И сейчас, как и перед каждым гиперпрыжком, я прокручивала в памяти сценки, ситуации из прошлого, подспудно опасаясь, что этот прыжок станет последним, что туннель схлопнется, и нас разорвёт в клочья, разотрёт в пыль бешеными энергиями, которые царили там, под нашим трёхмерным пространством. Или того хуже – мы просто исчезнем в вечном нигде. Кажется, я где-то читала о том, что больше половины людей, которые хоть раз воспользовались переходом, подспудно боятся исчезнуть всю свою оставшуюся жизнь. Для этого придумали даже научный термин и занесли его в список фобий…

Когда махина надвинулась и заслонила собою весь мир, я закрыла глаза. Голос «Надюши» произнёс:

— До перехода осталось: четыре… три… две… одна. Переход.

Сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий белый свет…

После ужина на интернат незаметно опустился вечер. Я осталась в комнате за чтением «Принца и нищего», бережно вынутого из-под матраса, а девочки ушли в главный корпус смотреть какой-то мультфильм. Было тихо – только трещали цикады под окном, и где-то в отдалении неразборчиво вскрикивал телевизор.

«… — Разве у них по одному только платью?

— Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же у них тела у каждой…»

Страница с шелестом перевернулась, и вдруг в окно постучали. Я вздрогнула так, что книга чуть не выпала из рук, а сердце застучало где-то в горле.

— Лизка, это я! — донёсся снаружи сдавленный, прерывистый полушёпот Отто. — Открывай скорее!

Спотыкаясь, я подбежала к окну и отодвинула щеколду. Отто перелез через подоконник, бухнулся на пол, притушил лампу и оттянул в сторону от окна окутанной в полумрак комнаты. Я слышала, как он переводил дыхание, и почти физически чувствовала его волнение. Его пальцы, холодные и мокрые, впились мне в плечи.

— Что случилось, Отто? Ты сам не свой…

— Слушай, Лиз, тут такое… Нехорошие дела творятся… — Он дышал так, словно пробежал километр. — Я шёл со смены, решил сделать крюк за складом, а возле площадки ненароком услышал разговор Маккейна и его дружков. Я затаился за углом, а они трепались о том, что директор Травиани послезавтра собирается заключить какое-то соглашение с бандитами и впустить их внутрь.

Внутри похолодело.

— Ты в этом уверен? Может, послышалось? Может, это просто сплетни?

— Да чтоб мне провалиться, если это сплетни! — Отто хлопнул себя ладонями по коленям. — Я не мог ошибиться! Я каждое слово расслышал! Они всё прорабатывают – кто и где будет…

— А мы?.. Что будет с нами? — Мой голос прозвучал тише шёпота.

— Я не знаю, Лизка. Но по рассказам, эти мародёры не щадят никого. И охрана… На них рассчитывать тоже нельзя. Они наверняка в доле – ведь почти всем известно, как они растаскивают то, что привозят в грузовиках. И они тут все просто за деньги работают. С чего бы им противиться? Тем более за хорошую мзду…

— Надо предупредить всех! — вырвалось у меня, и я сама испугалась громкости своих слов. — Лагерь в большой опасности. Поднимем тревогу, и пусть все знают!

— Ты с ума сошла?! — Он схватил меня за запястье. — Тогда поднимется паника. Нас всех просто запрут в бараках, как скот, а если узнают, что это мы с тобой её подняли… Нет, никому нельзя рассказывать. Но надо что-то делать… Чёрт, что делать?..

Я лихорадочно соображала. Мысли метались, как мухи в газовой камере. Кого можно привлечь на свою сторону? Кому можно доверять? Разве что…

— Как думаешь, доктор Хадсон с ними заодно? — рискнула я предположить. — Он вроде хороший…

— Не знаю. — Отто с силой провёл рукой по лицу. — Завтра… Завтра попробуем прощупать почву, а сейчас… — Он посмотрел на дверь, прислушиваясь. — Мне пора. И помни – никому ни слова!

Я лишь кивнула, слова застряли в горле. Блеснув глазами в темноте, Отто добрался до окна, бесшумно скользнул обратно в ночь и исчез во мраке. Через некоторое время затихшие было цикады снова запели свои протяжные песни.

Я осталась сидеть в темноте, обхватив колени, и смотрела в чёрный квадрат окна. Когда в коридоре послышались шаги Веры и Ани, я быстро юркнула в постель и сделала вид, что сплю. Они вошли на цыпочках в комнату, тихо улеглись в свои кровати, и в комнате стало тихо. А я лежала с широко открытыми глазами, слушая, как в ночи пели цикады, будто ничего и не случилось.

* * *

Утро. Я вскочила с постели, наскоро умылась ледяной водой и, пропустив завтрак, почти бегом направилась в лазарет. Надо было успеть до начала смены, пока коридоры были полны суетой, а потом успеть в цех, не вызывая подозрений. Нужно было действовать – доктор Хадсон казался мне единственной соломинкой, за которую можно было ухватиться. Тем, кто может изменить ход событий.

В лазарет вчера поступили несколько ребят с переутомлением и тепловым ударом после работ под открытым небом, и им требовался уход. К счастью, доктор оказался в своём кабинете – он как раз раздавал указания подопечным.

… — Влажный компресс на лоб каждые полчаса. И воды – понемногу, понятно? Чтобы не было интоксикации. Всё понятно?

— Так точно, доктор, — нестройным хором отозвались ребята.

— Свободны.

Мимо прошли дежурные по лазарету в больничных халатах – два мальчика и девочка из старшей группы – и направились к лестнице на второй этаж. Доктор разбирался с бумагами на столе.

— Извините, доктор Хадсон, есть минутка? — спросила я.

Не отрываясь от бумаг, он протянул:

— А, это ты, воровская душа. Кажется, я запретил тебе появляться в моём кабинете. Или нет? Не припоминаю…

Голос его звучал устало, но без злобы. Решимость боролась во мне со стыдом и желанием скрыться прочь с его глаз, но наконец я переборола себя и отчеканила:

— Да, запретили. Но я сейчас кое-что расскажу… Вы должны мне поверить. И пообещайте, что никому не расскажете.

— Кому это «никому»? — Он наконец посмотрел на меня, и в его воспалённых глазах я увидела не раздражение, а усталость. — О чём речь? Давай ближе к сути, я спешу. У меня приём в полевом госпитале через час.

Я сделала глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, и выпалила:

— Директор хочет сдать интернат бандитам. Завтра. Наверное.

— Что за вздор? — Рука его непроизвольно сжалась, сминая бумагу. — Откуда такие фантазии?

— Старшие ребята обсуждали это между собой. И… Я случайно услышала их разговор. Готовится что-то нехорошее.

— Я советую тебе не забивать голову ерундой, — устало пробормотал врач. — Возвращайся к своим делам.

— Почему вы мне не верите?

— Потому что этого не может быть! — отрезал Хадсон. — Никто на такое не пойдёт, и тем более – Травиани. Он, конечно, жулик, но не самоубийца. За одну только мысль об этом Комендатура сделает из него решето.

— А если я не фантазирую? — Голос мой дрогнул. — Что тогда? Что будет с нами?

Хадсон замер, потирая переносицу. В тишине было слышно, как за окном каркает птица.

— Если даже предположить, что ты права… — Он произнёс это слово с невероятным усилием. — Здесь должны быть замешаны очень большие деньги или власть. Травиани, конечно, жадный и ушлый тип, но не до такой же степени, чтобы так рисковать собой без гарантий… Кстати, а почему ты пришла именно ко мне? Не боишься, что я сдам тебя? Особенно после твоего фокуса с лекарствами.

Я отрицательно помотала головой.

Я покачала головой, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Вы… вы же врач и давали клятву. Не навредить… Вы производите впечатление порядочного человека. — При этих словах он едва заметно хмыкнул. — А ещё – мне больше не к кому обратиться. Охрана, старшие ребята… Кажется, они все кормятся с рук директора, и я никому не могу верить.

Хадсон тяжело вздохнул и поджал губы, обдумывая услышанное.

— Слушай меня внимательно. Мой тебе совет – не нагнетай обстановку и не носись наперевес с этими идеями. Никаких разговоров, намёков, ни с кем, понимаешь? Сейчас я должен уехать, меня ждут в полевом госпитале. Вернусь, скорее всего, завтра к вечеру, поэтому у тебя будет время подумать над своими фантазиями.