— И всё же вы приняли беспрецедентные меры предосторожности, — заметила я. — Т-1 работал очень далеко и очень давно, тем самым исключая любое влияние на Землю и любую возможность временного парадокса…

— Если быть точным, почти исключая. — Сделав акцент на слове «почти», Ланге неопределённо пожал плечами. — Если события не успевают обменяться световым сигналом, они не могут быть причиной друг друга, то есть их порядок во времени не определён. То же касается и гравитации: если её нет, или же она настолько слабая, что ею можно пренебречь… Это – основа, на которую я опирался несмотря на дуализм теории. И на этой основе Тонио выстраивал всю свою работу.

— Вы же понимаете, Курт, почему, вопреки принципу древовидности, Космическое Агентство всё равно готовило корабли для экспедиций?

Он вновь пожал плечами.

— Не знаю… Наверное, они увидели надежду?

— Именно так. Уже сам старт проекта тридцать лет назад дал людям надежду. В Агентстве работают такие же люди, как и мы с вами. Им тоже нужна надежда, за которую они будут хвататься, как за спасительную соломинку. Ну а те, кто решил выжать из остатков времени всё, что можно, сразу отошли в сторону – вы же помните, как всё начиналось…

— Да уж, — хмыкнул Ланге. — Все надеялись на ООН, а в итоге всё тянул Роскосмос под вывеской Агентства и ваша… Машина.

— И вот результат. — Я обвела помещение рукой. Взгляд вновь непроизвольно приковала к себе чёрная сфера, медленно плывущая на запад по мере едва заметного вращения планеты. — И мне тоже нужна надежда… Я хочу своими глазами увидеть всё и избавиться от этой двойственности. Либо вы правы в предосторожностях – и изменённые в прошлом планеты изменились и в нашем времени, либо вы опять же правы – и в нашем времени они остались безжизненными каменными шарами.

Профессор Ланге усмехнулся.

— Что ж, если я сделал одолжение не чужим потомкам, а своим современникам, это будет хорошо вдвойне. А если нет – мы помогли другим сделать то, что не смогли сами. Сохранить их мир.

— Уж с Марсом вы справитесь и без меня, — уверенно сказала я. — Ну а я посмотрю, какие перспективы есть у планеты возле Лумана.

— Хорошо, — тихо произнёс профессор. — Насколько я помню, корабль отбывает через месяц. У вас как раз будет возможность доработать положенные две недели… А почему вы выбрали именно Луман?

— Название понравилось, — призналась я.

С ироничной улыбкой Ланге легонько покивал, а потом спросил:

— Как он? — спросил Ланге. — Сто двадцать миллионов лет… Каковы ощущения?

Я смотрела на чёрную сферу, висящую в ржавом небе над бескрайней гладью мёртвого океана.

— Он ещё не закончил передавать данные. Но молчит. А я чувствую, что что-то не так. Он был творцом, а теперь видит, во что мы превратили свой мир. Он знает… что можно иначе.

— Вам не кажется, что вы додумываете?

— Я знаю его. Возможно, нам стоило вернуть его к облаку Оорта…

— Нет. Коллегия должна увидеть его здесь. — Его голос стал твёрдым, официальным. — Я должен им его показать. Доклад планируется прямо здесь, под куполом обзорной башни. А что касается вас… Не хотите поприсутствовать на мероприятии? Я собираюсь пролить на ваше имя лучи славы и омыть его звучанием триумфальных литавр… А потом нас ждёт банкет. Главное блюдо – вымерший минтай, запечённый с овощами…

— Нет, Курт, это лишнее. Я всегда была в тени, и намереваюсь дальше оставаться незамеченной.

Мы немного помолчали, стоя у обзорного стекла. Словно нарисованный на небе чернилами, далёкий шар был недвижим.

— Знаете, — сказала я, — мне всегда было интересно, существую ли я в одном из тех временных потоков, которые запустил Тонио. Где родилась, чем живу, с кем общаюсь… Ведь если я там есть, вся моя альтернативная жизнь появилась буквально вчера. Как и жизни миллиардов людей и живых существ…

Курт Ланге вздохнул.

— Я ведь грезил путешествиями во времени, — тихо сказал он. — Читал фантастику, смотрел фильмы… Был болен этим. Мечтал появиться в нужной точке с горсткой знаний и… исправить одну-единственную, самую чудовищную ошибку. Спасти миллионы. А в итоге…

Он махнул в сторону чёрной сферы за стеклом.

— В итоге мы создали молот, который может вбивать гвозди в ткань реальности. Но нельзя найти такой гвоздь, чтобы это того стоило. И чем глубже я погружался в теорию и воплощал её на практике, тем сильнее сужалось окно возможностей, и в конце концов оно превратилось в замочную скважину.

— Из идеалиста вы превратились в прагматика, подобрали ключ к замку и добились своего, — заметила я. — А ключ от времени всё это время лежал в пространстве.

— Не прибедняйтесь — усмехнулся Ланге. — Без вашего дипломного проекта не состоялся бы и этот пространственно-временной комбайн.

Я машинально крутила в руках свою трость.

— Простите мне то, что я сейчас скажу, но это очень мелко, Курт. То, что нам удалось – даже отдалённо несопоставимо с масштабами ваших скромных желаний… Машина, которая может создавать всё из ничего, не может и не должна быть сопоставимой с человеческими масштабами. С временем, пространством… Она находится над ним. И над нами всеми.

— Да уж, плодами наших трудов в полной мере воспользоваться нам не суждено, — вздохнул учёный. — Даже двести лет – это непозволительно много. И мне очень повезёт, если я застану на Марсе зелёную траву…

— Просто ложитесь в криосон, — предложила я. — Лично меня не смущают какая-то треть века. Я долечу до Лумана быстрее, чем спутник, запущенный туда пятнадцать лет назад. Подумать только… Хорошо, что хотя бы выйти в космос у нас, людей наконец получилось…

— Я не могу оставить свою работу, — бесцветно сказал Ланге. — Я обещал человечеству Марс…

Повелитель времени Курт Ланге стоял у панорамного окна и глядел вниз, на грязную, сальную пену волн, разбивающихся о камни. Я сердцем улавливала противоречивые чувства в его душе – ощущение победы в тяжёлом сражении, одержанной на руинах родного дома, и осознание того, что эта победа была настолько масштабной и неосязаемой, что он не мог не то, что толком ею воспользоваться, но даже принять её…

… Побелевшие пальцы уже затекли, но я всё сжимала металлическую пластинку, боясь упустить этот момент…

… Курт Ланге повернулся ко мне и спросил:

— Как вы планируете провести оставшийся месяц здесь?

— Пожалуй, схожу в кино. Не помню, когда последний раз была. Наверное, всё, что снимают теперь, мне не понравится… Или это я просто старая? — Я взглянула на него. — Не подскажете, как записаться на сеанс… лет на пятьдесят назад?

Учёный усмехнулся, в уголках его глаз собрались морщинки.

— Если бы я знал… Если мне удастся сделать машину времени покомпактнее, затем научиться перемещать с её помощью человека, а заодно – обеспечить точность хотя бы до десятилетия, вы будете первой, кого я отправлю на ней в прошлое. Но промахнуться с местом выхода можно запросто, ведь всё движется – галактики, системы, планеты… Для такого механизма, как Т-1, это нестрашно, а вот для человека может оказаться довольно неприятно и болезненно…

— В таком случае я подготовлюсь и надену скафандр.

— И появитесь в бескрайней пустоте, где вас никто и никогда не найдёт. Или того хуже – в огненном чреве какой-нибудь звезды… Я не хочу терять столь перспективного кибернетика, как вы, и очень надеюсь, что вы передумаете улетать. У нас здесь ещё масса работы. Я не оставляю идею об изменении прошлого её величества матушки Земли, но уже точечными корректировками…

Я вздохнула.

— Единственный способ изменить прошлое Земли – это избавиться от людей.

— Не от всех, — поправил он со спокойствием хирурга. — Достаточно тысячу-другую. Самых отвратительных.

— И как же вы будете выбирать?

— По словам и делам их. А понимание того, что всё зло живёт бок о бок с психопатологиями, поможет сузить круг наблюдаемых… Не в каждом психопате поселилось зло, но его точно будет видно в каждом из этой тысячи. Просто посмотрите им в глаза и послушайте, что они говорят. И вы увидите то, о чём я говорю.