— Давай порисуем?

— Я совсем не умею рисовать, — призналась я.

— Уметь вовсе и необязательно, — успокоила меня Алиса.

— Ну, тогда давай попробуем. Только ты потом не смейся над моим творчеством.

Отложив арбалет в сторону, я пододвинулась поближе, к лучу фонаря, падающему на лист бумаги. Карандаши россыпью лежали передо мной. Алиса уже раскрашивала на своём листочке какое-то причудливое животное, а я размышляла – что же нарисовать?

Я взяла карандаш. Он показался непослушным и чужим в моих пальцах, привыкших сжимать совсем другие вещи. Что рисовать? Перед глазами вставали оскаленные жвалы мирметер, искажённые вечным голодом маски заражённых… Я зажмурилась, отгоняя призраков. И тогда из глубины памяти всплыл другой образ – затонувший маяк.

Я повела карандашом почти бессознательно. Словно уголёк, грифель скользил по шершавой бумаге, и на ней проступали линии – нечёткие, робкие. Контур башки. Полоса воды. Штрихи зелёных водорослей у основания, прямоугольник прозрачного купола с фонарём внутри на верхушке…

Рисовать оказалось… странно. Рука сама вела линию, не требуя ни выдержки, ни концентрации, ни смертоносной точности.

Подумав немного, я решила дополнить картину и грубыми жёлтыми штрихами расчертила луч света, уходящий в сторону, к горизонту. Мой маяк должен быть живым. Оставалось только дорисовать фигурки людей, сидящих внутри фонаря…

Через некоторое время увлечённая процессом Алиса, старательно выводящая силуэт какой-то птицы, зевнула, отложила в сторону канцелярию и забралась в спальный мешок.

— А зубную пасту я взять забыла, — с грустью сказала она.

— Ничего, найдём где-нибудь по пути, — заверила я её.

— Учительница задала мальчику задание – разобрать предложение, — сказала вдруг Алиса. — «Девочка отдыхает». Учительница спросила – где в этом предложении глагол? Мальчик ответил: «Нигде». «Почему?» – спросила учительница. «Потому что глагол отвечает на вопрос «Что делает», а девочка ничего не делает. Она отдыхает».

— Но отдыхать-то можно по-разному, — усмехнувшись, заметила я. — Например, вырезать по дереву или рисовать.

— Или ничего не делать… Ты побудь со мной, пока я не усну, — попросила она.

Я легла рядом, придвинулась поближе и ощутила мерное, тёплое дыхание девочки. Она сразу же закрыла глаза, но периодически посматривала, рядом ли я, и я чувствовала, как мысли не отпускают её, не дают уснуть. Напряжённый день – наверное один из самых напряжённых в жизни – отдавался в её теле периодической дрожью.

— Спи, хорошая, — тихо сказала я. — А я буду охранять твой сон.

Вскоре её дыхание выровнялось, стало глубоким и тёплым. Я лежала неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть её покой. И глядя в потолок кузова, я ловила себя на мысли: я бы отдала всё, чтобы это оказалось сном. Чтобы проснуться в своей каюте на «Виаторе», под гул двигателя, и услышать за дверью голос Марка: «Лиз, выспалась? Выходи,, завтрак готов». Чтобы за столом увидеть Алису, с аппетитом уплетающая пюре с сосисками. Чтобы всё… всё *это* было просто дурным сном. От которого можно просто взять – и проснуться поутру…

Меня выдернула из полудрёмы какая-то мелочь. Обострившийся слух уловил сквозь шелест ветра не хруст, не шорох, а нечто другое. Что-то отрывистое, гортанное. Я мгновенно вскочила, схватила арбалет и бесшумно вывалилась через заднюю дверь. Ночной воздух щупал тело сквозь одежду, и по спине побежали мурашки.

Чёрный обманчивый силуэт рисовался в двух десятках метров от меня, между деревьями. Он проявился на самой границе видимости и исчез, а я вскинула арбалет и прильнула к прицелу. Отлипла от спасительного джипа и двинулась вперёд, прижимая приклад к плечу. Каждый шаг отдавался в висках.

— Гав!

Собака. Чёрт… Просто собака. Как же ты меня напугала…

Я не опускала арбалет, пока не подошла вплотную. Во тьме, сверкая глазами, сидел крупный пёс. Наклонив голову и высунув язык, он изучал меня умными глазами. Решал, можно ли мне доверять. Наконец, пришёл к какому-то своему выводу и сделал пару шагов навстречу. Овчарка чёрно-коричневого окраса с кожаным ошейником на нее.

Подойдя совсем близко, животное повернулось боком и сделало шаг назад, в сторону спуска с холма.

— Ты зовёшь меня? — спросила я. — И куда же?

Я бросила взгляд назад, на джип, стоящий на верхушке холма. Силуэт машины едва выделялся на фоне ночного неба, внутри было темно и тихо – Алиса спала. Пёс тем временем нетерпеливо крутился на месте и помахивал хвостом. Сделал два прыжка прочь, не отрывая от меня взгляда умных глаз.

— Только если это недалеко, — пробормотала я и устремилась следом за припустившей по склону холма собакой.

Было темно – хоть глаз выколи. Пробираясь сквозь бурьян следом за животным, пару раз я чуть не навернулась, зацепившись за корягу, споткнувшись о кочку. По мере того, как я отдалялась от машины, собака то пропадала из виду, то возвращалась и вела меня дальше. Едва заметная, пробитая в высокой траве тропка наконец вывела меня к узкой канаве, за которой возвышался одноэтажный деревянный дом.

Входная дверь была распахнута настежь. Было тихо, но я была уверена, что в доме кто-то был, и собака, которая только что скрылась в тёмном проёме входа, целенаправленно вела меня именно сюда. Я аккуратно приблизилась и почувствовала уже знакомый запах чудовищно запущенных тел, тут же подхваченный ночным ветром. Его источник был рядом – тёмной грудой лежал плашмя в паре метров от входа в дом.

— Кто здесь? — послышался голос из глубины дома. — Тебя привёл Оскар?

Испаноязычный, значит. Как и большинство на этой планете. Значит, транслятор не понадобится – язык был мне хорошо знаком ещё с тех пор, как мы жили на ферме дяди Алехандро.

— Если так зовут собаку – да, это он, — отозвалась я и шагнула внутрь дома. — У вас всё в порядке?

— Если честно, не особо, — сказал голос.

Из прохода в одну из боковых комната на стену падали неверные блики свечи. Внутри за столом, вытянув вперёд ноги, сидел молодой мужчина. На нём были полувоенные куртка и штаны, а рядом лежали окровавленные вилы. На светлом скуластом лице чернела курчавая борода, волосы были всклокочены. Одна из штанин была темнее и в чём-то испачкана.

— Ты ранен? — спросила я.

Мужчина оглядел меня с головы до ног и, морщась от боли, сообщил:

— Десять минут назад они припёрлись прямо сюда, в дом. Я свалил троих, и надо же было такому случиться, распорол ногу…

— Это нехорошо, — едва слышно пробормотала я.

— Вот только перевязаться успел, и ты зашла.

Он кивнул головой на лежащий рядом моток бинтов и аптечку, а я ощутимо напряглась, покрепче сжав арбалет. Собака всё также сидела возле своего хозяина и, свесив язык, поглядывала то на него, то на меня.

— Сделай одолжение, — попросила я незнакомца, — скажи правду. Если тебя укусили, я должна об этом знать. И тогда я просто пойду, потому что меня ждёт ребёнок.

— Ладно. — Незнакомец нахмурился и посерьёзнел. — Он и вправду меня тяпнул. Но я всё понимаю, так что иди своей дорогой.

Собака сдвинулась ближе ко мне и коротко заскулила.

— Что, не хочешь её отпускать? — спросил человек овчарку и легонько похлопал по её мохнатой спине. — Ты думал, что она мне поможет? Нет, Оскар, такое так просто не лечится…

Пёс вновь издал неожиданно высокий звук и забил хвостом по полу.

— Он почему-то решил, что ты сможешь помочь, — усмехнулся мужчина. — Кстати, меня зовут…

— Не надо, — отрезала я. — Я не хочу знать твоего имени.

— Ты уже поставила на мне крест?

Я промолчала. Тяжело было говорить такое в лицо даже незнакомцу. А перед глазами тем временем вставала сцена из прошлого, из богом забытой лаборатории на краю земли, где я обречённо ожидала метаморфозы своего друга, сидящего рядом.

Я сказала:

— Если то, что я знаю, правда, тебе осталось не больше шести часов. И в связи с этим у меня вопрос – что ты теперь планируешь делать?

— А что, есть варианты? — усмехнулся мужчина. — Вызовем скорую помощь? Или, может, до больницы прогуляемся?