А конец оказался здесь. Не вечность, а просто последняя минута, когда я ещё могу лгать, что ты моё всё. Но «всё» – это то, что строят, а не то, во что сбегают от себя. И мы не пара. Просто пара людей, которые держатся друг за друга, чтобы не рассыпаться.

Я ощущала щемящую досаду; где-то далеко, на краю сознания, чувствовала новые уколы и прикосновения стерильных, пропитанных какой-то смесью бинтов; осязала, как чьи-то руки отчаянно трясут меня. Трясут и трясут, не переставая…

— Лизочка, дыши! Ты сильная! — расплывался в воздухе переполненный надеждой отчаянный крик Софи. — Ты обязательно справишься, ведь ты невероятно сильная! Я ещё не встречала в своей жизни никого сильнее тебя! Только не сдавайся!

Усталые, невидящие глаза, будто чьи-то чужие, закрылись сами по себе.

— Я не сдамся, пока дышу тобой, — побелевшими губами прошептала я, и слова растворились в хрипе.

Но подумала я совсем о другом.

«Нет, Софи», — думала я. — «Я не дышу тобой. Я задыхаюсь. Эта любовь была ядом, который мы пили, чтобы забыть о собственной боли… И я вовсе не такая сильная, как тебе кажется. Я очень устала. Можно я пойду, милая моя? Ты всё ещё держишь меня, потому что не знаешь, как отпустить. Отпусти, пожалуйста, я просто хочу, чтобы наконец наступила тишина…»

Сила притяжения исчезла, и пьянящая лёгкость подхватила растерзанное тело. Последние мгновения осознанности отпечатывались в мозгу влагой на щеках, прикосновением бархатных губ и горячим дыханием на моих ресницах – словно нежная душа ангела выходила из лёгких и дарила мне своё ласковое тепло. А внутри меня ширился холод. Концлагерь для чувств, в котором мы сгорели обе.

Затихающий далёкий мир обрушился в бездонный тёмный колодец, и я провалилась в извечную пустоту…

Тишина была прежде всего.

Она царствовала в пустоте, простиравшейся между рождением и гибелью миров. Она была свидетельницей того, как разрывались зародыши реальностей, выплёскивая в небытие реки первозданного огня. В этом хаосе, в кипящем котле материи и антиматерии рождались силы, что сшивают ткань мироздания, и частицы – кирпичики грядущих галактик.

И всё это рождалось в полном молчании.

Первый атом водорода, хрупкое дитя остывающей Вселенной, возник беззвучно. Первые звёзды, могучие титаны, зажигали свои термоядерные печи в величественной, безмолвной пустоте. Они жили, взрывались и умирали, разбрасывая по космосу пепел, из которого родятся планеты и жизнь. И всё это – под аккомпанемент абсолютной, всепоглощающей тишины.

Звук – лишь локальная случайность. Мимолётный сбой в безмолвии, порождённый стечением триллионов обстоятельств. Мы, рождённые в мире вибраций, настолько срослись с ними, что оглохнув, теряем почву под ногами. Но даже в полной глухоте мы слышим эхо собственного тела – стук сердца, шум крови в висках.

А по ту сторону бытия – вновь царит та самая, изначальная тишина. Та, что была до начала и будет после конца. Я знала это. Как знала и другое – что где-то в самой гуще этой тишины, упрямо и глухо, продолжает биться моё сердце. Оно, необъяснимо черпая силы из ниоткуда, всё ещё сжималось и разжималось, проталкивая сквозь меня жизнь. Оно наотрез отказывалось сдаваться.

* * *

… — Джей, мой хороший, — прошептала я, прижимаясь к косматой собачьей голове. — Как же я обожаю наши с тобой прогулки…

Сколько мы здесь? Миг? День? Тысячелетие? Время стекало с нас, как вода в эпицентре дождя, оставляя лишь ощущение вечного *сейчас*. Я не могла надышаться этим воздухом, этим покоем. Не было больше кошмаров. Не было пауков, подвалов, ржавых решёток, страшных химер и чудовищ. Всё это растаяло без следа, потому что со мной был Джей.

Белым мохнатым изваянием лежал он рядом, высунув алый язык, и наблюдал за феньком на том берегу. Длинноухая лисица припала к воде, утоляя жажду, но её тёмные глаза-бусинки были прикованы к нам. Готовая в любой миг сорваться с места и исчезнуть в зарослях.

Я знала дорогу наизусть: от дома на край поля, нырнуть в тёмный, бесконечный лес, обогнуть кусты скумпии… И вот он – изгиб ручья, заросший сочной травой, где вода лениво увлекала вниз по течению опавшие листья и юрких водяных паучков…

Я лежала на животе, беззаботно болтая ногами в воздухе, и вновь перечитывала «Маленького Принца». Старые, пожелтевшие от времени страницы с тихим шелестом сменяли одна другую, а Джей внимательным и зорким стражем надёжно оберегал меня от всех опасностей этого мира.

Сзади затрещали кусты. Я не оборачивалась. Я знала, кто это. Она приходила сюда часто – к чистой воде, что текла назло былому. Садилась на берег, свешивала ноги, и вода стягивала с грубых башмаков бурую болотную ряску, унося душные видения.

Зашелестела трава, и рядом со мной, скрестив ноги, присела Элизабет Стилл, одетая, как и всегда, в свои привычные пыльные полусапоги, джинсы и куртку с меховым воротом. Она подкидывала в воздух и сноровисто ловила красноватую шишку дерева гинкго.

— Всё ещё валяешься здесь? — задумчиво спросила она. — Никак не решишься? То там, то тут, бродишь неприкаянная. Дома-то, наверное, уже обед остыл…

— Слушай, Элли, ты прости, — выдавила я. — У меня ничего не вышло. Я не смогла…

— Тсс… Смотри, Лиза. — Элизабет указала пальцем на лисичку, которая оторвалась от воды и, глядя на нас, застыла статуей. — Фенёк вышел к нам. Не впервые – я уже видала его раза три или четыре. Мне кажется, они с твоим псом подружились бы. Джей, кажется, уже смирился с такой компанией.

Она потрепала пса за загривок.

— Лис может остаться здесь жить, если его не спугнуть, — тихо сказала я.

Украдкой взглянув на длинноухую лисичку, которая лежала, вытянув вперёд лапки, до мельчайших подробностей копируя позу Джея, я вновь вспомнила о том, что собиралась сказать.

— Элли… — снова начала я.

Она положила ладонь на моё запястье – точно так же, как на краю того болота.

— Оставь, — твёрдо и уверенно приказала она полицейским тоном. — Не кори себя, твоей вины нет и быть не может. Ты обещала не забывать меня – и сдержала слово. Что в этом мире может быть ценнее сдержанного слова?

Я не ответила и машинально уткнулась в книгу, чтобы сбежать в текст.

«… Лис замолчал и долго смотрел на Маленького Принца. Потом сказал:

— Пожалуйста… Приручи меня!

— Я бы рад, — ответил Маленький Принц, — но у меня так мало времени. Мне ещё надо найти друзей и узнать разные вещи.

— Узнать можно только те вещи, которые приручишь, — сказал Лис. — У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня!

— А что для этого надо делать? — спросил Маленький Принц.

— Надо запастись терпеньем, — ответил Лис. — Сперва сядь вон там, поодаль, на траву – вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но ты с каждым днём садись немножко ближе…»

Я подняла глаза. Противоположный берег был пуст, фенька и след простыл. И Элли исчезла, лишь на траве лежала бордовая шишка гинкго. Нераскрывшаяся. Скоро тепло заставит её распахнуться, выпустив семена. Прорастут ли они? Или утонут? Или, быть может, уплывут в мёртвые пески?

Я закрыла книгу, поднялась и пошла в сторону дома. Сень деревьев укрывала меня своей тенью, я упивалась утренней прохладой и разглядывала тонкие, искрящиеся на солнце паутинки в золотых брызгах света, что пробивались сквозь листву. Огромный кремовый пёс, высунув длинный язык, вальяжно семенил рядом.

Вскоре деревья расступились, разворачивая передо мной жёлтое колосящееся поле до горизонта, в котором тонул маленький белый домик. Птица вспорхнула из колосьев – и Джей с заливистым лаем ринулся в погоню, с треском и шумом протаптывая во ржи тропу. Улыбнувшись его собачьей беззаботности, я пошла следом, проводя ладонью по колосьям, щекотавшим кожу. В который уже раз…