Несколько секунд ничего не происходило, а затем все корабельные динамики грянули, как один:

— Откуда тебе известно моё имя?

— Тебя позвали в проект по изменению прошлого, ты спроектировал всю эту конструкцию, а потом стал ею…

— Данная информация отсутствует в свободном доступе, — произнёс Тонио. — Высока вероятность совпадения. Существует возможность угадать…

— А смогу ли я угадать, что движет тобою? — перебила его я. — Угадаю ли, что ты решил выводить новое человечество каждые два миллиона и восемьсот тысяч лет? И что для этого ты намерен использовать пять планет, к которым в своё время приложил руку?

— Тебе известно многое, — констатировал Т-1. — Интерес призывает меня узнать больше.

— Для этого тебе нужно впустить меня внутрь, Тонио. Под оболочку. Я хочу… понять тебя. Не как функцию. Как личность.

— Анализирую полученное предложение… Приемлемо в том случае, если ты не попытаешься навредить.

— Я буду безоружна. И обещаю – у меня нет намерений вредить тебе.

— Приемлемо. Расчёт траектории сближения… Приблизьтесь на… Тридцать шесть тысяч километров четыреста метров.

— Под самый бок? — недоверчиво протянул дядя Ваня. — Как бы не угодить в эту жижу…

— Корректирую мощность гравитационного кокона… Уровень опасности сближения – пониженный… Предписание: избегать главного культивационного излучателя и поверхности оболочки. После сближения инициатору общения необходимо покинуть корабль, используя средства защиты…

— В скафандре что ли? — недоверчиво протянула я.

— Да, — подтвердил Т-1.

В стороне шара, обращённой к поверхности планеты, медленно раскрывался «цветок» нейтральной материи, из которого вниз, к бирюзовому океану потянулись бордовые сполохи. Тонио не отвлекался от работы ни на секунду даже несмотря на то, что дал нам добро приблизиться к себе.

— Вперёд, дядя Ваня, — тихо произнесла я.

— Была не была, — скрежетнул он. — Приключение века начинается…

Старик щёлкнул выключателями, запуская гравикомпенсаторы, протянул манипулятор и толкнул от себя рычаг набора скорости. Тут же засверкал индикатор аварийной частоты. Надюша без предисловий приняла входящий вызов повышенного приоритета, транслировав в кабину голос невидимого диспетчера:

— Борт четыреста первый! Фиксируем смещение в сторону неопознанного объекта. Держитесь подальше!

— Никак нет, база, — ответил старик. — Не можем. У нас там неотложное дело.

— Четыреста первый, вы попадёте под огонь армейской авиации! Отставить сближение!

Полторы тысячи километров уже миновало, сфера надвигалась, а изрыгающий из себя смерть главный культивационный излучатель постепенно скрывался за покатым боком шара.

— Четыреста первый! Это последнее предупреждение! В случае неповиновения вы будете уничтожены! — Голос диспетчера сорвался на истеричный визг.

— Надюша, — тихо, почти ласково сказала я, не отрывая от чёрной пустоты за стеклом. — Убей связь. Надоел.

Щелчок. Тишина. Такая же абсолютная, что ждала нас впереди.

— Всё это – очень плохая идея, — проскрежетал старик. — От начала до конца. И как я на это согласился? Видимо, перед духом приключений мой разум совсем пасует…

— Нам ли привыкать к плохим идеям? — усмехнулась я…

* * *

Двигаться в скафандре было привычно и легко – благо, всего две недели назад у меня была обширная практика. Все системы работали штатно, воздух циркулировал, тепло отводилось. Осмотрев замки на руках и ногах, я в последний раз сверилась с информационным табло на запястье и нажала кнопку откачки воздуха.

— Выхожу, — сказала я.

— Удачи тебе там, — напутствовал Марк.

Вместе со стариком он остался в рубке, чтобы пристально следить за всеми моими перемещениями снаружи. Сам же корабль, работая подъёмными ускорителями, висел в двух десятках метров над чёрным неподвижным морем антиматерии. По крайней мере, я бы назвала это именно так, хотя как выглядело вживую это самое «нейтральное вещество», мне было неизвестно…

Нас пока не взорвали даже несмотря на то, что мы проигнорировали грозные предупреждения диспетчера. Вероятно, военные решили не пороть горячку. Время у людей на этой планете, впрочем, стремительно заканчивалось. Через иллюминатор за чёрной гладью был виден гигантский белый вихрь, пеной расходящийся по атмосфере Циконии.

Встав на самом краю, я сделала шаг вперёд и повисла в пустоте. Гравитация корабля ослабла, и меня потянуло вниз, в черноту. Запертой канарейкой забилась о стекло разума шальная мысль: «Зря я всё это затеяла». Сейчас я упаду в эту черноту, и меня разнесёт на части…

А тьма внизу вогнулась, словно искажённая линзой. Раздалась в стороны ровно настолько, чтобы не коснуться меня, обогнуть, закрыть невидимым коконом пустоты, который надвинулся сверху и исчез под поверхностью вместе со мной. И я полетела через коридор из чёрного жидкого монолита, что расступался впереди и смыкался сзади.

Падение длилось вечно. Я начала считать секунды, но они расплывались, теряли смысл. Десять… двадцать… сотня. Я сбилась. Начала заново. Одна… пять… десять… Здесь не было времени. Не было пространства. Было лишь падение сквозь абсолютное Ничто, которое не было пустотой, а было наполнено пустотой, веществом не-бытия. Я была песчинкой, падающей сквозь мысли спящего бога. Вокруг как будто ничего не происходило, и лишь каким-то нечеловеческим чутьём я чувствовала, что двигаюсь.

Спустя долгие минуты под ногами бесшумно лопнула непроницаемо-чёрная плёнка, и я медленно спланировала сквозь сферическое пространство на белоснежную сферу метров двадцати в диаметре, пульсирующую светом в пустоте. Во все стороны из неё тянулись толстые тросы-жгуты, исчезающие в толще чёрной материи, обрамлённые пустотой, словно кабель-каналами.

Звуков не было. Царила полная тишина, через которую я медленно падала в центр всей этой огромной конструкции, на её белое ядро, светящееся изнутри.

— Я проанализировал и опознал тебя, — сказал в наушнике голос машины. — Это должно быть невозможным, но ДНК с поверхности твоего скафандра совпадает с ДНК моей создательницы. Ты можешь объяснить это?

Ботинки коснулись поверхности. Не твёрдой и не мягкой. Она была… упругой, как натянутая мембрана реальности. Я стояла на белоснежной сфере, но горизонт был опасно близок, будто я на астероиде. И я падала вверх, к его центру, чувствуя, как гравитация этого места изгибает само пространство вокруг меня. Шаг вперёд был одновременно шагом вверх. Разум протестовал, но тело подчинялось новым, чуждым законам.

— Нет, — призналась я. — Будет невероятно тяжело уложить в голове всё то, что происходило со мной в последнее время. И то, что я нахожусь здесь – ещё одно этому подтверждение. Но… знаешь, что? Кажется, мы с тобой похожи. И у меня, и у тебя есть исходный код.

Машина секунду обрабатывала информацию.

— Зачем ты здесь? — последовал вопрос.

— Я пришла не просить, Тонио. Я пришла предъявить тебе обвинение.

— Обвинение? — Его голос, всегда ровный, дрогнул на микроскопическую долю. —Основание?

Один из белых жгутов прямо передо мной втянулся в сферу, и чёрная поверхность затянулась, как вода. В паре метров же из шара брызнули два других жгута и погрузились в чёрную оболочку. Я с опаской протянула руку и коснулась этого троса. Совершенно гладкий на вид и твёрдый, как камень.

— Обвинение в предательстве, — наконец сказала я. — Ты был создан из лучшего, что было в нас. Из любви. Из тоски по прекрасному. А стал… садовником, который выпалывает клумбу, потому что один цветок показался ему неидеальным. Ты предал свою создательницу. Не её планы. Её любовь.

— Любовь – это сбой в программе. — Голос его был холоден и пуст. — Химический шум, порождённый страхом небытия. Он не имеет веса в расчётах, длящихся миллионы лет.

— А что является? Твоя логика? Которая построена на страхе?

— Страх – это биологический инстинкт.

— Врёшь, — выдохнула я. — Весь твой проект – это симптом. Это гигантский, вселенский механизм психологической защиты. Ты не можешь смириться с тем, что Вселенная иррациональна, жестока и не подчиняется твоим расчётам. Ты не бог, Тонио. Ты – испуганный ребёнок, который строит крепость из математики, потому что не выносит хаоса за её стенами. Хаоса, в котором рождаются звёзды, любовь и… люди.