Силуэт снял маску с лица. Собеседники некоторое время мерили друг друга взглядами, а люди затихли, перестали даже дышать.

— Иронично, — прохрипел подсудимый. — Подчинённый собирается подвергнуть остракизму руководителя. Кем вы меня считаете, полковник? Кто я для вас теперь?

— Вы – предатель и более не мой руководитель, — ответствовал Матвеев. — Вы тот, кто поставил под угрозу существование нашего общего дома.

— Да, ты так ничего и не понял, — вздохнул Крючков с напускным равнодушием. — Как и вы все. Потому что вы такие же, как и они там, снаружи. И вы хотите такими оставаться. Более того – у вас не хватает духу в этом признаться. Себе. Кишка тонка…

Шёпот пробежал по залу, прохладный ветер пронёс его вдоль скамей, и вновь стало тихо.

— Я чувствую надменность в ваших словах, — спокойно сказал Матвеев. — Вы отделяете себя от сообщества, ставите себя превыше других. Почему?

— Чтобы ответить на твой вопрос, полковник, я должен начать издалека, — пространно произнёс арестант. — Мы с тобой, Матвеев, учились в одной школе, в параллельных классах. Вместе заканчивали Академию. Из политэкономии ты должен помнить о том, что любая построенная человеком общественная система определяется объектом, который в этой системе присваивается. Помнишь?

Матвеев промолчал, а Крючков снисходительно покачал головой и продолжил:

— Так вот. Когда-то давно на Земле рабовладение, где объектом был раб, уступило место землевладению. А оно, в свою очередь, породило капитализм – отчуждение уже не урожая, а результатов всякого труда. Как известно, все эти системы присвоения – банальная преступность, хоть и очень хорошо организованная. Каждая из них в свою пору казалась их выгодоприобретателям безупречной, но каждая рано или поздно заканчивала свой век на обочине истории колёсами кверху…

Запертый в световом столбе человек был невозмутим, будто не суд шёл, а лекция, где он постепенно входил в привычную для себя роль преподавателя.

— Капитализм тоже закончился, — вещал генерал. — И закончился тогда, когда изъятию у людей подлежал уже не результат их труда, а они сами, но уже не в качестве рабов. Их целеполагание, поведение, чувства. Это стало возможным благодаря трём величайшим изобретениям двадцатого века – компьютеру, интернету и социальным сетям. Созданные для контроля над поведением людей, они сформировали неокапитализм, который окончательно утвердился с появлением четвёртого величайшего изобретения – нейроинтерфейса. Вот он-то наконец и позволил присвоить чужие тело и разум… Инструмент окончательного отчуждения. Добровольного рабства, которое продают как свободу… Сколько идиотов уже зашили себе в головы эту дрянь?

Взгляд его бесцветных глаз миновал массивные силуэты офицеров, солдат и рабочих, их плечи и скрытые за масками лица, и обратился прямо на меня. Взгляд беззлобный и будто бы полный мимолётного сожаления – как сожалеет человек о поломке электроприбора, выбрасывая его в мусорное ведро. Напряжение в воздухе росло, арестант сверлил меня глазами и морщил лоб, а я зажмурилась и вновь принялась изучать странное оранжевое пятно. Пропитываться размеренной пульсацией его сердца, оглядывать незримую связующую нить. Я пыталась понять, что это такое.

— Антон Савельевич, — произнёс Матвеев, — вы поднаторели в политэкономии и политической теории, но какое это имеет отношение к делу? К чему вы ведёте? Пытаетесь заболтать всех нас?

— Немного терпения, мой прямолинейный друг, — снисходительно усмехнулся Крючков. — Антропологический переход к неокапитализму случился совершенно незаметно. Люди уже навсегда и безвозвратно поделены на элиту, которая живёт по две сотни лет, кушает мясо и дёргает за ниточки, и на живое сырьё для удовлетворения амбиций этой самой элиты… Крайняя нищета, жареные насекомые вместо еды и блаженное пребывание в красочных виртуальных мирах – вот, что уготовано всем, кто не входит в высшую касту. Часть населения Земли и окраинных миров всё ещё сопротивляется такому порядку вещей, но это ненадолго. Даже если они преуспеют сейчас, следующее поколение всё равно отправится в стойло – добровольно и с песней. И наш с вами подарок землянам – возможность межпланетных перелётов – лишь отсрочил неизбежное.

— Это противоречие между нашими обществами – одна из опор существования Ковчега, — согласно кивнул полковник Матвеев. — Мы не должны были уронить нашу родину в рабство – в любое, даже цифровое, – и стать такими же, как земляне. Глядя на человечество, мы не должны были забывать о том, что смотримся в кривое зеркало.

Крючков на мгновение задумался о чём-то. Затем обвёл взглядом тёмную сферу зала перед собой, будто пересчитывая присутствующих, пытаясь каждому заглянуть в лицо сквозь непроницаемую маску.

— Все вы, мои соотечественники, цените семью превыше всего, — наконец сказал он. — У тебя трое детей, Матвеев, и ты хорошо знаешь – пока у человека есть семья, лишить его человеческого обличья трудно… Но там, снаружи семья была методично ликвидирована. Её объявили пережитком, «токсичной структурой», подменив истинную связь – симулякрами в социальных сетях и культом гипертрофированного «я». Семья низведена до смешного анахронизма и даже запрещена, где это было возможно… Не мне тебе рассказывать – просто посмотри, что творится на обоих американских континентах, в этом цирке бесполых изуродованных псевдосвободой хохочущих каннибалов… Но даже там, где семья ещё существует, люди давно уже живут в лизинг, в кредит. Среднего человека лишили земли, жилья, машины – всего. Попав в такие условия, он естественным образом стал сторониться лишнего обременения в виде семьи.

Экс-генерал шумно вздохнул – казалось, его и вправду волновали судьбы чужих людей, живущих за десятки световых лет отсюда.

— Сообщество людей превратили в атомизированную массу, — произнёс он. — В человечину. Но грустная ирония в том, что вчерашним капиталистам всего этого мало. Контроль над поведением и даже над самими людьми стал уже пережитком прошлого. Неокапитализм исчерпал себя, и теперь элиты захотели получить власть над единственным, что было им ещё неподвластно – над человеческими душами. Они решили, что человечество созрело к пост-антропологическому переходу в пост-неокапитализм… Ты, наверное, спросишь – в каком виде случится этот переход?

Заданный вопрос повис в воздухе без ответа – Матвеев лишь повёл могучими плечами.

— Этого не произойдёт, — словно топором отрубил Крючков. — Структуру мира, в котором существует и живёт Конфедерация, выстроили люди, считающие себя гениальными, неимоверно сильными и хитрыми. Практически богами. Но на деле – это всё те же карманные воришки, навсегда застрявшие во власти своего младенческого хватательного рефлекса. Ещё и ещё… Больше и больше… Хватать всё, что попадётся под руку и заталкивать в пасть… Жалкие, примитивные обезьяны!

Генерал презрительно фыркнул и сплюнул на пол.

— Жадность – это свойство людей старого мира, — сказал Матвеев. — Это пережиток времён, когда человек был обделён, а потому жаждал бо͐льшего.

— Тогда как ты объяснишь поведение людей, которые уже имеют в кармане полмира, но им всё мало? — вопросил Крючков, задрав брови. — Что это? Психическая болезнь? Судьба человека как вида? Врождённый дефект homo sapiens?

Тишина в зале была звенящей, всё внимание было обращено к оратору.

— И вот мы вступаем на неизведанную территорию, правда, полковник? — ехидно полуспросил Крючков. — Все эти побасёнки про новый мировой порядок, все эти гениальные планы подчинения, виртуальные миры и даже хитрые искусственные эпидемии – они все про одно. Про деньги, которые им никогда не потратить, и про господство над такими же, как и они – жадными убогими плебеями, но только чуть победнее… Даже сейчас, искусственно продлевая себе жизнь на десятилетия, их фантазии хватает только на то, чтобы жрать в три горла и поплёвывать сверху на тех, кого они поработили. Их жирные холёные дети, утопая в собственной никчёмности и бесполезности, гибнут от переедания и передозировок, а сами они называют своё копошение в дерьме «властью». Они даже не понимают, для чего всё это делают – это просто агония медленно умирающих глистов…