Ли подавила улыбку, рассматривая его.

Странно, почему она вообще считала, что они так уж сильно изменились? То есть… Она — может быть. Он? Всё тот же мальчишка, с которым она пила чай на виртуальной веранде в виртуальном мире. Может, он выглядел совсем иначе, но да ладно — какая в их мире вообще разница, кто и как выглядит? Даже в реальности. Но она узнавала эту склонённую набок голову, этот блеск в оранжевых глазах, эту тень нежности, с которой он смотрел на неё. Следовало признать: он практически не изменился. Возможно, повзрослел, стал серьёзнее и как будто бы хитрее, опаснее, но под всем этим внешним лоском… Интересно, видит ли он то же самое, глядя на неё сейчас?

— Готов предложить какую-нибудь маленькую и уютную государственную тайну за твои мысли, — хмыкнул он. — Мне действительно безумно интересно, о чём ты думаешь, глядя на меня с таким выражением лица.

— Каким таким, позволь узнать?

— Как будто мы снова на нашей планете.

Она хмыкнула.

Её уже почти перестала пугать степень того, как же сильно они вляпались.

— Я бы на твоём месте так легко не разбрасывалась государственными тайнами.

— Да тут уж смотря какими. Есть такие, которыми я вполне имею право поторговать, мне на это дали полный карт-бланш. Так почему бы не воспользоваться этим в личных целях? Тайны на тайны — не самый плохой обмен, тебе так не кажется?

Она медленно покачала головой.

— Знаешь, мы зря это начали. Это не кончится ничем хорошим.

— Договор между Альдо и Гвадой? Не знаю, что тебе и ответить. Наши аналитики прогнали возможность в разных вариациях, и я должен тебе сказать, что у нас всё ещё есть шансы на хороший итог. Или ты имеешь в виду предстоящую информационную кампанию? Тут у меня чуть больше сомнений, но не могу не признать, что…

— Хватит. Ты знаешь, о чём я. Это не кончится хорошо, понимаешь? Люди на нашем уровне и нашего положения не могут и не должны…

— Люди нашего положения могут больше, чем кажется. И на самом деле мало что мало кому должны.

— Ты утрируешь…

— Ты тоже. Ли, между нами вечно будет что-то стоять, таков уж контекст. Но, если хочешь, меня уже тошнит от этих самых контекстов. Я посмеялся над тобой однажды, когда ты сказала, что свобода и право выбора существуют. Но они существуют. И нам с тобой работать вместе ещё долго…

— Почему это?

— Хотя бы потому, что мой брат назначил именно меня ответственным за гвадское направление. И, как ты догадываешься, я предпочту работать именно с тобой.

Она изумлённо заморгала.

Всё запутывалось с невозможной скоростью, заплеталось мёртвой петлёй, из которой не выйти. Ей казалось, что она падает.

Или всё же взлетает?

— Слишком много личного, Танатос. Это может быть ошибкой. Это почти наверняка ошибка…

— Как там обычно говорят по этому поводу люди? Не попробуешь — не узнаешь, милая. Я лично настроен попробовать. А ты? Подумай внимательно, это пойдёт на благо Гвады.

Скотина, чтоб тебя!

Она вздохнула.

Она посмотрела на яблони, роняющие на взлётное покрытие лепестки.

— Я склонна попробовать, — ответила она сухо. — Но не ради блага Гвады. Просто, что бы ты ни думал, я тоже… я любила того бога смерти, хотя и знала его только в вирте. Все последние годы я пыталась убедить себя, что это ничего не значило. Но знаешь что? Оно значило. Так что будь что будет. Но я сразу предупреждаю тебя: будет трудно. Очень.

Его глаза почему-то стали действительно огромными.

— Со мной тоже. Но…

— Вот и договорились, — обрубила она решительно. — А теперь — ты уже достал мне те видео?..

*

Бывали в жизни ари Танатоса ситуации разной степени экстремальности. Ему случалось бояться — смерти, боли, абсолютной беспомощности. Что уж там, ему доводилось впускать к себе в голову помешанного психопата с манией величия, параноидальными проявлениями и сверхценной идеей генетической чистоты — а с таким чудным опытом, как ни крути, мало что на свете сравнится.

В общем, случалось всякое. Но он не мог припомнить за собой такого типа страха, который обуял его вот-прямо-сейчас.

— Ить, — серьёзно сказало существо, которое сумело его в этот самый страх погрузить. Возможно, оно ругалось, а может, даже угрожало. Кто этих существ знает?

Танатосу очень захотелось сбежать.

— Ить! — повторило существо более требовательно.

Танатосу отчаянно захотелось поменяться местами с Родасом. Вот прямо сейчас. Родас бы смог прочесть мысли этого существа, верно?

У него же есть мысли?

“Сделай лицо попроще, — вирт-сообщения Ли буквально сочился ехидством. — Мы в прямом эфире, помнишь?”

Танатос в который раз спросил себя, чем он думал, прежде чем на это соглашаться.

Ответ лежал на поверхности. Точнее, стоял рядом и выглядел так, как будто вся тяжесть мира нынче чуть меньше давит на плечи.

И ради него, этого самого ответа, Танатос, если честно, с высоты бы прыгнул, жизнью рискнул и даже на отладку подписался. Но вот это вот всё… это было почти что слишком.

— Вы ей понравились, — мягкий голос с типично гвадским говором вернул его в реальность. — Это ведь хороший знак, верно?

Танатос покосился на большеглазую измождённую женщину, вторую причину его внутреннего напряжения.

Он привык к тому, чтобы на него смотрели с ужасом, отвращением, ненавистью. В редких случаях в список можно было добавить уважение и даже привязанность (да, и не такие чудеса на свете случаются). Но вот отчаянная жадная надежда, с которой на него смотрела женщина напротив — это было что-то новенькое.

Он не знал, как к этому относиться.

— И что вы скажете? Сможете исцелить её?

Существо, которое вогнало Танатоса в жуть и оторопь, не преминуло снова сказать своё веское “Ить!”. И накрепко вцепиться ему в волосы.

Танатоса к такому не готовили.

Если уж на то пошло, он понятия не имел, что человеческие детёныши бывают такими маленькими.

Но они, судя по всему, бывали.

И страдали от лучевой болезни, вечной спутницы войн новой эпохи, не реже взрослых.

Разумеется, маленький детёныш человека был далеко не первым объектом с подобным диагнозом, над которым поработал Танатос. По задумке Ли, демонстрация должна была проходить в реальном времени, без наложения вирт-эффектов. Пациент же предполагался достаточно уязвимым существом. Она сказала по этому поводу, что дети в этом смысле всегда были и будут отличными орудиями пропаганды. Мол, человеческие базовые инстинкты, отключающие критическое мышление… и всё вот это вот.

Но предварительно нужно было поэкспериментировать и понять, насколько Танатос в принципе способен лечить такого типа повреждения. Опять же, он не думал, что может навредить, но всё равно хотел ещё раз удостовериться. Танатос настоял на этом отдельно, потому что бесплотные попытки спасти приставленных агентов оказались на редкость неприятным опытом.

Первыми его подопытными стали военные. Молодые парни с глазами стариков, на которых не хватило защитных костюмов. Их поместили в госпиталь, обеспечили им уход, но всё, что им на самом деле оставалось — умирать.

“У них нет родственников и жён; а ещё нет шансов: наша медицина не может им помочь, — сказала Ли. — Так что руки у тебя развязаны, хуже не сделаешь. Но чисто по-человечески, постарайся всё же…”

“Ты могла бы и не говорить,” — ответил Танатос.

Он впервые всерьёз задумался о том, как мало отличий есть на самом деле у людей и модов. Может, у каждого общества есть свои моды? Те, кого используют для грязной, неприятной работы, для исполнения капризов и реализации комплексов; те, кого отправляют в утиль, смахивают с доски, как фигурки, когда партия доиграна… Как леди Авалон.

Как эти молодые парни со старыми глазами.

"Мы используем кого-то из них для демонстрации? Они не дети с точки зрения закона, но всё ещё очень, очень молоды."

“Они не подходят, — так сказала Ли, — Они не вызовут такого эмоционального отклика, даже если по-хорошему должны. Так уж устроены люди, что настоящие, неприукрашенные жертвы зачастую вызывают у них не жалость, а омерзение.” И он понимал, о чём она, хотя это и было на его вкус… несправедливо.