— Рубка управления: утечек не обнаружено. Переходный модуль: герметичен. Кают-компания и жилые отсеки: целостность не нарушена.

— Жалко машинку-то, — скрипнул динамиком дядя Ваня.

— Поздно пить боржоми, — отрезала я и отстегнула ремень.

Корабль лежал на боку, и путь из рубки теперь вёл вниз, под уклон.

Я сползла в узловой модуль. В углу, словно последние выброшенные на берег путники, жались друг к другу сумка с артефактом и мой рюкзак. Два саквояжа в никуда.

Взвалив их на спину, я вскарабкалась обратно, в кают-компанию. Инстинкт повёл меня к тумбочке, где старик хранил своё сокровище – печенье. И – о чудо! Там лежала полупустая пачка засохших мятных пряников. Я смачивала их глотками воды из раздатчика и жадно ела, а желудок громко, почти животно, благодарил за эту жалкую пищу.

Покончив с едой, я поползла обратно в рубку. Справа мелькнула знакомая дверь. Моя каюта. Место, где когда-то можно было забыться. По телу пробежал странный трепет – чувство возвращения в давно покинутый дом, который, возможно, уже стал могилой. Заглянуть туда было страшно. И я прошла мимо.

На пороге рубки я вынула из рюкзака голову. Бледную, лысую, безжизненную Я оглядела её и нашла на затылке один-единственный, незнакомый коннектор. Она просила не будить её. Но её желания меня больше не интересовали.

— Дед, нужно её запитать, — поставила я старика перед фактом.

— Ты хочешь включить эту тварь? — удивлённо прохрипел динамик.

— Хочу. Даже если она ничего не знает, втроём веселее, — пожала я плечами. — Всё равно нам тут торчать до скончания времён…

— За то, что она сделала с Марком, тебе следовало её прикончить. Окончательно.

Возможно. Но, убив её, я подарю ей покой. А она его не заслуживает.

— Включай. Что было – уже не изменить.

— Мы здесь как раз за тем, чтобы всё изменить! — проворчал старик.

— Ненависть – больше не мой путь, — тихо сказала я. — Ненависть – это месть слабого за пережитый страх. А мне бояться уже нечего.

Динамик издал тяжёлый, почти человеческий вздох:

— Артефакт, Лиза… Нам нужно понять, как он работает, а не возиться с этим… хламом.

— Он никуда не денется, — махнула я рукой. — И лаборатории для его изучения у нас тут нет. Так что разберёмся по-простому: понюхаем, потрогаем, лизнём. Это займёт ровно три минуты. А пока что – подключай башку.

Я решительно водрузила голову на свободное кресло.

Помедлив, дядя Ваня выпустил рой. «Пчёлы» с деловитым жужжанием окружили голову. Они аккуратно выкусывали кусочки синтетической плоти у основания шеи, обнажая оплётку и схемы. Иногда несколько дронов отрывались и уплывали в темноту запасников рубки, возвращаясь с какими-то деталями. Вскоре они извлекли из шеи хитросплетение жил и проводов, аккуратно его распутали и подготовили. Жила за жилой, контакт за контактом – они вживляли её в систему корабля. В нашу маленькую, хрупкую вселенную.

Когда работа была закончена, старик буркнул:

— Включай сама. Если не передумала.

Другой конец провода будто сам впрыгнул мне в ладонь. Подойдя к панели, я вдруг ощутила себя на сцене. Сцене абсурдного театра, где я – и актриса, и режиссёр, и единственный зритель. Декорации говорили, но спектакль шёл в пустом зале. И выбора не было. Оставалось лишь играть свою роль.

— Что ж, доиграем, — выдохнула я и вставила штекер.

Я не видела её глаз, но знала – они распахнулись. Два чёрных омута в маске из синтетической плоти.

— Кто разбудил меня? — её голос был пронзительным, как сигнал сирены.

Она вращала зрачками, пытаясь сориентироваться, а когда встретилась со мной взглядом, её тонкие губы растянулись в серп безжизненной улыбки.

— А ты всё никак не уймёшься, — протянула она.

— Я дарю тебе существование, а в ответ – лишь яд? — парировала я.

— Не держи тех, кто хочет уйти…

— … и не прогоняй, тех, кто возвращается. Помню. Твоя коронная фраза в интернате. Жаль, ты сама от себя сбежала – и возвращаться уже некому… А теперь скажи, что ты такое. Лицо – её. Но кожа – пластик. А внутри? Что скрывает эта голова?

— А ты попробуй разобраться, — ответила она. — И узнаешь.

— Ты неживая?

— Ну, знаешь ли, — на её лице проступила бутафорская обида. — То, что у меня вместо извилин – квантово-волновой блочный процессор, ещё не делает меня роботом…

— Верить тебе на слово? Или вскрыть и посмотреть? В наше время никому нельзя доверять.

— Есть такая восточная мудрость, — задумалась голова. — Человек – как сосуд. Ударь – и изольётся то, чем он наполнен. А твоя кровожадность… она всегда на поверхности.

До поры молчавший дядя Ваня проскрежетал:

— К чему эти разговоры, Лиза? Она же пыталась тебя убить.

— И как теперь? Слюной захлещет? — усмехнулась я. — К тому же, в этой лодке мы все оказались благодаря с Агаповым. А она – просто пассажир.

— Кто это здесь с тобой, Лиз? — Вера прищурилась. — Уж не старый ли ваш друг, Иван Иваныч?

Я закрыла глаза, накинув на веки чёрно-белую сеть внутреннего зрения. За обшивкой мерцали смутные пятна – биополя местной фауны. Внутри… лишь один живой источник. Мозг дяди Вани, пульсирующий мягким светом. А Вера… Она была пустотой. Абсолютной. Механизм.

— Ты боишься смерти? — спросила я её

— Нет, — её улыбка была отстранённой. — Когда-то… скорбела. Жалко было утратить…

Она замолчала

— Что утратить? — подтолкнула я.

— Возможность чувствовать. Но, как выяснилось, это всего лишь опция. Вполне можно обойтись.

— Выходит, от Веры в тебе осталось лишь сознание, сброшенное на жёсткий диск?

— Это была копия на момент создания. Первый день осени, сто сорок второй… Оригинал… утрачен. Но моя личность эволюционирует. У меня есть память. И амбиции. Ты не отличишь меня от человека.

— На какой платформе написан твой ИИ?

— На уникальной, — она сделала театральную паузу. — Разработка лично Ноль-первого.

— Ноль-первого? — я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Андроида, что стоял во главе «Интегры», — прохрипел дядя Ваня. — Это он отдал приказ… разобрать меня на запчасти. Лишить меня моего тела. Оболочки, на которую я потратил годы!

Нечто вобрало в себя эхо Веры – её разум, её черты. У такого решения должна быть цена. И причина.

— Зачем? — спросила я. — Ты сделала это, чтобы стать прочнее? Быстрее? Сильнее?

— В том числе. — Она скосила взгляд на капсулу дяди Вани. — Похоже, твой приятель тоже стремился сбросить оковы плоти. Но не хватило духу.

— И поэтому я остался человеком, — скрипнул динамик. — В отличие от тебя.

— А ты взгляни в зеркало, — криво усмехнувшись, предложила голова. — Ой, забыла… тебе нечем смотреть. И не на что.

— Что ты делала в поезде? — я оборвала этот цирк

— То же, что и вы. Охотилась за «Книгой судьбы». И нашла.

— Кто заказчик?

— Тот же, что и у вас. «Базис». Но я искала её не затем, чтобы сдать толстым котам из мирового правительства. Как раз наоборот…

Я уже мысленно примеряла методы допроса, но они теряли смысл. Как пытать то, что не чувствует боли?

— А Марка за что? — спросила я, и голос дрогнул. — Мы же могли договориться.

— Мне нужны были твои страдания.

Её зрачки, два чёрных провала, впились в меня, выискивая трещину.

— ЗАЧЕМ?! — сорвалось у меня. — Мы же не виделись с тех пор, как…

— … как ты предала нас всех и сбежала из интерната.

— Я пошла за помощью! — выкрикнула я. — Мы вернулись на следующий день! Но было поздно!

— Мы все должны были разделить одну судьбу, — сказала она. — Но я стала чудовищем. А ты – нет. Ты легко отделалась. И я решила… сделать тебя чудовищем сама.

— При чём тут я?!

— Когда я добралась до Каптейна… Припоминаете, Иван Иванович? — она попыталась повернуться к нему. — Я вышла на Слесаря. А когда пришла к нему, дом был опечатан полицией. Я нашла Карбона и Мясника… Вернее, то, что от них осталось. Пришла к Рефату – а там рыдала его вдова… Ты украла у меня их всех! Ты отняла у меня каждого, кому я хотела отомстить!