— Идёт, — твёрдо сказал он, достал из рюкзака две жестяные банки с кофейным напитком и протянул одну из них мне…

Глупо, конечно, оценивать человека по его собаке. Оскар смотрел на него преданно. А преданность не возникает на пустом месте… Или возникает? Интересно, плохие люди заводят собак? И если да – приведёт ли собака подмогу плохому хозяину?

Так или иначе, теперь с нами в машине ехал хронометр с обратным отсчётом. И моей главной задачей стало успеть вышвырнуть его до того, как он зазвенит…

Они пели. Незнакомец – мелодичным баритоном, Алиса – сбиваясь на высоких нотах, но с безудержным энтузиазмом. Они орали каждую вторую песню из старого плей-листа «Носорога». Иногда, когда лилась русская баллада, незнакомец лишь молча кивал в такт. Иногда невпопад подвывал Оскар. Порой и я, сама того не замечая, подхватывала незнакомый припев, поражаясь причудливому караоке-кружку, в который угодила. Причудливому – это ещё мягко сказано.

Над линией горизонта постепенно проявлялся серебрящийся призрачный купол – предвестник нового дня, и с его ростом таяли звёзды на тёмном небосводе. Сквозь приоткрытое окно задувало прохладой. В любое время года и на любой планете рассвет нового дня знаменовал собой холод, и Пирос не был исключением. Возвращающаяся звезда спрессовывала и гнала перед собой накопившуюся за ночь над сухими землями прохладу…

Я вела машину. Полбака бензина, ровная дорога, жизнерадостное пение вокруг меня. Всё было почти так, как должно быть. Я была в пути – это было моё естественное состояние. И на мгновение мне показалось, что я наконец-то проснулась, а весь этот ад с зомби и предательствами остался в дурном сне. Что сейчас обернусь и увижу на пассажирском кресле Марка, дремлющего под гул двигателя. Иллюзия длилась ровно до того момента, пока из канавы на обочине не восстал серо-коричневый силуэт.

Поднявшись в полный рост, он выпрыгнул прямо на середину дороги и понёсся, ускоряясь, навстречу трёхтонному металлическому снаряду. В последний миг я передумала объезжать и просто вжалась кресло, крепче сжав баранку. На долю секунды перед кенгурятником мелькнуло что-то аморфное и тёмное. Два красных огня, сверкающих безумием. Хруст, глухой влажный удар – и тишина.

Хоровая песня незнакомца и девочки оборвалась на полуслове, остался лишь звук из колонок, а Алиса вместе с Оскаром уже прятались в кузове, зарывшись в кучу игрушек.

Я пробормотала:

— Даже животные, ослеплённые огнями, просто встают как вкопанные. А эти бросаются в бешенстве.

— У тебя рука не дрогнула, — заметил незнакомец. — Взяла и размазала его по бамперу. Кстати, насчёт руки. Я всё никак не спрошу, вроде как неэтично, но всё же…

— Исход с Кенгено, — кратко ответила я.

— Вот как…

Я пожала плечами.

— К прошлому привыкаешь. Даже к такому. А уж к тому, что те существа уже перестали быть людьми, и подавно…

— Да, этих сразу видно. Их не спутать с живыми при всём желании.

— Я уже даже не замечаю, что на них надето, — сказала я, сосредоточившись на дороге и удерживая руль обеими руками. — До того всё посеревшее и одинаковое от грязи. Но те, кто обратился недавно, выглядят почище. И они, насколько я поняла, самые прыткие.

— Внешний вид не так уж важен, — протянул пассажир. — А вот походка, сама манера двигаться…

— Не говоря уже про выражение лиц, — вставила я.

— Знаешь, есть такое понятие – «зловещая долина»? Когда робот или кукла почти как человек, но какая-то мелочь выдаёт неживое. И от этого мурашки по коже. Так вот эти… Они все попали в эту долину. Движения у них рубленные, неестественные.

— А причём здесь долина? — спросила Алиса сзади.

— Сильный эмоциональный провал, — пояснил незнакомец. — Когда сами эмоции падают до страха или отвращения. Эти твари заметны издалека, и это очень хорошо.

— Если только не поджидают в засаде, — заметила я.

— Их и слышно хорошо.

— И по запаху можно учуять за километр… Давай не будем, — оборвала я. — Лучше расскажи о себе. Ты, значит, психолог?

— Нет, — мотнул головой мужчина. — Я архитектор-проектировщик.

— И что же ты проектируешь?

— Жилые дома. Больше десяти моделей прошли приёмку в столичном совете и активно строятся… В смысле, строились.

— Если честно, услышав слово «архитектор», я себе представила что-то грандиозное. Но жилые дома – это очень хорошо, — похвалила я его.

— Хоть и скучновато, — вставила Алиса.

— Если попадёте в новые кварталы Ла Кахеты, обратите внимание на семиэтажки с угловыми балконами. — Мужчина наставительно поднял палец вверх. — Это мои.

— Обязательно, — пообещала я. — Когда будет подходящий случай.

Незнакомец невесело усмехнулся.

— А как вас зовут? — спросила Алиса. — Вы ведь так и не представились!

— Кое-кто решил, что мне лучше оставаться инкогнито, — пожал плечами мужчина. — Наверное, чтобы вы не сильно ко мне привыкли, потому что скоро мне придётся сойти.

— Это неправильно, — решительно заявила девочка. — Мы знаем, как зовут Оскара, а вас – нет.

Мужчина вопросительно покосился на меня, и я хмыкнула:

— Валяй. Хуже уже не будет.

— Меня зовут Леонардо, но можно просто Лео. Ты – Алиса. — Он указал большим пальцем через плечо. — Ну, а ты? — спросил он у меня.

— Лиза.

— На мать с дочкой вы вроде не похожи… Сёстры?

— Почти.

— И куда держите путь?

— Воссоединяем семью, — уклончиво ответила я.

Добавить было нечего. У Алисы была призрачная надежда, а у меня – только Алиса. Единственная причина двигаться вперёд.

— Кто может быть ближе, чем семья? — согласно кивнул Лео. Помолчал, глядя на набегающую дорогу. — Особенно в столь тяжёлые часы… А ты чем занималась до всего этого? Кем работала?

Сказать правду? Я метнула взгляд на Алису в зеркале заднего вида. Нет, не стоит.

— Последние несколько лет только и делала, что моталась между звёзд, — буркнула я, сосредоточившись на дороге.

— Правда? — живо заинтересовалась девочка. — Это так здорово! Расскажи!

— Да ничего особенного, — замялась я. — Просто курьерская работа. Привези то, доставь это…

— Ничего особенного? — хмыкнул Лео. — Лао Цзы говорил: испытай один раз полёт, и твои глаза навечно будут устремлены в небо. Однажды там побывав, на всю жизнь обречён тосковать о нём.

— Наверное, ко всему привыкаешь.

— Я никогда ни на чём не летал, но я тебе не верю, — сказал он и иронично улыбнулся. — И ты сама себе не веришь. Просто, быть может, подзабыла. Чтобы это понять, просто вспомни момент полёта и прислушайся ко внутренним вибрациям.

Чёрт возьми. Он был прав. Ощущение падения – невесомости, замирания сердца в груди – было живо во мне, как вчера. Стоило лишь на секунду отпустить память, и я снова чувствовала лёгкость в теле, слышала рёв атмосферы по обшивке шаттла, видела, как далёкая звезда мерцает в чёрной бархатной тьме за иллюминатором. И чувствовала детскую, забытую радость.

Всё это было. Всё вместе – это и есть полёт… И сейчас было недостижимо, как та самая звезда.

Небо за лобовым стеклом неумолимо светлело, отвоёвывая мир у непроглядной ночи. Из кузова доносился грохот и заливистый смех. Алиса и Оскар носились по всему пространству, будто знали друг друга всю жизнь. Собака, фыркая, таскала за лапу потрёпанного плюшевого волка, а девочка, хохоча, пыталась отнять игрушку, хватая её за уши. Некогда тихая и замкнутая Алиса раскрепостилась, забыв обо всех невзгодах. На мгновение это даже начало раздражать – её способность быть счастливой здесь и сейчас, пока мы с Лео говорили о конце.

— Знаешь, я всегда поздно вставал, — заговорил Лео ровно, почти медитативно. — Не мог заставить себя подняться пораньше. А потом весь день куда-то бежал сломя голову, суетился, ездил по объектам, чертил и исправлял, исправлял и чертил… Но у меня был вечер. Я ждал его, чтобы взобраться на одну из крыш и проводить Льва за горизонт. Я обожал закаты. Иногда думал: вот он, единственный момент дня, когда я по-настоящему живу. Всё остальное – суета.