— Дурнеет? — вопросил медбрат. — Потерпи, так будет недолго, протезы уже приживаются, и тело скоро привыкнет. Всё ж лучше так, чем ползать на культях или оказаться в канаве, правда же?

Медбрат Отто выдохнул дым в форточку, затушил окурок о подоконник и щелчком отправил его вслед за струёй дыма. Подошёл к моей койке и сипло поинтересовался:

— Я сейчас сваливаю до утра. Ну что, надо тебе чего? — Он понизил голос до шёпота. — Могу кольнуть ещё разок, только Хадсону – ни полслова, а то он меня прибьёт…

Воспоминание. Движение от конца к началу, к одной из бесчисленных точек разлома. Очередная вешка на пути по дороге времени. Но моего друга здесь уже не было – осталось только тусклое воспоминание. И совершённая слепая месть.

— Отто? — неслышно позвала я в темноту. — Ты должен помочь мне сбежать из этой палаты, Отто…

Никто не отозвался. Мой старый друг растворился, оставив меня наедине с темнотой…

… Сон тянулся бесконечно, перетекая из одного видения в другое. Менялись места, лица, ситуации, двигались губы, и с них падали в тишину неразборчивые слова. Бессчётное количество раз я видела разнообразные вещи, места и людей, но ничто из этого не было связано с другим. Лоскуты воспоминаний ураганом крутились вокруг тишины, в которой я пребывала, будто в центре смерча. Некоторые моменты проживала по кругу, по нескольку раз, но все они неизменно рассыпались в груду несовместимых друг с другом деталей от разных пазлов.

Свежевыкрашенный, пахнущий олифой родительский дом стоял на берегу бескрайнего поля, а стены вмёрзшего в сам воздух ледяного памятника звенели, словно хрусталь. Горный ручей убегал куда-то меж деревьев по ступеням заснеженного каменистого склона. Вдоль выжженной пустыни вдогонку вездеходу нёсся суетливый пылевой вихрь, а морской берег, съеденный мегаполисом, вновь отвоёвывал себе жизненное пространство. Океан затаскивал под воду остатки цивилизации, усталый заснеженный город накрывала долгожданная тень, а сизые безжизненные скалы безжалостно полосовала огнём алая звезда…

Всё это возникало и исчезало, дымом от кострища развеиваясь по ветру.

Являлись лица людей, которые могли быть кем угодно – округлые и продолговатые, острые и румяные, усталые и отдохнувшие. Некоторые люди были похожи на мокрых воробьёв, другие на крыс, надёжно припрятавших съестное, а кое-кто из них таращился подобно хищной сове на добычу. Были и приветливые, расслабленные, лучащиеся. Мелькали случайные прохожие и человеческие тени. Белозубо улыбался загорелый повеса, вальяжно развалившись за рулём аэрокара. Печальная старушка в автобусе считала потёртые медные монеты, а на полу в груде проводов сидел взлохмаченный человек в пыльной чёрной форме – такой же пыльной, как и его жёсткие седеющие волосы. Худой жилистый подросток в медицинском халате привычно смолил возле открытого окна. Бело-серый халат, на котором всегда не хватало пуговицы, цветом был совсем как простыня, которой накроют его безжизненное тело позже…

Мстительная жажда справедливости кинула меня в дрожь. Рука сама собой сжималась, требуя стали, чтобы отомстить за друга – по которому уже кругу. И спустя шесть секунд, которые понадобились мозгу, чтобы осмыслить возникший порыв, сны прекратились…

— Есть здесь кто-нибудь? — услышала я свой голос.

Вязкая тьма вокруг была непроницаемой. Гулкая птица сердца колыхалась в тесноте саркофага, и его стены давили на кожу со всех сторон. Внутренний гироскоп пришёл в движение – капсула, в которую я была погружена, перемещалась. Спустя мгновения мир утвердился в горизонтальном положении, и тьму перед глазами надвое разрезал луч света.

Глаза ещё привыкали, а я уже вспомнила облезлый лазарет интерната посреди непролазных лесистых болот. Я знала, что увижу.

— Отто, пожалуйста, — пробормотала я. — Дай мне ещё обезболивающего…

Это был всё тот же зацикленный кошмар про беспомощность. Я вновь проснусь под присмотром вечно воняющего куревом медбрата Отто. След от иглы на коже, казалось, отпечатался незаживающим рубцом. Уколы смертоносного фентанила, что облегчал боль плоти, вживлённой в металл, едкими приступами будут напоминать о себе всю оставшуюся жизнь…

— Всё тот же отрезок, — разочарованно протянул кто-то. — Уже шестой прогон омниграммы, а мы не продвинулись ни на шаг.

— Тем не менее, наблюдается аменция. — Расплывчатое пятно с очертаниями врача склонилось надо мной. Дыхание его было странным – отсутствующим, пресным, холодным. Движение воздуха, имитирующее жизнь. — Похоже на неожиданный побочный эффект от ввода деблокатора. Тактильная память подстегнула регенерацию нейронных связей. — Лицо повернулось в сторону и распорядилось: — Ассистент два, готовьте раствор на случай, если «заискрит» между новообразованием и височной долей. Побочный ущерб нам ни к чему.

Я пыталась сориентироваться в теле, которое явно принадлежало кому-то другому, не мне. Словно зашитая в безразмерный кожаный мешок, я ворочалась, тонула в его бесконечных тяжёлых складках, силясь сфокусировать взгляд на бледном мутном пятне лица, плывущем на волнах полутьмы.

— Отстаём от графика, — заметила другая размытая клякса, появившись сбоку. — Я считаю, что через височную долю мы ничего не добьёмся. Мы ходим по кругу.

— А что вы предлагаете? — спросило первое пятно. — Она сама возвращается в этот интернат раз за разом. К тому же, воспоминание именно о её приятеле стало спусковым крючком на полигоне.

— Итак, насчёт Отто, — задумчиво произнёс кто-то ещё, почёсывая подбородок. — Ассистент номер один, посмотрите, не осталось ли фрагментов с ним, за которые можно размотать всё остальное? Что-то у них там кроме привязанности и мести… Может быть, общие знакомые?

Ложе исчезло, и я оказалась в новой сцене призрачного кино. Мимо бесшумно двигающих ртами безликих подростков пронесли носилки, укутанные белой простынёй. Чужая горечь заливала мои глаза влагой, и в поле зрения появилась она – остролицая черноволосая девчонка. Но черты её поплыли, сглаживаясь, становясь круглыми, а цвет глаз перебирал оттенки, будто кто-то искал нужную комбинацию в базе данных. Лицо перетекало, меняло форму и что-то говорило, но я не слышала – немая кинолента тускнела, плёнка выцветала прямо перед глазами, и вскоре я вновь оказалась в столбе света, прикованная к креслу.

— Ассоциаций нет, — с лёгкой досадой заметил ещё один невидимый участник зловещего консилиума. — Все каскады сигналов уходят в клауструм и там затухают. Может быть, ещё раз запустим их ссору с Отеро? Тогда выброс кортизола и норадреналина почти зашкалил.

— Показывали уже раз десять, — скептически пробасил кто-то. — В таком виде воспоминания извне сознание считает ложными и откидывает. В памяти лакуна в четыре года, и заполнить её можно лишь в оригинальной последовательности – да и то может не сработать.

— Помолодела сразу на четверть жизни, — пробормотало расплывчатое пятно. — Мы не сможем показать ей всё, что происходило за эти годы. Слишком долго мотать катушку. Должен быть другой способ добраться до её самоволки в пещеры.

— Забудьте про омниграмму, мозг забраковал её, — весомо сказала чёрно-белая клякса, появившись в поле зрения. — Завтра нужно будет отдать её отделу «П», и продолжить мы сможем только через неделю. Совет дышит мне в затылок и требует информации. Пора переходить к самому простому и эффективному.

Небрежными взмахами ладони человек листал дымчатое полотно голографической картотеки. Все остальные внимательно слушали – говоривший был главным.

— Прямая сверхстимуляция гипоталамуса, — заявила клякса, приобретая очертания человека в каком-то тёмном костюме – было не разобрать. — Чем больше будет разряд, тем больше задействуется областей мозга. Какие-то сверхдлинные связи наверняка остались, просто мы их пока не видим. Добавьте побольше естественного адреналина – и вперёд. По результатам – доложить мне.

Чёрный человек пропал из поля зрения, и потолок надо мною раздался в стороны, заливая всё вокруг прошивающим насквозь светом. Слепящая полоса расширялась, накрывая комнату пятном холодного пурпурного свечения, прожигая стиснутые веки. Я не чувствовала ног в этом чужом теле, онемение охватило единственную руку. Проступающие на поверхности сознания клочки воспоминаний и фантомное беспокойство подсказывали: конечности когда-то ампутировал робот на старом космолёте. Я помнила его последние слова под вой ветра за железной обшивкой.