— Обещаю, я больше никуда не полезу, — честно призналась я. — Готова искупить вину кровью.

— Лучше иди переоденься. — Голос Василия смягчился. Он нажал кнопку на браслете, и один из глайдеров снаружи ожил и загудел. — Минут через десять салон прогреется. И полетим… домой…

* * *

… Автоматизированная теплица осталась позади, а под нами проплывали лысые скалы. Будто шампиньоны, из них вспухали купола – редкие, разрозненные, сцепленные серыми колеями в извилистых ложбинах. Под кромкой горизонта постепенно вырастал город по имени «Пушкин-второй».

Белели несколько светлых кругов, словно нарисованные белым пунктиром – жилые «кольца». Тут и там к ним примыкали продолговатые пузыри рекреационных зон, а в самом центре расползшегося по камням города застыла серая, словно сложенная из детских кубиков, конструкция, вмещавшая в себе излучатель магнитного купола, теплоцентраль, узлы водо- и теплоснабжения, кондиционирования и чёрт знает, чего ещё, необходимого для жизни…

— Слушай, пока мы не долетели, — сказал Василий, и я, погружённая в себя, вздрогнула. — Может расскажешь мне, где ты болталась целую неделю?

Рассказать всю правду? Там делов было на полчаса – по крайней мере, если меня не подводили ощущения. А они, определённо, подводили, потому что часы с календарём на приборной панели подтверждали правоту ребят.

Я нутром чувствовала, что о встречах с таинственным незнакомцем и с Любопытством лучше не распространяться. Тем более, что остального я не помнила, а в том, что помнила – ежесекундно сомневалась. Впрочем, было понятно, что я «засветилась». Будучи гостьей на Ковчеге, я наверняка была под ещё более тщательным наблюдением, чем аборигены – однако, если меня безуспешно искали уже неделю, я не знала, что и думать.

— Я же сказала – под землёй. — Голос прозвучал тише, чем я хотела. — Всё, что помню – камни и пар. А неделя… Наверное, просто отключилась. Ударилась головой… Не знаю. Потом очнулась и выбралась.

— Лиз… — Василий тяжело вздохнул, и в этом вздохе была вся его усталость. — Я может и старый, но не слепой. За идиота-то меня не держи.

Щёлкнула зажигалка. Он затянулся и выпустил клуб сизого дыма. Кабина тут же окуталась им, почти бесцветно запахло местным табаком, бирюзовые листья которого Вася доставал через Каштанова.

— Ладно. — Он сделал паузу, выдохнув в потолок. — Твои тайны при тебе. Но раз уж ты решила податься в спелеологи, я тебе кое-что расскажу… Помнишь войнушку на апатитовом руднике Пин Вэлли на севере Индии? Там ещё в стародавние времена был национальный парк, пока его не вырубили под корень. — Он выжидающе уставился на меня, не дождался реакции и вновь обратил взор вперёд, на надвигавшиеся «кольца» «Пушкина-второго». — Хотя, тебя ещё на свете тогда не было… В общем, это был последний настоящий профсоюз горняков на Земле. Они хорошенько закусились с владельцами шахты. Сначала их хотели тихо-мирно выпнуть с работы, заменив более покладистыми неграми, но они не согласились и упёрлись рогом. Оцепили территорию, вооружились, прогнали охранку, и решили отстаивать свои права…

— Дай-ка угадаю, — прервала его я. — Ты там был. Тебя, «миротворца», послали, чтобы перебить их.

— Три батальона, шесть сотен ребят, — невозмутимо сказал он, пропустив едкое замечание мимо ушей. — Мы с ними пытались по-хорошему – всё ж таки люди, как никак, но трёхдневные переговоры ни к чему не привели. Начался штурм, во время которого почти две тысячи рабочих отступили в шахты и устроили нам небольшую партизанскую войну. С ловушками и засадами – всё как положено. Сотня километров туннелей, и они там, в этих катакомбах, чувствовали себя как дома. Откатившись, мы взяли шахту в осаду, и задача стояла простая – уморить их голодом и заставить сдаться.

— Обычно в таких случаях пускают газ…

— Мы же не звери, Лиз. Наш командир до последнего упирался и шёл на компромисс, за что его потом судили, как предателя интересов корпорации. Отделался за свою «мягкотелость» в итоге относительно легко, ушёл на пенсию – связи помогли… Ну так вот, осада длилась две недели. А потом как-то сразу стало уж очень тихо – подозрительно. Мы потихоньку пошли вниз по шахтам, метр за метром. И что ты думаешь?

— Споры с корпорациями всегда заканчиваются одинаково – горой трупов, — пробормотала я, отмахиваясь от клубов дыма, затуманивших тесную кабину.

— А вот и нет! Они исчезли! — Вася всплеснул руками, роняя на приборную панель пепел с сигаретного огарка. — Все до единого. Как сквозь землю провалились – в прямом смысле… И я не вру, не смотри на меня так. Никаких потайных ходов мы не нашли. Всё облазили, не было их вовсе!

— Лабораторию ты, я так понимаю, тоже тогда всю облазил, — не преминула я ткнуть Василия в больное. — Но я здесь причём? Что ты хочешь мне этой историей сказать?

— Этих людей больше никто и никогда не видел, — негромко сказал Вася, прикуривая новую самокрутку от окурка. — А доношу я до тебя простую мысль…

Взгляд его стал твёрдым, почти отцовским.

— Твоё исчезновение станет концом ровно для одного человека. И это не я. Так что, сделай одолжение, посиди смирно, хотя бы пока Софья не вернётся. Ради неё…

До военного космодрома, приютившего «Аркуду», было несколько сот километров скальной породы. Весь путь – один единственный выстрел сверхзвукового снаряда по пневмотуннелю, наглухо отрезанному от мира. Гражданским там делать было нечего – воздушное пространство над полем и далеко за его пределами глушили ретрансляторы, а станцией заправляли военные. Сама «Арку́да» – военный корабль, который несколько недель назад штурмом брал Асканий, буквально час назад сел на поверхность планеты.

Мы с Василием ждали прибытия экипажа на верхнем ярусе станции, на другом краю пневмолинии. Внизу, на платформе, отрезанной от ложбины путепровода высоким ограждением, толпились другие ожидающие. В самой середине продолговатого вестибюля станции, прямо над небольшой стайкой разноголосо щебечущих и переминающихся с ноги на ногу женщин и детей свисал потрёпанный, цветастый плакат. Пахло типографской краской и патриотизмом: «К звёздам упрямо и смело! Нет героизму предела!» Двое мужчин – совсем низенький старик, прибывший на Ковчег, очевидно, уже зрелым мужчиной, и рослый, худощавый, словно жердь, юнец – явно чувствовали себя среди женщин и детей не в своей тарелке…

Воспоминание о встрече Созерцающем сидело во мне, как заноза. Недельный провал, который для меня длился мгновение. Два местных дня прошло с тех пор, а я всё таскала в себе эти ослепительные осколки, словно занозы, прораставшие новыми смыслами. Первичный шок давно прошёл, сменившись тягучим, навязчивым размышлением. Мысли накатывались из ниоткуда, собираясь в узор, словно проявленная фотография – медленно, неровно, но неотвратимо. Крошечными фрагментами эти клочки склеивались друг с другом, постепенно образуя целостную картину.

Эта встреча не была случайной. И она точно была не ради утоления любопытства, а скорее – вовсе даже не для этого. Созерцающий хотел мне что-то показать, что-то сказать – а всё остальное скрыл за завесой. Однако, и этого хватило, чтобы понять: он давно играет в игры межзвёздного масштаба. И в этих процессах были замешаны такие силы, о существовании которых даже догадываться было страшно, и с какого-то момента – раньше, чем я попала сюда – я оказалась втянута в эти события. С какого? С кражи «Книги» над Джангалой? Или раньше?

Память, подточенная комой, подводила. Каптейн, эти твари в костюмах… Два года назад? Три? Детали расплывались. Но одно я знала точно – всё это происходит прямо сейчас. Пока я брожу по коридорам чужого мира и копошусь в теплице под куполом…

— Вася, — тихо позвала я, решив начать издалека. — А что, если я скажу тебе, что мы не одиноки во Вселенной? И я сейчас не про Созерцающего, который жил тут задолго до людей.

Василий всхохотнул, и снизу бледными пятнами на звук обернулись несколько овальных лиц.