— И всё же подумай, — повторил он ещё раз.

Хрийз подумала и вспомнила дневник Фиалки, и как у Фиалки спрашивали, твёрдо ли она решилась на метаморфоз и жизнь на Грани со всеми последствиями. Тоже три раза. Четвёртого не было. Третий раз — волшебный?

— Нет, — сказала девушка наконец. — Я не отказываюсь.

Яшка вздрогнул и заорал не своим голосом.

— Прости, — сказала ему Хрийз со слезами на глазах. — Прощай; я не могу иначе. Найди себе кого — нибудь ещё или обратно в порт Лаву вернись, к сЧаю. Зря ты ко мне прилетел.

— Пойдём, — сухо сказал Ненаш, не обращая внимания на Яшкины вопли. — Дай руку…

Она вложила пальцы в его ладонь, снова удивившись сухому теплу, исходившему от руки неумершего. Его стихия — смерть, так почему же нет могильного холода и прочего ужаса? Только тепло прогретой солнцем за день земли…

Мир размылся слоями, обратившись в жаркий туман. Сквозь туман пролегла деревянная — дорожка — настил причала, упиравшаяся в дымное море. Когда — то, немыслимо давно, у причала покачивалась на туманных волнах деревянная лодка, ждавшая упыря Мальграша… Теперь лодки не было. Просто по причалу прошла тонкая трещина, по самой середине его, и трещина эта проросла ажурной стеной изумительно ровной, идеальной вязки. Крючком вязали, со знанием дела отметила Хрийз. А вот по ту сторону стены…

— Бабушка!

Крик увяз в тумане, как в вате. Стоявшая по ту сторону Грани женщина и вправду была очень похожа лицом на бабушку, но решительно ничего в ней не было от обыкновенной пенсионерки из славного города Геленджика. Рядом с нею стоял Олег…

— Олег? — глазам своим не веря прошептала Христина.

Олег кивнул. Он выглядел… так же выглядел, пожалуй. Прошедшие полтора года не сказались на его внешности ничуть. И что — то было в нём от Ненаша, что — то неуловимое, но присущее всем неумершим, к какому бы миру они ни относились.

— Олег, это как понимать?! — потрясённо спросила Хрийз.

Он слегка пожал плечами:

— Влюблённые девчонки охотно делятся своей силой. От них не убудет, а мне… критично.

— Мерзость, — кратко прокомментировал Ненаш.

— Ты просто не пробовал, брат, — невозмутимо прокомментировал Олег.

— Нашёл брата, — злобно высказался Ненаш, сунул руки в карманы и отвернулся.

— Нам надо было залатать брешь между мирами, — пояснил Олег. — Внутренних резервов не хватало… Да ничего с тобой бы не было! Может, проспала бы потом два дня и с мигренью недельку помучилась бы. Зато дыра была бы стабилизирована. Кто же знал, что ты сдуру провалишься!

— А я была против, как ты помнишь, — хмуро отозвалась женщина. — Только кто меня слушал?

Олег пожал плечами: виноват, извини. Раскаяния он, впрочем, не чувствовал.

— Сволочь ты, — сказала ему Хрийз горько, осознавая в какого гада была тогда по — детски, искренне влюблена. Ничего же святого, только… Долг, будь он проклят. Собственную первую любовь было невыносимо жаль.

Олег снова пожал плечами. Ему нечего было сказать, он и не собирался. Сволочь.

— Вот и встретились, девочка моя, — тихо сказала бабушка.

Хрийз приникла к стене. Стена пружинила, пальцы скользили, не достигая до сети какой — то сантиметр.

— Бабушка! — крикнула девушка. — Бабулечка, миленькая, забери меня отсюда!

Бабушка качнула головой.

— Не могу.

— Можешь, ты же всё можешь!

— Не могу, девочка моя, — грустно сказал она. — Пробить проход не в моих силах. Я — Вязальщица… всего лишь. Здесь Грани обоих миров истончились и соприкоснулись, поэтому мы можем общаться. Но переход через Грань — это смерть, девочка моя. Смерть! Я… не могу позволить себе умереть, на мне Долг. А ты… ты живи, Христиночка. Живи.

— Не могу, мне там плохо! — крикнула Хрийз. — Не могу я!

Туман колебался, скрывая и вновь открывая ту сторону Грани…

— Попробуй найти одного моревича, — посоветовала бабушка. — Он островной… мы вместе сражались… Я не знаю его родового имени, никогда не знала, но он — человек чести, и тебя не обидит, особенно если назовёшь ему моё имя. Мы звали его — сЧай…

— Что?! — Хрийз отпрыгнула от стены. — Да ты что, бабуля! Он… он… он невыносимый! Никогда в жизни, ни за что!

— Странно. Разве не твоей рукой связаны нити ваших судеб? Я — Вязальщица в двенадцатом поколении, я такое вижу сходу.

— Это случайность, — отрезала Хрийз. — Страшная случайность, этого не должно было быть!

— Тебе придётся жить с тем, что есть, Христинушка, — печально сказала женщина. — Не такой уж и страшный расклад. Я знаю сЧая. Он тебя не обидит.

— Бабушка!

— Не плачь, девочка. Ты теряешь Силу…

— Кто мой отец, бабушка?

Она замкнулась сразу же, обхватила себя руками за плечи.

— Страшный человек, — сказала не сразу, словно думала, стоит ли вообще говорить хотя бы что — то. — По — настоящему страшный! Не хочу вспоминать его!

— Он что, из Третерумка? — дикое предположение, но, как говорил сЧай, шла война… и любая из старших сестёр княжны Браниславны вполне могла родить дитя от насильника. Любая женщина могла!

— Господи, нет! — всплеснула руками бабушка. — Откуда такие фантазии? Нет, он из Третьего мира… и это всё, что тебе следует знать о нём.

— Бабушка… дорогая… забери меня отсюда.

— Христинка, родная… Не могу!

Они стояли друг напротив друга, девушка и зрелая женщина, тонкая узорчатая стена разделяла их, и ладони не могли соприкоснуться. Прорвёшь Грань, и душа лишится жизненной силы, куда её вынесет потом для нового рождения не возьмётся сказать никто, даже неумершие, замершие в отдалении, каждый на своей стороне.

— Не плачь, бабулечка, — тихо попросила Хрийз. — Ты теряешь Силу.

Женщина отёрла щёки ладонью. Сказала яростно:

— Живи, Христиночка. Живи! Пусть — там. Пусть не со мной. Пусть я тебя больше не увижу никогда, только живи!

Туман колебался, размывая узоры на сетке. Грань уплотнялась на глазах, обретая матовую непрозрачность.

— Бабушка!

Крик утонул в вязкой, как молоко, субстанции, и совсем рядом оказался Ненаш, пугающее, мёртвое пятно на ткани мира…

— Плати, — коротко сказал упырь.

— Как? — спросила Хрийз.

— Дай руку…

Она протянула руку, как во сне.

Туман.

Темнота.

Тишина.

Холод…

Хрийз лежала в палате интенсивной терапии без сознания. На груди у неё распластался верный Яшка. Его гнали, он возвращался. сЧай едва не убил Ненаша, узнав о случившемся, но поединок не состоялся: обоим, в общем — то, делить было нечего. Командующий Островного флота как никто другой понимал, что неумершие — заложники собственной сути. Если упыря поймать на слове, он не сможет отказать живому, пусть даже для живого исполнение его собственной просьбы становится прямым путём на погребальный костёр…

Макет — локатор в центре Жемчужного Взморья, лишившийся обеих смотрительниц (Здебора ещё не поднялась с постели, и оставалось неизвестным, когда она сможет вернуться к обычной жизни), был теперь предоставлен сам себе. И если бы кто — то другой сумел взглянуть на него, взглянуть истинным взором, проникающим за наведённую для отвода лишних любопытных глаз иллюзию, он бы увидел, что корабли третичей пришли в движение и маневрируют вдоль границы, перестраиваясь в боевой таран для сокрушающего удара…

Народ превыше всего. Ты — ничто, а Народ — всё. Народу принадлежат конгломераты миров всех вселенных. Просто по факту существования Народа…

В других мирах живут недолюди и твари. Тварей уничтожают, недолюдей — призывают на службу Опорам Народа. Так было, есть и будет всегда.

Это вбивалось на подкорку с младенчества, превращаясь в условный рефлекс. Разбуди ночью, услышишь чёткий ясный ответ: Народ превыше всего, Народ — надо всем. Даже сейчас не удавалось думать иначе. Даже сейчас…