Когда человек научился эффективно модифицировать своё тело, ему открылось новое поле возможностей. Свои слабости можно было превратить в преимущества, попросту заменив часть тела на искусственный аналог. Отказала печень? Вставь новую! Слабые руки не справляются со штангой? К чёрту их, механические – к вашим услугам. Работаешь на высокотоксичном производстве? Вот тебе новый токсирезистентный кожный покров. Лишь бы денег хватило…

Одновременно с этим возникла необходимость контроля таких изменений, и в первую очередь она коснулась спорта – той самой сферы, в которой наиболее ярко проявлялся дух соперничества. Допинг-контроля было уже недостаточно – какой смысл брать анализ крови у мехмода, чья печень заменена мощным искусственным механизмом, идеально абсорбирующим все чуждые примеси в крови? Как понять, кто жмёт сейчас штангу – честный спортсмен, потративший годы жизни на то, чтобы добраться до арены, или биомод, нарастивший мышцы синтетикой?

В Конфедерации был разработан свод правил и законов, касающихся изменения своего тела – общим для всего человечества было правило пятидесяти процентов. Наполовину изменённый человек – уже не человек. И отношение к тем, кто перестал быть людьми, хоть и разнилось от планеты к планете, от региона к региону, было примерно одинаковым – поражение в правах, контроль за передвижением и необходимость постоянно отмечаться в органах правопорядка, а то и полный запрет на нахождение под линией Ка͐рмана.

Люди боялись модификатов, которые всё менее походили на самих людей – и это было естественно…

* * *

… Я медленно подняла тяжёлые веки. Слабость и тянущая боль сковали тело, но, похоже, всё было позади – надо мной белели резные наличники потолка палаты. Свет был приглушён, рядом никого не было. Накрытая белой простынёй, я полулежала в механизированной койке, в подлокотнике которой переливался огоньками целый ряд разноцветных кнопок управления. На столе стояла ваза с цветами и лежала пара книг. Наклонив голову, я прочла на корешках:

Гандил и Делавье. «Анатомия боя». А. и Б. Стругацкие, «Полдень, XXII век».

Кто их тут оставил? Весьма странный набор…

Палата была одноместная, и я мельком подумала – сколько же денег стоит такой больничный уход? Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать… Почувствовав отсутствие привычного наушника транслятора, я принялась шарить взглядом по столику с вазой и книгами. Сделала движение рукой, плечо тут же отдалось дикой болью, и я, сжав зубы, с трудом сдержала крик. Попыталась повернуться на бок и не смогла. Не могу двигаться, опять это долбанное бессилие!

И снова, снова… Я даже в туалет толком не смогу сходить! Беспомощно застонав, я почувствовала, как из глаз сами собой покатились слёзы. Так я и лежала с глазами на мокром месте, не в силах их вытереть, пока не открылась дверь и не вошла медсестра, услужливо поинтересовавшись:

— Лиза, вам что-нибудь нужно?

— Да, — прогундосила я. — Вытрите мне лицо, пожалуйста…

Она подошла и обтёрла меня салфеткой, проверила все жизненные показатели и скрылась за дверью, пообещав, впрочем, вскоре вернуться.

Я лежала и глядела в потолок, и вдруг меня осенило – я услышала медсестру на чистейшем русском, а транслятора-то в ухе нет! Тут же проснулись новые ощущения в затылке, я почувствовала какой-то инородный предмет. Больно не было, но мне явно что-то вживили. Неужели нейроинтерфейс?! Встроенный прямо в мозг вспомогательный компьютер с множеством функций, о котором я лишь читала в сети…

Прошло несколько часов без движения. Спать я не могла и не хотела, а медсёстры, которые периодически заходили меня проведать, все, как одна, повторяли, что мне нужен отдых. Наконец, я собрала всё мужество, которое имела, и попыталась пошевелить рукой. Под покрывалом началось движение. Вскоре, сквозь боль в плече, мне удалось согнуть локоть, покрывало сползло, и передо мною предстала моя новая конечность. Анатомически идеальная, она тускло поблёскивала серебристым металлом. В суставах между элементами проглядывали синеватые искусственные мышечные приводы.

Как завороженная, я бесшумно сгибала и разгибала пальцы, любуясь изяществом конструкции и восхищаясь тем, как механика без малейших задержек повторяет тени моих намерений. Я уже не помнила, каково это – иметь полноценные руки, и вот забытые ощущения вновь возвращались ко мне…

Где-то через час дверь палаты отворилась, и на пороге возник Рамон.

— Ты проснулась? Очень хорошо. Как тебе твоё новое тело?

— Это просто нечто! — воскликнула я, чуть ли не захлёбываясь от радости. — И ноги такие же?

— Да. Правда, доктора́ откусили намного больше, чем оставалось, чтобы замена оказалась полноценной. Предплечья, бёдра…

Моё бедное, несчастное тело… Была ли я готова к такому? Протезирование давно и прочно вошло в мир, я много раз видела на экранах людей, лишившихся руки или ноги, но протезы дали им возможность жить полноценной жизнью после несчастного случая. Моё же тело с каждой операцией всё менее походило на человеческое. Неужели скоро я стану киборгом? Неужели когда-то мой мозг просто заменит компьютер, и я превращусь в набор нулей и единиц? Рамон, прочитав эмоции на моём лице, поспешил меня успокоить:

— Зато теперь, когда будешь кататься на роликах, тебе не надо будет беспокоиться о щитках.

— А нейроинтерфейс? Как им пользоваться?

— Сейчас в нём активны только переводчик и сопряжение с биомеханикой. Примерно за сутки он вместе с мозгом сформирует все необходимые нейронные связи, по мере этого остальные функции будут подключаться автоматически. Ты это точно не пропустишь. И да, первое правило: отключить принудительное обновление прошивки. Тебе же не нужны рекламные пуши?

— Мне в голову будут транслировать рекламу?! — воскликнула я. — Почему сразу не предупредили?

— Не переживай, это всего лишь полминуты мелькания брендов, проплативших эфир, да и те гонят, пока ты спишь. Но базовая прошивка чиста, как слеза. Главное – не обновлять её по официальным каналам со всяким корпоративным мусором. Впрочем, даже если обновишь – никто не мешает тебе спать в железном экранированном контейнере

Рамон усмехнулся – впервые я увидела улыбку на его лице.

— Так. Значит, не обновлять прошивку, — сказала я, мысленно загибая палец. — Ещё правила будут?

— Второе правило: не пользоваться общественными сетями. Да и вообще, лучше не пользоваться глобальной сетью. Происхождение твоих протезов отследить не смогут, но к чему Большому Брату знать о тебе хоть что-то? Ты всё это время была безымянной тенью, ею и оставайся.

— Всё это… наверное, безумно дорого стоит? — Я не отрывала взгляда от своей новой руки.

Рамон посерьёзнел и поправил галстук.

— Ты права, — пробасил он. — Это передовые технологии, последнее слово военной кибернетики и материаловедения. И да, это аванс. Очень щедрый аванс, который тебе придётся отработать. Осваивайся со своим новым телом, с завтрашнего дня начнётся реабилитация. А через неделю мы с тобой отправимся домой и приступим к тренировкам…

… Мне не спалось. Чтобы развеяться и убить время, я прошла ещё один раунд боевой симуляции, после чего выбралась в коридор. Из каюты дяди Вани раздавались незнакомые голоса, через дверной проём на протянувшийся вдоль коридора пёстрый ковёр падали мерцающие отсветы голопроектора. Заинтересовавшись, я подошла поближе и заглянула внутрь.

Дядя Ваня монументально расположился посреди комнаты, профессор Мэттлок сидел подле него в мягком кресле. Напротив дальней стены торчащим из потолка излучателем на полкомнаты выводилась объёмная проекция какого-то старинного фильма. Я тихо подкралась, аккуратно присела на подлокотник кресла рядом с Мэттлоком и присоединилась к просмотру.

Сцена была в разгаре. Женщина со свечой в руке растерянно отступала в темноту, а человек в очках и смешном старомодном парике недоумённо воскликнул:

… — И ты не нашёл ничего лучше, чем сказать это на суде?