— А люди? — спросила я. — Как думаете, меня здесь примут за свою?

— Этого я не обещаю. Здесь очень прямые, конкретные, в чём-то даже суровые люди. И они сторонятся чужаков. Но если вы сможете принести пользу этому миру, как знать – может быть, станете одной из них. — Профессор взглянул на часы. — А теперь прошу меня простить. Мне пора на летучку по корректировке…

— Корректировке? — переспросила я.

— Движения планеты, — буднично ответил он. — В строго определённое временно́е окно с периодичностью в сутки движение планеты корректируется каскадом плазменных двигательных установок на экваторе. Мы ускоряем вращение и уменьшаем радиус орбиты. Постепенно приближаемся к земным условиям… Теплиц становится недостаточно, орбитальных фокусирующих зеркал – тоже, и мы выходим на предел численности населения. Впереди ещё много работы, Елизавета. Дом требует обустройства…

— Вы что же, разгоняете планету? — Брови мои непроизвольно поползли вверх. — О таком могуществе землянам остаётся только мечтать…

— Мы кое-что умеем, но мы далеко не всемогущи, — усмехнулся профессор. — Слухи сильно преувеличены. Там снаружи думают, что это мы переместили планету. Пускай думают. — Он хитро подмигнул, словно мальчишка, и поднялся со стула. — Всего хорошего и, надеюсь, до скорой встречи. Приходите в форму.

Владимир Агапов пожал руку Василию и вышел из крошечной кухоньки. Входная дверь растворилась белоснежной мембраной, профессор скрылся в коридоре, и стена сомкнулась за его спиной.

Василий закурил и осведомился:

— Что думаешь?

— Не знаю даже, что и думать. Теперь, выходит, это наш новый дом?

— Получается, так. — Вася пожал плечами. — Здесь вообще-то неплохо. Спокойно. К тряске ты быстро привыкнешь. Зато чего тут нет – так это ненужной суеты. И рекламы нет, никто никому не пытается что-то впарить…

— Нет рекламы, нет денег. — Я стала загибать пальцы на живой руке – делала это с удовольствием, медленно, наслаждаясь каждым микродвижением. — Нет преступности, жадности, зла… Наконец-то кому-то удалось построить идеальное общество.

— Нет, Лиз, — вздохнул Василий. — Здесь всё совсем не идеально. Тут нет шоколада. Нормального такого, земного. Не растут здесь какао-бобы, не прижились.

— Они построили свой рай на краю пропасти, — повторила я. — И это не про отсутствие шоколада.

— А что, быть может, именно в этом всё и дело? — Василий задумчиво почесал затылок. — Человек закаляется и становится лучше, когда ему трудно. Когда над ним висит какой-то меч – будь это внутренний цензор, какой-нибудь страх упасть в собственных глазах, моральный компас или ещё чего… Внешние факторы работают не хуже – даже если такой фактор находится глубоко под землёй и не показывается на глаза. Главное, чтобы он периодически напоминал о себе.

Идеальное общество…

Стена над столом мерцала, выдавая очередное сообщение старика, заточённого в контейнере:

«ДЯДЯ ВАНЯ: Идеальное общество – это когда нет ни начальников, ни подчинённых, а есть одни советчики. И все они советуют тебе работать забесплатно».

А я подумала: кто же нужен идеальному обществу? Учитель, врач, пекарь, художник… А что я умею, кроме как калечить людей? Ведь я вижу прохожего – и машинально ищу уязвимые места: сонная артерия, солнечное сплетение, пах… Мои таланты здесь вряд ли пригодятся, но, может быть, я смогу помогать на кухне. В своё время пыталась же устроиться подмастерьем в пекарню, но тогда не задалось. Может, в этот раз получится? И что же потом? Всю жизнь месить тесто и закладывать лепёшки в печь?

— Мне нечего тут делать, — сказала я. — Я в местной экосистеме лишняя.

— Тоже мне – удивила, — заметил Вася и откинулся на белоснежном пластиковом стуле. — У беспокойных людей вроде тебя вечное шило в заднице. Я знал, что ты, встав с постели, будешь порываться сбежать. Может, у тебя уже есть идея, куда и на чём? А то отсюда вообще-то не на чем улететь.

Я задумчиво потёрла подбородок.

— Мы могли бы использовать твоего «Разведчика», — неуверенно обронила я. — Он ведь здесь? Они забрали его с астероида?

— Какое там! — Он махнул рукой. — «Разведчика» я сдал «Системе». Еле успел к отлёту этих чертей, а то так бы и остался дома. Теперь, правда, и сам не знаю, зачем увязался за вами. Моча мне тогда в голову ударила… Улететь на «Разведчике», — хохотнул он чуть погодя. — За четыреста световых лет у нас на нём гальюн переполнится.

— И что мне теперь делать? — спросила я, почувствовав вдруг какую-то отрешённость, оторванность от мира.

Легко отворачиваться от всего и всех, когда привычное окружение было рядом – только руку протяни. Совсем другое дело, когда мир отвернулся от тебя самой. «Особенно, когда рядом нет единственного человека, который придаёт всему смысл», — подумала я, глядя на третий, пустой стул. Почти физически я чувствовала её отсутствие, словно фантомную боль в ампутированной конечности.

— Если ты о работе, не переживай – мы тебя куда-нибудь пристроим. Завтра со своим старшим поговорю, что-нибудь придумаем.

— А ты кем здесь трудишься, кстати? — удосужилась поинтересоваться я наконец.

— Садовником работаю. — Василий просиял и потёр ладони. — Я здесь намного ближе к своей мечте, чем когда-либо! Узнай узкоглазый Шен об этом, он бы, наверное, под землю от зависти провалился!

Как мало нужно некоторым для счастья, подумала я. Странный человек передо мной обладает спецподготовкой, всегда собран, готов к любому повороту событий и никогда не задаёт вопросы. Под этими добрыми глазами, простыми чертами лица и щуплой фигурой скрывается настоящая машина для убийств, способная за минуту обезвредить взвод. А мечтает он о том, чтобы его баклажаны не поели слизни… Чёрт подери, я ведь, оказывается, ничего не знаю о нём, кроме того, что его мечта – торчать в огороде кверху задницей от зари до заката. Я даже фамилию его не знаю! Для меня он всегда был просто Василием.

А какая мечта у меня? До конца своей жизни выпалывать сорняки и поливать баклажаны мне совершенно не улыбалось. Это – не моя мечта. Моей мечтой было сбежать с Софией куда глаза глядят, но её рядом нет, а мой путь к нормальной жизни пролегал ещё через добрый десяток сеансов реабилитации, из которых я несколько часов назад с трудом пережила первый. Да и то, скорее всего, я себя обманываю, и никакой мечты у меня нет и быть не может…

— Скажи, Василий, а где Софи? Агапов говорил что-то про какого-то Горячева и его группу, — припомнила я слова профессора. — Она примкнула к военным?

— София – беспокойная душа, прямо как ты. — Вася залпом допил свой чай и крякнул. — На месте ей сидеть невмоготу, вот и подалась в рейд. Благо, на камне она себя показала бойцом – за минуту освоилась с роботом, вытащила попавших в окружение ребят, а потом и тебя с того света достала.

— И когда она вернётся?

— Без понятия, — пожал плечами Вася. — Меня не посвящали.

Вот и выходит, что я отсиживаюсь здесь, в относительной безопасности, а она… Она снова там. В неизвестности, и я даже не знаю, жива ли.

Ну что ж, переждём. Шаг за шагом, минута за минутой – вперёд, к цели, туда, где меня ждёт встреча с дорогим человеком. Это – единственный ориентир и флаг, который реял над горизонтом в мутной дымке. Больше мне ничего не оставалось…

Девятое марта две тысячи сто сорок пятого. Мой второй визит под этот купол. Первый рабочий день после реабилитации…

И его тут же попытался испортить тридцатисантиметровый металлический шар. С небрежно намалёванной на боку четвёркой, он перемигивался всеми огнями и пронзительно пищал – так, что закладывало уши, вышибая из памяти все наставления Василия перед сменой.

— У меня башка сейчас взорвётся! — взвыла я, отчаянно тряся оглушающий кошмар на вытянутых руках. — Вася! Он не вырубается!

Я тыкала в кнопку, пока палец не заболел, но шар лишь звенел пуще. Ещё тёплый антиграв, бешено вращающийся глазок камеры, и ни одной щели на корпусе, ни единого технического отверстия, куда можно было бы ткнуть хотя бы отвёрткой в надежде на священную тишину. Вращая в руках круглого бота-контролёра, я боролась с желанием отфутболить его в приоткрытую дверь…