Бледный овал лица мерцал рядом и бесконечно далеко.

— У тебя пистолет, — едва слышно прошептала я. — Это твой шанс, если другого выхода не будет. Но, пожалуйста, постарайся, чтобы он не пригодился.

— Не бросай меня, — горячий выдох коснулся моей щеки. — Не уходи.

Тише… Тише, чтобы никто не услышал нас.

— Пожалуйста, иди… Прошу тебя, очень прошу. Ты должна идти вперёд, не оборачиваясь, ты должна жить…

— Но ты же обещала, что мы будем вместе, — шептала она, сдерживая крик внутри себя. — Обещала, что мы дойдём до конца…

— Прости. Я не хотела тебя обманывать. — Сквозь решётку я нащупала её тёплую руку. — Правда, не хотела. Но выбора нет…

Тепло её кожи отстранилось и исчезло. Бледные пятна лица и плюшевого медведя, тихий всхлип – и всё растворилось во тьме. А я распрямилась и спиной прижалась к решётке. Вот они, в каких-то пяти метрах. Шквальный ветер швырял в стекло чуть поодаль горсти воды. Разбить окно и сигануть наружу? Во внутреннем дворе тоже бродили серые силуэты, полосуемые дождём.

Западня, из которой нет выхода. Я зажмурилась и сделала глубокий вдох.

В недостижимых далях жадные и грязные ладони бились в железо, дверь прыгала и скакала в пазу, хлопала и рывками впускала внутрь здания холодный воздух, а время почти замерло. Я уже рисовала в голове картину, как десятки челюстей будут рвать моё тело на кровавые куски, выдирая из него мясо. Сами мурашки в ужасе разбегались в стороны, я чувствовала каждую усталую клеточку своего тела, запоминала ощущения на коже, а в голове – единственная мысль: вот сейчас бы лишний патрон…

Очередной порыв холодного ветра укусил лицо, и я открыла глаза. В двух метрах от меня, на границе тени, в которой я замерла, и рассеянного света из окна застыло жуткое вытянутое лицо. Оно слепо водило носом из стороны в сторону, и мне казалось, что его залитые кровью глаза смотрят прямо на меня. Рядом и позади него стояли такие же, нервно подёргивая головами, подавшись вперёд. Они искали меня и не могли найти – залитые кровью глаза не видели, остатки слуха были забиты какофонией звуков, а дуновения ветра несли сквозь коридор прямо на меня запахи нечистот и давно не стиранного белья.

Нечеловеческий, оглушительный грохот ворвался в помещение – заражённые сорвали дверь вместе со стальной рамой и беспорядочной рычащей и хлюпающей кучей обрушились на пол предбанника. Чудовищно, дико и хрипло заорав, стоявшие передо мной монстры бросились врассыпную, словно стая бродячих собак, испуганных выстрелом. Они бежали на звук, сталкиваясь с теми, кто только что ввалился внутрь и теперь пытался подняться, они падали и копошились в груде тел, в тщетных поисках живого мяса. Не такого, как они.

Путь свободен!

Что было сил оттолкнувшись от решётки, я рванулась вперёд, сквозь широкий коридор. Дорогу мне преградил опомнившийся кадавр, и я всей массой, направленной в плечо, буквально смела его с пути. Позади душераздирающе орали и рычали глотки, стучали, чавкали и скользили по линолеуму стоптанные башмаки, а я летела вперёд, в чёрный туннель.

В спешке замечаю две лестницы – вниз и вверх. Подсознание нарисовало сумрачную тень cверху, и я нырнула в темноту нижнего пролёта. Поворот лестницы, ещё один пролёт – за скрипнувшей дверью распахнулся абсолютно и инфернально чёрный зёв прохода, в который я влетаю, не задумываясь. Руки сами захлопнули створку, щёлкнул замок. И воцарилась кромешная тьма.

С той стороны слышались торопливые сбивчивые шаги по ступеням, и я стала отступать назад, в застоявшуюся канализационную атмосферу. Едва не споткнувшись, я аккуратно перешагнула через порожек ещё одного дверного проёма и всем своим телом ощутила огромность помещения, в которое попала. Оно простиралось в бесконечность, уходя под город на многие километры. Внутри меня до озноба похолодело, я нащупала стену и прижалась к облупившейся штукатурке.

Тьма вокруг. А тишины не было – что-то шевелилось во мраке, шаркало и вздыхало. Глаза не знали, за что зацепиться, потому что цепляться было не за что. Всеобъемлющий страх расправил плечи и обдавал меня горячими волнами пота. Это был самый фундаментальный страх – боязнь темноты. Всё говорят неправильно. Мы боимся не темноты. Нас пугает то, что скрывается в ней…

Что-то холодное ткнулось в волосы, и я отпрянула. Стальной крючок… А рядом – ещё один, и ещё. Они были привинчены к доске, вдоль стены уходящей вдаль, и я осознала, что нахожусь в раздевалке. Где-то в далёких трубах с шелестом текла вода – дождевые стоки уносили её под землю, но другие звуки из тьмы заставили меня замереть на месте и перестать дышать.

Там, во мраке кто-то был. Леденящее душу, свистящее дыхание многих глоток доносилось из темноты. Шаркающие шаги с запредельной громкостью врывались в сознание…

И почему я не осталась наверху?! Я отдала бы всё, чтобы видеть того, кто сожрёт меня. Чтобы видеть, а не только слышать в темноте. Пусть даже видеть очень плохо – лишь бы не умирать вслепую, переполняясь обострёнными ощущениями на коже доживающего последние секунды тела…

Но я всё ещё могу двигаться. Двигаться, двигаться во что бы то ни стало. Идти, пока могу. Идти, даже если не могу… Что же ещё мне остаётся-то?!

Я обнаружила, что моё мокрое, продрогшее насквозь тело жмётся к стене, мелкими шажками пробираясь вперёд. Из стены выдавалась доска. Ноги сгибались, я бесшумно пролезала под деревяшкой и двигалась дальше. Рука сама перебирала, отсчитывала крючки для одежды – на некоторых из них висело что-то матерчатое. А звуки были совсем близко. Я почти касалась тех, кто бродил среди железных крючков и одежды.

Из глаз моих ручьями лились слёзы, уши заполонял звенящий гул, а глотке стоял кровавый привкус – я, кажется, насквозь прокусила собственную губу, лишь бы только не издать ни единого звука.

Мозг отключился, словно в перегретом паровом котле сработал аварийный клапан, а тело моё несло меня вперёд – вдоль стены. В какой-то момент я практически потеряла сознание, а потом вновь очнулась, и моё тело ползло на далёкое серое пятно, едва проступающее в непроглядной тьме, словно к единственной путеводной звезде в аспидном небе. Двигались ноги в истлевшей материи рядом, шевелились руки сбоку, спереди, сзади. На четвереньках я волоклась по полу и огибала то, что показывало перенапряжённое зрение, не помня себя от ужаса, не решаясь выдохнуть или вдохнуть…

Они были здесь, в считанных сантиметрах. Бродили во тьме, натыкаясь друг на друга. Я могла протянуть руку и коснуться чьей-то обуви. Нащупать ладонью обветшавшие от грязи брюки или платьице, хлопковую рубашонку, а может, спутанные волосы с застрявшим бантом…

Дети прятались во тьме, скрывались от солнечных лучей, скользящих сквозь окна по полу школьных коридоров, утратив все и всяческие смыслы. Казалось, в отличие от обратившихся взрослых, они утратили смысл даже в пожирании живого. Они даже не существовали – они просто были.

Никто не ломился в закрытую дверь, оставшуюся далеко позади меня. Где-то за ней ревели и выли бродячие покойники, но никто из них даже не спускался ко входу в подвал. Казалось, у них был какой-то негласный договор с прячущимися в подвале малышами, и эта шальная мысль заставила меня поверить в то, что мой разум всё-таки не выдержал, и я сошла с ума.

«Сейчас я уйду, оставлю вас в покое», — колотилось в голове. — «Вы заслужили покой. Только дайте пройти… Пожалуйста, дайте пройти… Дайте…»

Я лихорадочно, чуть ли не по-пластунски продвигалась к смутным очертаниям дверного проёма. Казалось, сейчас на меня со всех сторон набросятся вопящие тени, будут рвать на части, раздирать зубами, растаскивать куски по углам, размазывая по полу кровавые следы…

Пришёл в движение воздух, лица коснулось прохладное дуновение. Прямоугольник всё приближался и увеличивался, я поднялась и на дрожащих ногах заковыляла вперёд, к спасительной мгле, сбрызнутой рассеянным светом. Ступени, металлические перила, и снова ступени…

Дверь с крошечным окошком на уровне глаз преградила мне путь. За мутным стёклышком открывался ещё один широкий коридор. Я схватилась за ручку и дёрнула – не поддаётся. С той стороны кто-то коротко взвизгнул, смутная тень отпрянула прочь от двери.