— Я не понимаю, о чём вы, — пробормотала я.

— В этом ваше облегчение и проклятье, — слабо улыбнувшись, пробормотал он. — Воспользуйтесь сменой обстановки, не думайте ни о чём, пока есть такая возможность… Вы готовы засвидетельствовать исполнение приговора?

— Наверное. Не знаю…

— Я буду считать это положительным ответом. В таком случае, давайте не будем тратить время и сделаем это. Запускайте капсулу, — приказал старец в свои наручные часы.

Краткая, едва заметная вибрация колыхнула стальной пандус под ногами. Через несколько секунд под обзорным окном в поле зрения вплыл продолговатый серебристый футляр. Он постепенно уменьшался в размерах, контуры его очерчивала сияющая где-то в стороне двойная звезда, играя сиреневыми отсветами на стальных гранях. И было что-то, что я чувствовала всё отчётливей, едва уловимое где-то прямо под сердцем – чужеродная связь с пленником криокапсулы истончалась, с каждым мгновением растягивалась по мере отдаления футляра.

Сверкнула вспышка, в корме капсулы загорелся синий факел, полыхнул огненным цветком, и криокапсула, стремительно набирая скорость, понеслась прочь, во тьму. Спустя считанные мгновения от модуля осталась лишь мерцающая точка – ещё одна точка среди миллиардов таких же. Незримая нить, связывавшая меня с пленником, лопнула, хлестнула морозом по подсознанию, образуя пустоту, которая не была таковой. Смятение овладело мною, как если бы в той капсуле была я сама.

— Как по мне, это весьма жестокое и расточительное наказание, хоть и соответствующее обстоятельствам, — скрипуче заметил мой собеседник. — Я даже не уверен в том, что оно отвечает тяжести содеянного, но решение принимал не я. Бесконечное число пожизненных сроков – и никакой, даже малейшей возможности помилования…

Заточённый в персональный склеп, тысячелетиями летящий сквозь пустоту без точки назначения, без перспектив и без будущего, человек был обречён превратиться в высохшую мумию. Он более не имел права на свободу и даже на движение, погружённый в истинное, бесконечное одиночество. Всё, что было теперь у него до самого конца – это стук сердца, размеренное дыхание и призраки прошлого…

Я застыла у иллюминатора, и разум медленно соскальзывал во тьму, что уже поглотила капсулу без следа. Эта тьма тянула за собой, суля забвение. А в нижней части выпуклого иллюминатора появилась покатая спина каменистого шара. Щербатая и свинцовая, она медленно замещала собой темноту вакуума – наш корабль возвращался обратно на незнакомую мне планету после недолгого пребывания вне её атмосферы.

Неожиданно на руке зазвенел красочный электронный браслет, расплёскивая гулкую трель по туннелю.

— Лиза? — тихо позвал старик, выдёргивая меня из морока.

Оторвав взгляд от цветастого браслета, я огляделась по сторонам – кроме нас двоих в тёмном стальном коридоре никого не было. Старик обращался ко мне. Несколько мгновений я прокручивала в голове это имя, ощупывала его со всех сторон – Лиза. Лиза…

— Лизавета, — ласково и по-отечески повторил старец, подслеповато заглядывая в браслет на моей руке. — Ваш баланс нейромедиаторов смещается… Неужели вы перед отбытием пропустили ноотропную капельницу?

— Какую ещё капельницу? — нахмурилась я.

— После неудачного амнезофереза ваше сознание раз за разом теряет реальность и вновь возвращается в неё, — терпеливо, но с глухой нотой утомления пояснил он. — Регулярный приём препаратов сглаживает первичный шок после того, как вы вновь обнаруживаете себя в реальности, и помогает мозгу дольше удерживаться в ней, не пугаться её и окружающих явлений. Но, похоже, кто-то недодал вам вашу дозу. Случайно или намеренно… По прибытии я постараюсь поднять вопрос…

— Наверное, прозвучит очень странно, — честно призналась я, — но я и вправду помню только последние пять минут.

— Это похоже на своего рода периодическую перезагрузку сознания, очистку кратковременной памяти. Но с этим можно научиться жить, — увещевал старик. — Специалисты стараются помочь вам изо всех сил, и не последнюю роль играют препараты. Если не хватает напоминаний с браслета, надписей фломастером на руке и персонального помощника… — Удостоенный внимания, терпеливо ожидавший на пандусе синий шар пискнул и подпрыгнул на месте. — Если всего этого недостаточно, попробуем снова приучить вас к контактным линзам и будем транслировать на них памятки хоть ежеминутно…

— Хотите сказать, что в моей памяти совсем ничего не откладывается? — спросила я. — И как долго это продлится? Как вспомнить то, что было час назад? И почему я не разучилась, к примеру, говорить?

— Как я уже сказал, специалисты стараются помочь…

Где-то в желудке медленно вырастало ощущение беспомощности. Беззащитности перед самим временем, которое неслось вперёд, а я бесконечно тонула в болоте прошлого, не в силах даже высунуться и глотнуть воздуха.

— Вы сказали, что меня зовут Лиза. А если бы вы не сказали, кто я? Я бы так и оставалась безымянной, непонятно где и когда?

— К сожалению, традиционные методы перезаписи нейронных связей бессильны, информация исчезает после каждого ухода в лимб…

— Что за препараты мне дают? — резко спросила я.

Старик некоторое время колебался, решался на что-то. Наконец, придвинулся поближе и, понизив голос, произнёс:

— Там, внизу, они пишут всё, что с вами происходит. Официально это часть терапии, материал, который должен будет помочь вам восстановить память. Но вы ведь ни одной записи так и не увидели, верно? — Заговорщически оглянувшись по сторонам, старик придвинулся совсем вплотную и вынул из кармана пиджака небольшое, размером с монету устройство. — Я… постараюсь немного помочь. Вот, возьмите. Только скорее… — Он сунул мне в руку холодный металлический чип. — Здесь ваш омнитрек с последнего судебного заседания по делу Крючкова. Мне стоило больших трудов его… достать.

— Что это такое?

— Проще говоря, кусочек вашей жизни, запечатлённый на цифровом носителе. Чтобы воспроизвести его содержимое, просто приложите его к нейроинтерфейсу в вашем затылке. — Вручив мне чип, старик покачал головой и нахмурился. — Если кто спросит, я вам это не давал. Впрочем, вы скоро об этом и не вспомните… А что касается самой записи – она самоуничтожится после воспроизведения, чтобы они не вышли на меня. Я не знаю, поможет ли вам это, но моя совесть, по крайней мере, будет чище… И старайтесь почаще подглядывать в шпаргалку…

Старик легонько постучал морщинистым пальцем по моему мехапротезу, и я опустила глаза. На тыльной стороне запястья маркером были выведены тонкие аккуратные буквы: «Если ноо-баланс упадёт, в рюкзаке в каюте – пистолет и ампулы. Один укол – каждые шесть часов. Я дорожу тобой. Помни об этом». И подпись: «Софи».

— Ну что ж, моё дело сделано, — пробормотал старец и сделал пару шажков в глубь коридора. — Мне нужно идти, я должен ещё раз перепроверить расчёты разгона Ковчега, чтобы терраформирование не сбилось с плана, а вам необходимо вернуться в каюту и как можно скорее принять лекарство. Робот-помощник проводит вас. И ещё кое-что, Лиза… Простите меня.

— За что? — удивилась я.

— За то, что я не могу им помешать.

С этими словами Владимир Агапов развернулся и, припадая на одну ногу, засеменил прочь…

* * *

… Очутившись в полном людей, круглом зале Совета, я невольно застыла – картинка, которую нейроинтерфейс гнал в мозг с чипа памяти, была совершенно реалистичной, словно я прямо сейчас сама находилась в этом зале. Но моё тело не принадлежало мне, я была здесь лишь наблюдателем. Голова вертелась сама собой, оглядывая просторный зал, глаза двигались строго по сценарию, записанному когда-то мною же…

Человек сто расположились на серебристых скамьях, произраставших прямо из пола. Люди были самыми разными – в зелёной, синей и чёрной форме, в рабочих комбинезонах, в неброской повседневной одежде, но объединяло их одно – все они были в непроницаемых серых масках без лиц, с одними лишь чёрными щёлочками прорезей для глаз. В самом центре зала, отделённый от людей пустующим полукруглым столом, в высокий потолок упирался широкий световой столб.