— Подсудимый прибывает на свой последний довод! — громогласно, на весь зал возвестил голос.

Кратко и ослепительно сверкнуло, и когда глаза отвыкли от вспышки, в центре зала стоял человек. Одинокий, зажатый в клетке из света, он стоял и едва заметно покачивался. Непроходимый и почти невидимый силовой барьер вокруг него выдавал себя лишь изредка – когда странная игра света пускала вдоль незримого столба радужную рябь наподобие потревоженного масляного пятна, распластавшегося поверх лужи.

Оценив обстановку, я не обнаружила на себе маску. Сбоку сидела русоволосая девушка, тоже без маски – пожалуй, единственная во всём зале, не считая меня и человека в центре. Девушка разительно отличалась от местной публики – хрупкая, ростом намного меньше остальных, она была похожа на подростка, случайно забредшего в концертный зал на причудливое выступление. Затерявшись среди плечистых солдат и работяг, она вытянулась в струну и напряжённо смотрела на стоящего в центре зала пленника. Она изучала его.

Почувствовав мой немигающий взгляд, девушка обернулась. На измождённом лице темнели усталые глаза с отчётливыми красными прожилками – кажется, она не спала уже очень давно.

— Лиза? — её шёпот был беззвучным, лишь губы шевельнулись. Она сжала мою руку. — Ты снова здесь…

Я не знала, здесь ли я, но на всякий случай утвердительно кивнула.

— Только вернулась оттуда… Дыши глубже. — Девушка сочувствующе нахмурила лоб и наклонилась поближе: — Мы ненадолго. Сегодня последний довод после оглашённого приговора. Посмотрим на это, а потом сразу пойдём домой. Обещаю.

Я вновь кивнула. Зал тихо шелестел разноголосицей – люди о чём-то переговаривались в ожидании начала мероприятия.

— Я тебе уже рассказывала, но не знаю, помнишь ли ты… Наверное, нет. Так вот… — Набрав в грудь побольше воздуха, девушка заговорила: — Крючков прокололся. Он не думал, что Дегтярёва эксгумируют снова. Фройде лично вёл осмотр… и нашёл яд. С алюминием. Тот самый, что утаили при первом вскрытии пособники Горячева. — Она с ненавистью глянула в центр зала, на Крючкова. — Потом сняли омниграммы со всех высших чинов…

Сидящий спереди хмурый здоровяк в военной форме обернулся, и девушка, понизив голос, перешла на полушёпот:

— Там такое нашли… Воспоминания о сговоре против Дегтярёва, доказательства его убийства… А потом ещё и тайные переговоры с Конфедератами. И знаешь, с кем ещё? — Она сделала паузу и выжидающе выпучила на меня карие глаза. — С Эмиссарами… С теми, которые нас… В общем, безопасники взяли и главврача колонии с заместителями, и высших офицеров Совета. А до суда дотянул только Крючков и один из врачей. Остальные бесследно пропали. И мне почему-то кажется, что их уже нет в живых… Вот как-то так, если вкратце.

Пока я пыталась переварить услышанное, девушка продолжала:

— Это было чудовищным шоком для всех. Никогда ещё здесь не было подобных подковёрных игр… И знаешь, мне кажется, ты была права – людей невозможно переделать. Рано или поздно в любом сообществе появляются те, кто ради власти пойдут на всё… Ну, а потом был трибунал. Закрытый, непубличный, длился аж две недели. А сегодня состоится его публичная, заключительная часть. И вот, собственно, мы с тобой здесь, а вон там… — Она указала на столб света с заключённым в нём человеком, — ключевая фигура заговора, генерал Крючков. Бывший руководитель службы безопасности и правая рука Горячева, бывшего главы Совета Ковчега.

Человек в столбе света не видел тех, кто находился по эту сторону барьера – я уловила это по его подслеповатым движениям, осторожному ощупыванию прозрачных стенок, взгляду, который не мог зацепиться ни за что в зале. И вдруг – в тот момент, когда я на него посмотрела – он взглянул на меня. Лишь на краткое мгновение.

Он завертел головой, взгляд его блуждал, но поминутно возвращался ко мне – каким-то неведомым чутьём он натыкался на меня глазами, выискивал среди присутствующих, как слепец, чьи чувства обострились до предела, перехватывая функции зрительного восприятия.

Странная связь. Я закрыла глаза, и на полотне сомкнутых век появилось оранжевое пятнышко. Едва различимое пятно, как послеобраз от яркого света, пульсировало, становясь то ярче, то тусклее. Стоило сконцентрироваться на нём – и я почувствовала отчётливый ритм. Так билось сердце человека в световом столбе…

Неожиданно раздался пронзительный звуковой сигнал, освещение зала приглушилось, а световой столб, оставшийся единственным ярким источником света, пошёл рябью и стал как будто бы отчётливей, контрастней.

Мужчина увидел людей, оказался с ними лицом к лицу, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он закрыл глаза. Исчез для десятков масок, стал невидим. Зал замер в терпеливом ожидании, пока человек не покажется из своего последнего убежища – из-за штор собственных век. Даже здесь, в центре внимания и на всеобщем обозрении генерал Крючков умудрился остаться на своих условиях.

В центре, рядом со световым столбом в воздухе соткалась полупрозрачная голограмма человека в плаще до пола, лицо которого скрывал глубокий капюшон. Неведомый прокурор и судья в одном лице, а между ним и полукруглым столом – обвиняемый.

— Я – судебный искусственный интеллект, индекс СИИ-9, ревизия от первого 01.03. — Голос гремел на весь зал – лишённый тембра, ровный, как гул трансформатора. — Обвиняемый Крючков Антон Савельевич. — Фигура повернулась к арестанту. — Процесс по делу об измене сообществу завершён. Вердикт вынесен. Эпизод с покушением на убийство главы Совета Леонида Дегтярёва снял с вас неприкосновенность личности и памяти. Полученные Судом воспоминания – как долговременные, так и кратковременные, являются подлинными и изменениям не подвергались. В соответствии с «презумпцией не случившегося», ваши мысли и намерения после снятия первой процессуальной омниграммы в расчёт не принимались.

Судья вновь обернулся к залу и твёрдо поставленным голосом сообщил:

— По результатам декомпозиции слепка сознания подсудимого был установлен факт переговоров с представителями как недружественной Ковчегу Конфедерации, так и враждебной внесекторальной цивилизации «Кураторы», чьи действия классифицированы как перманентный акт агрессии. С целью подчинения Ковчега Конфедерации переговоры велись в обход Совета, тайно…

— Вы так ничего и не поняли, — тихо произнёс низложенный генерал.

— Резюмируя все имеющиеся факты, — продолжала безликая голограмма, не обращая внимания на Крючкова, — суд признал подсудимого виновным в измене, сговоре с вероятным противником, пренебрежении человеческими жизнями, подлоге, злоупотреблении служебным положением в составе преступной группы. Вследствие деяний подсудимого погиб старший офицер флота и глава Совета, а прямой приказ подсудимого привёл к гибели двух младших офицеров – Агаты Скворцовой и Архипа Конькова.

Плащ колыхнулся, фигура вновь повернулась к световому столбу.

— Подсудимый, признаёте ли вы свою ответственность за гибель вышеозначенных людей?

— Я слышал список. — Его голос был ровным, без раскаяния.

— Имеете ли возражения по существу?

— Возражения? — Он чуть склонил голову. — Против чего? Вы же уже всё решили.

— Сегодня мы собрались здесь для того, — продолжала голограмма, обращаясь к публике, — чтобы подсудимый донёс до присутствующих свой последний довод. Подсудимый имеет право на свободное изложение своих мыслей и на диалог с любым, кто решит показать своё лицо. Всё сказанное здесь будет занесено в протокол, подвергнуто обработке и опубликовано в судебном архиве Информационного Пространства Ковчега…

Голограмма сделала широкий жест, обводя помещение рукой, и бесследно растворилась. Десятки людей в зале сидели неподвижно. Они ждали первого, кто поднимет голос против обвиняемого. Казалось, Крючкова не на шутку боятся даже сейчас, когда он совершенно беспомощен.

— Я буду говорить от имени людей, — наконец кто-то спереди сказал твёрдым басом, и тёмный широкоплечий силуэт возник перед световым столбом. — Полковник Матвеев, честь имею.