Где-то в коридоре валялся наш скарб. Зашвырнув в трюм рюкзак и сумку, я так и оставила их там летать по переходному отсеку во время всех этих диких манёвров. Нужно было проверить – осталось ли что-то целое в этом мире, кроме нас, и я выбралась из кресла, тут же ощутив, насколько потяжелели тело и голова.

Было тихо. Слишком тихо. Лишь гул двигателей отдавался вибрацией в пол. А за обтекателем… ничего. Ничего не менялось. То же ровное реликтовое свечение разливалось с той стороны прозрачного композита, и в этом застывшем натюрморте я чувствовала себя как тогда, в железнодорожном туннеле, когда остановилось время. Мы не неслись сквозь световую трубу, как это часто описывают в книгах и рисуют в фильмах. Мы висели. Застряли в горле белой бесконечности. Секунда. Десять. Минута. Время текло, как расплавленное стекло – густое и бесцельное.

— Наверное, мы здесь навсегда, — сказала я. — Наконец-то тишина. Покой.

— Покой нам и не снился! — захрипел динамик. — Вернись в кресло, дура!

Рукоподобная стая «пчёл» дёргала ремни, привязывающие его капсулу к креслу. Смотрелось сюрреалистично – мультиварка, пристёгнутая ремнями безопасности, как пассажир. Словно пуповина, из неё торчал толстый провод, уходящий в панель управления.

— Лучше перебдеть, — пояснил старик. — Не люблю тряску и болтанку. А уж упасть… и подавно. И вообще, есть правила безопасности…

— Ладно, не ворчи. — Я уселась обратно, щёлкнув замком.

— Если датчики не врут, мы… под пространством, — сообщил дядя Ваня. — Не знаю, перемещаемся ли мы и куда. Но если прыжок на пятнадцать световых лет занимает миг… то куда нас могло занести?

— Лишь бы обратно не выкинуло, — прошептала я. — На Ковчег я больше не хочу. Кстати, дед… Я всё хотела спросить… Если на Ковчеге уже вовсю научились делать тела, почему ты не напросился на операцию по пересадке мозга? Зачем остался… в банке?

— А помнишь, как ты завидовала, что мне не нужно спать и есть? — протянул динамик. — Причина всё та же. Я… привык. Меняться сейчас – всё равно, что рождаться заново. Страшно…

И в этот миг пространство содрогнулось.

Белое за обтекателем задрожало, поплыло разноцветными полосами, заплясало, как в стробоскопе. Давление скакнуло – и обтекатель захлестнула масса тьмы. Густая, живая. За толстыми прозрачными слоями поплыли звёзды. Или пузыри?

— Жидкая среда за бортом, — бесстрастно сообщила Надюша. — Защитное поле задней полусферы активировано, достигнута предельная мощность… Опасность затопления воздухозаборников… Опасность затопления…

— Надюша, всплывай! — заволновался старик. — Тащи нас наверх! Форсажем!

— Перевожу маршевый двигатель в режим форсажа…

Корабль затрясся, будто по нему били кувалдой. Глаза привыкали к темноте, и я начала различать среду за бортом. Густой, багрово-бурый раствор. Мы продирались сквозь него, как пуля сквозь желе.

Удар. Он пришёлся в бок, сбивая «Виатор» с курса. И впереди… показалось нечто.

— Это что ещё?! — Я вжалась в кресло, тыча пальцем в стекло.

Мимо, разрезая бронзовую толщу извивающимся хвостом, проплыло чудовище. Белёсое, длиной с вагон. Помесь ящера, акулы и кошмара. Жидкость вокруг него вскипала. Оно сделало пируэт, развернулось – и оскалилось. Пасть. Огромная, невероятная пасть, усеянная частоколами зубов.

Стремительный рывок – и весь корабль содрогнулся от оглушительного удара. По стеклу проскрежетали зубы, и внешний слой обтекателя с гулким хрустом пошёл трещинами. Я вжалась в кресло, чувствуя, как вибрация впивается в кости. Теперь я видела эти зубы вблизи, а между ними – что-то вроде щупалец, скользивших по стеклу, ощупывающих добычу.

Не сумев проломить, тварь отцепилась и исчезла. Новый удар, оглушительный, потряс корабль. Свет поверхности ушёл наверх

— Разгерметизация грузового отсека, — голос Надюши был ледяным укором. — Необходимо вмешательство ремонтной бригады… Разгерметизация…

Тело покрылось липким, холодным потом. Глаза метались по панели. Что делать? Чем стрелять? Чем стрелять в океане?!

Взгляд упал на пульт связи. Рука сама дёрнулась – я ударила по всем кнопкам разом. Отстрел микроспутников! По бортам распахнулись шлюзы, и ретрансляторы ушли в багровую пучину.

— Спутники отделены, — сообщила Надюша. — Критический износ двигателя, падение мощности…

— Режим детонации! — закричал дядя Ваня. — Последний рывок, родная! Вытаскивай нас отсюда!

Позади захлопал маршевый двигатель, выжимая из себя последние силы. Он вбивал меня в кресло, выталкивая корабль наверх. Тьма за стеклом начала светлеть, медленно проступал янтарный свет. Всё тряслось, гремело, трещало, гулкие хлопки рвались пушкой над самым ухом, а я замерла в ожидании следующего удара. Или взрыва, который разнесёт «Виатор» на мелкие кусочки вместе с нами.

Поверхность. Её свет был самым желанным, что я видела в жизни. Давай, жми… ЖМИ!

Новый хлопок – и мощный толчок сзади. Свет появился, нырнул вверх, а обтекатель залила густая медная волна. Вдали показался берег – красно-коричневый, пустынный, он тут же пропал и снова появился – уже ближе.

Двигатель чихнул и захрипел, отдавая последние силы. Задняя часть с шипением осела в воду, «Виатор» по инерции резал волну, днищем пропахал отмель и, задрав нос, наполз на прибрежный склон. Машина издала выдох облегчения и двигатель заглох окончательно.

— Аварийное отключение двигателя, — констатировала Надюша. — Дальнейшая работа невозможна без капитального ремонта…

Динамик дяди Вани тяжело вздохнул:

— Вот теперь, кажись, и впрямь отдохнём.

Воцарилась тишина. Та самая, что наступает после катастрофы, густая и звенящая. Электроника и пневматика корабля тоже затихли, исчерпав последние силы. Я распласталась в кресло, вглядываясь в нефритовое небо, густое, словно кисель. По нему плотными слоями дрейфовали чёрно-красно-коричневые облака. Или это не облака? Вот одно из них надвинулось и поплыло прямо над нами, отпечатывая на своей поверхности похожий на гигантскую осу серебристый силуэт туши «Виатора». Ломаные зубцы наполовину оторванных атмосферных крыльев проплыли над головой и растворились белёсой дымкой. Через какое-то время в отражении вновь появились тёмный обтекатель кабины и наполовину погружённая в коричневую жидкость грузовая секция.

— Зеркальные облака? — спросила я без интереса. Удивляться уже не оставалось сил.

— Крайне любопытный атмосферный феномен, — отозвался старик.

Отражение крохотного белого лица в полукруглой кабине заколыхалось, и дымчатая волна смыла его, открывая синюю, неестественно тёмную ночь, щедро усыпанную горстями незнакомых звёзд. Можно было различить недвижимые шлейфы туманностей, которые оттеняли дрейфующие прямо по воздуху неровные пятна. И… куски скал. Глыбы горной пороны, неспешно дрейфующие в воздухе. Это зрелище было до жути знакомым.

— Как думаешь, где мы? — спросил дядя Ваня.

— Очень, очень далеко, — прошептала я. — Может быть, даже в другом рукаве Галактики.

— Надюша, сообщи обстановку за бортом, — распорядился дядя Ваня.

— Состав атмосферы: азот – сорок один процент, водород – двадцать девять, фосфор – восемнадцать, кислород – девять. Незначительные примеси метана и неорганических соединений. Смесь для человека – смертельна. Настоятельно рекомендуется использование средств индивидуальной защиты. Уровень радиации: в норме. Температура: минус пятьдесят один градус. Ветер: семь метров в секунду.

Великолепный курорт…

— Внимание, — добавила Надюша, — взрывоопасная концентрация азотной смеси в грузовом отсеке. Запускаю дегазацию отсека… Необходимо вмешательство ремонтной бригады.

— Брешь надо залатать, — буркнул дядя Ваня.

— И чем? — спросила я.

— Если мне склероз не изменяет, в одном из шкафчиков по правой стороне есть тюбик герметика.

— И заделывать, ясное дело, пойду я?

Старик промолчал.

— В этом нет смысла, — сказала я. — Двигатель мёртв. Мы никуда не полетим… Надюша, проверь герметичность остальных отсеков.