— Это вермиды, — почти прошептала она. — Так называют здешних каменных червей. Если всё так, как рассказывает твоя подружка, черви проснулись и выходят к поверхности. Ты же знаешь, почему, верно? — Голова вперилась в меня тьмой. — Почему дождевые черви вылезают из-под земли во время дождя? Бомбардировка каплями тянет их наверх, им любопытно узнать, что происходит…

Мозг уже едва справлялся с потоком нахлынувшей информации, поэтому я не знала, что ответить. На лице головы словно бы мелькнула тень сочувствия.

— Да, ты не успеваешь прожить и дня, как забываешь его… Знаешь, кто я?

— Мне наплевать, — изобразив равнодушие, ответила я. — Мне не нужны друзья.

— Я не собираюсь записываться к тебе в приятели, — брезгливо бросила она. — И пусть я даже несколько раз пыталась облегчить твои муки, но, поверь, это не от большой любви. Как водится, я не особо преуспела.

— Я не знаю тебя. Ты врёшь.

— Может, и вру, — ухмыльнулась голова. — Но ведь ты никак не сможешь это проверить. Они свели тебя с ума, превратили в овощ и сделали своим инструментом.

— А ты, стало быть, наслаждаешься полноценным образом жизни? — съязвила я в ответ.

— А ты всё ещё веришь, что у тебя есть выбор? — парировала она. — Милая, они уже всё за тебя решили. Ты для них не солдат. Ты – патрон. И скоро тебя отправят в ствол.

— Врёшь! — выпалила я.

— Я уже много дней и недель здесь, уже и не помню, когда они сняли меня с тела, —словно в полубреду, бормотала голова. — Я им больше не нужна, они вытащили из меня всё, что хотели, поэтому почти всё время держат меня в гробу. Иногда он катается туда-сюда по этим лабиринтам из одной лаборатории в другую… Архивная единица, которую переставляют с полки на полку… Иногда они думают, что я сплю. Но я не сплю. Я никогда не сплю и периодически слышу, как она с тобой возится… Иногда она рассказывает тебе какие-то истории из прошлого. По правде говоря, это больше похоже на общение с коматозницей…

Словно покойник перед погребением, я лежала в стальном гробу, а девушка в чёрном мундире иногда открывала крышку и присаживалась рядом, чтобы рассказать… О чём? О наболевшем? Поделиться мыслями или выяснить, как я себя чувствую? Я пыталась отогнать от себя сцену, выраставшую в воображении, а голова тем временем продолжала:

— Похоже, у вас было короткое, но весьма увлекательное совместное путешествие. Иронично, что она спасала твою жизнь, а потом приняла смерть от твоих рук. Но смерть меняет людей, это она верно сказала. Она больше не та, кого ты знала раньше.

— Она просила меня помочь ей, — вспомнила я, пытаясь собрать воедино рассыпающуюся конструкцию мыслей. — Сказала, что у меня есть необычные способности. Я не знаю, правда ли это, но видела что-то… Больше всего напоминавшее бойню. Всё горело, гибли люди… — Я прокручивала в памяти ускользающие лоскуты видений, мерцавших перед глазами несколько минут назад, во время беседы с незнакомкой по имени София. — Но я не знаю, мои ли это воспоминания.

— Суперспособности, как у киногероев? — осклабилась голова. — Меня вообще сложно удивить, но тебе это удалось ещё там, до всего этого. Когда я узнала, сколько людишек ты прикончила… Надо было позвать тебя в организацию, вышел бы толк… Кстати, меня зовут Вера, если это о чём-нибудь тебе скажет.

— Вера, говоришь? — Я повертела это имя так и этак, присмотрелась к нему. — А как насчёт тебя? Может, ты ещё опаснее меня? Может, не зря они держат тебя в таком виде?

— Я уже давно смирилась с тем, что останусь здесь навсегда, — сощурившись, сказала Вера.

— А сколько смертей на твоих руках?

— Побольше, чем на твоих, — усмехнулась она. — Правда, они не были столь значимыми для меня. Ты собрала все самые жирные сливки, но вот кое-кого из тех, кого я переломала, стоило бы повесить в рамочку. Чего только стоит твой дружок Марк, так вовремя подвернувшийся мне под руку…

Зябкий холод объял отсутствующие конечности. Восстал перед взором узкий сквозной коридор вагона, усыпанный блёстками стёкол. Отпечатанное в подкорке имя вспыхнуло молнией электрической лампочки, ослепительно мерцавшей на весь вагон. Марк…

Тот, кто был дорог мне, как родной брат и больше. Тот, кто нянчился со мной, вытаскивал из передряг, с кем вместе мы зарабатывали первые шальные деньги… Я вспомнила его, как разом вспомнила и ту, что оборвала его жизнь в вагоне поезда. Это ведь она была прямо передо мной – только руку протяни!

— Вера, — прошептала я, почувствовав волну нестерпимого расширявшегося жара внутри.

— Наконец-то вспомнила! — торжествующе воскликнула голова. — Я-таки достучалась до твоего дохлого мозга!

— Я тебя прикончу! Разорву к чертям! — Я тщетно рванулась вперёд, но широкая стальная скоба намертво приковывала руку.

— Давай, попробуй! — раззадорилась Вера. — Сыграем, наконец, нашу последнюю партию! Только имей в виду, фигуры будут одного цвета!

Убить её! Сжечь! Я ведь теперь умею, правда, не помню, как… Нет, не сжечь… Раздавить эту треклятую голову чем-нибудь тяжёлым!

Ненависть кипела во мне, как кислота в раскалённом добела чугунном котле. Пальцы сами собой до боли сжимались в кулак. Земля под ложементом дрогнула в такт бешеному стуку моего сердца. Стеклянные панели на столе зазвенели, как мои собственные нервы, оголённые до крика. Мир содрогался от моей ярости.

Ненавистная голова сверлила меня взглядом двух чёрных мячиков для гольфа, ложе её шаталось из стороны в сторону – а за всем этим я видела стол с мехапротезами внутри. Так нужные мне, они лежали и ждали своего часа. Ждали, когда станут частью меня.

Сейчас… Прямо сейчас, безотлагательно!

Всю свою волю я направила в одну точку – прямо на тонкую лёгкую створку тумбы-стола. Открывайся… Открывайся же, чёрт тебя дери! В сторону! Вон, прочь, двигайся к хренам собачьим!

И створка сдвинулась. Отползла на сантиметр. Затем на два, на пять, и ещё. Вот уже засеребрилось в полутьме ниши. Я напрягалась до слёз изнеможения, а створка отъезжала в сторону, и наконец сквозь залитые жидким свинцом веки я разглядела биотитановые конечности, лежащие в нише. Пара глубоких вдохов – и с новым усилием механическая рука сдвинулась с места. Сначала легонько, незаметно. Потом её с шелестом вывезло из ниши, и она рухнула на бесцветный пол. А затем потащилась сквозь помещение…

Мне казалось, что время, словно резиновая лента, растянулось до галактических размеров. Искры фейерверков брызгами разлетались из-под век. Медленно, но верно, волоча по полу серыми пальцами с синеватыми сервоприводами жил, механическая рука ползла ко мне, пока не пропала из поля зрения и не замерла под капсулой. Я знала – она там. Не составляло труда почувствовать расстояние между нами, её расположение и точку, за которую удобнее будет «ухватиться».

Словно на школьной доске, я мысленно рисовала на изнанке сомкнутых век траекторию движения, намечала точку приложения усилий. Чудовищное сверхусилие – и внутри головы, рождая дикую боль, что-то лопнуло. Сосуд? Какой-нибудь лимфоузел? Может, пресловутое новообразование отвоёвывало себе жизненное пространство? Неважно, всё неважно, нужен лишь результат – здесь и сейчас!

Незримая конечность приподнялась в воздухе. Повисла над полом, сделала медленную, нерешительную дугу и упала мне на лицо холодной биометаллической ладонью. Я сосредоточилась, собрала себя в тугой дрожащий комок нервов, и рука, неловко перевернувшись в воздухе, заняла своё место в мягком ложементе…

За всё это время голова с чернильно-чёрными глазами ни издала ни звука – она просто смотрела на происходящее, ошеломлённо раскрыв рот. Уже скоро я доберусь до тебя, отродье, совсем скоро – и тогда ты будешь завидовать мертвецам…

Но сперва рука должна интегрироваться с телом. Я едва ли могла вспомнить схему, но точно знала – мехапротезы съёмные, и мои тюремщики не стали ничего ломать. Поэтому я попробую собрать себя по частям. Интересно, что сказал бы барон Мюнхгаузен после такого трюка?

Я смогу! Я всё вокруг себя заставлю служить своей воле, но начну с мехапротеза. Подключайся, шарнирный механизм! Совмещайтесь, узлы, скрепляйтесь между собой! Ну же, некогда ждать!