересмотреть – буквально с нуля. Мы рассчитывали добавить ко всей этой истории лишь пару страниц, а теперь нам, вероятно, придется переписать книгу целиком.

– Полагаю, так и есть, – согласилась она. – По крайней мере, вам не придется отступать так же далеко, как ганимейским ученым. – От Шилохин не ускользнул его заинтересованный взгляд. – О да, уж поверьте, доктор Хант, мы и сами через это проходили. Открытие теории относительности и квантовой механики перевернуло все наши классические идеи с ног на голову – ровно так же, как это произошло и с вашей собственной наукой в начале двадцатого века. А как только все предыдущие концепции, наконец-то, начали складываться в общую картину, мы совершили еще один крупный научный переворот; идеи, которые пережили первую революцию и считались абсолютными, в итоге оказались ложью – и нам пришлось отказаться от всех укоренившихся представлений.

Она повернулась к нему и изобразила ганимейский жест смирения.

– Даже не будь нас, ваша наука все равно рано или поздно достигла бы того же уровня – и в довольно обозримом будущем, если, конечно, мои выводы чего-то стоят. Теперь же у вас есть шанс срезать путь, ведь по большей части мы и так можем донести до вас нужные знания. Через пятьдесят лет вы сами будете летать на таких кораблях.