— Чем ты занимаешься здесь? — спросила я.

— Играю с игрушками, рисую. — Она пожала плечами. — Иногда читаю, слушаю радио. Моя комната наверху, я почти всё время там. Раньше, пока воды было много, я поливала цветы.

— Говоришь, здесь работает радио? — поинтересовалась я.

— Да, хотите включу?

— Конечно.

Алиса сорвалась с места и устремилась в коридор. Грохот шагов по лестнице, минута томительного ожидания – и вот она уже влетает обратно, сжимая в руках небольшой радиоприёмник. Включила его, нацепила на ухо пуговицу нейротранслятора и принялась прокручивать диапазон частот. Затем сообщила:

— Вот здесь тётя что-то рассказывает, но я не понимаю, о чём она говорит, хотя перевод есть…

Шипение помех – словно где-то на берег накатывались холодные пенные волны. И приёмник ожил. Женщина вещала глубоким, утробным голосом, растягивая слова, словно вкушая их:

… — готовы в невинности встретить нашего славного Короля… И это есть у нас. Это есть в ваших потаённых окнах. И вы осознаете – нужно понять это, сродниться с этой мыслью. Это потребует внимания к мелочам. Это потребует безгрешной жизни. Это потребует эмоций и самоотверженности. Это потребует смерти, и только Бог сможет даровать это. Вы бессильны пойти против семени Господня… И таков путь сквозь Его великие коридоры – путь через коридоры к Его совершенству. Коридоры, через которые шли пророки, через которые проникали они, ведомые ури͐мом и тумми͐мом в это великое море тьмы…

Женщина сделала паузу, затем продолжила несколько изменившимся голосом – глухим, идущим будто со дна, из-под толщи спёртой, мёртвой волны. Какая-то пугающая, мечтательная нежность постепенно окутывала комнату, я почти слышала скрипичный смычок, ведомый этим голосом сквозь тьму:

… — И я проникла в эти коридоры и прошла сквозь последний из них, прошла через тёмные серпантины туда, где они сидели, где они были и есть… И когда вы проникнете к высшему Господу, вы уверуете в то, что лишились рассудка, что сошли с ума… Но я говорю вам – если вы войдёте в эту тайную дверь и погибнете ради природы Его, вы проникнете в эту тьму… Многие мужчины и женщины были помещены в дом скорби, когда это случилось с ними. И они до сих пор находятся там, их считают безумцами, но они увидели то, что есть на самом деле…

От этого голоса, от этих слов, по коже ползли ледяные мурашки. Не страх, а древнее, животное отвращение.

— Это страшно, — сказала я.

— Вы понимаете, что она говорит?

— Да.

— А где ваш переводчик? — Девочка принялась заглядывать мне в ухо.

— Он у меня в голове, — сказала я. — Встроен.

— У вас так много всего встроенного, — констатировала Алиса.

Она вновь сменила частоту – и я вздохнула с облегчением. Дальше были только помехи, под тонкими пальцами девочки приёмник пробежал сквозь весь диапазон и вернулся к самому началу.

— И это… всё? — спросила я, с дрожью мысленно прокручивая в голове слова, провозвещавшие апокалипсис и страшный суд. — Всего одна радиостанция?

— Были ещё две, — сообщила Алиса. — Дядя говорил о погоде, передавал какую-то служебную информацию, рассказывал странные и интересные истории из жизни. А ещё работала музыкальная волна. Там крутили красивую музыку. Хорошую. Вот… — Щелчок, лёгкое движение пальчика – и снова одни помехи. — Но вчера они обе перестали работать.

Значит, это была вышка повстанцев… Какая простая человеческая доброта – дать людям хоть крохотную отдушину в этом аду… Пожалуй, останься я в одиночестве в компании радио-проповеди хоть на день – я наверняка свихнусь.

— Зато у меня есть колокольчики. — Алиса посмотрела на меня, и впервые уголки её глаз дрогнули в подобии улыбки. — Когда дует ветер, они всегда звенят. Папа повесил их в печной трубе, чтобы я не слушала больных.

— Больных? — переспросила я.

— Да, он так называл тех, кто… Ну, поменялся…

— Ты хочешь чем-нибудь заняться? Например, поиграть, — предложила я. — Какие у тебя есть игры?

— Давайте, — тут же оживилась Алиса. — У меня очень много всяких игр. Есть настольные, конструкторы, пластилин… Даже игровая приставка, но она мне уже надоела – одной играть скучно…

Девочка вприпрыжку направилась к винтовой лестнице на третий этаж, и я последовала за ней. Лестница вела в полутёмный детский рай. Пастельные тона, наглухо завешенные окна. Двухэтажная кровать с письменным столом под самым наклонным окном вызвала у меня щемящий, почти физический приступ зависти к этому безвозвратно утерянному детству.

Книжные полки были уставлены сказками, энциклопедиями и сувенирами, целый стеллаж буквально ломился от кукол и игрушек, а по полу протянулась извилистая железная дорога с многочисленными строениями из конструкторов.

— Будь у меня в детстве такая комната – я бы отсюда не вылезала, — мечтательно протянула я, глядя на дюжину глобусов, висящих под купольным сводом башни.

Вокруг люстры в виде воздушного шара с каким-то животным в люльке висел весь Сектор – оранжевый Пирос, цветущая салатовая Кенгено, пёстрая Земля, сетчатый оливково-голубой калейдоскоп Каптейна, синяя Цикония и даже Джангала. Я даже различала какие-то обозначения, чёрными стежками нанесённые на шарики.

— Вам нравится? — спросила Алиса с ноткой гордости.

— Безумно, — честно призналась я.

— Их можно опустить, а ещё в них есть подсветка, — сказала девочка, мигом оказалась у стола и нажала лишь ей известную кнопку.

Планеты загорелись изнутри, проявляя мельчайшие детали рельефа. Их мягкий свет почти согревал комнату. Кенгено бесшумно спустилась и зависла у меня перед глазами. Вот он, родной край… Симерийская равнина, кристальные озёра, вечная весна… Комок подкатил к горлу, но я грубо оттолкнула воспоминания.

— Итак, во что будем играть? — спросила я.

— Давайте в «Каркассон»! Умеете?

— Нет, но я быстро учусь. — Я подмигнула ей, а она уже тащила из-под кровати цветастую коробку…

* * *

Я забыла обо всём. Часы пролетали незаметно, и с четвёртой попытки мне вырвать победу, хотя Алиса с самого начала умело расставляла на полях своих крестьян, что в итоге и давало ей решающий перевес в конце партии.

Закончив подсчёт очков, Алиса стала перемешивать картонные квадратики, а я размяла затёкшее тело и подошла к окошку, чтобы хотя бы приблизительно оценить, сколько прошло времени. Аккуратно приоткрыв уголок занавески, я выглянула наружу. Мю Льва привычно занимала самую середину небосклона.

Взгляд мой сдвинулся в сторону, поверх двухэтажных домов.

Вдалеке, над россыпью крыш возвышалась какая-то пятиэтажка, а за ней из-под земли вставала косматая стена чёрного дыма, проглотившая полнеба. Трудно было определить, насколько далеко был дым, но одно я могла сказать с уверенностью – он был ближе и обширнее, чем вчера. За ночь огонь подобрался к окраине Спинетты.

— Что-то горит, — с тревогой в голосе сказала Алиса, бесшумно возникая рядом.

— Лес горит, — коротко сказала я. — Огонь перекинулся на степь. Я не думала, что он дойдёт сюда так быстро.

— Его некому тушить, — констатировала Алиса с пугающей для ребёнка рассудительностью. — Что мы будем делать, если он дойдёт сюда?

— Пока не знаю. — Мой взгляд скользнул по двору и зацепился за неприметную серую пристройку у жестяного забора. — Скажи, а у твоего папы не было машины?

Алиса на секунду замялась и отрицательно помотала головой.

— А тот гараж на краю участка – он разве не ваш? — Сквозь стекло я показала пальцем на укрытый тенью бокс.

Она промолчала. Молчала слишком долго.

— Ты не доверяешь мне? — Я поймала её взгляд, полный сомнений и старой боли. — Мне можно доверять.

— Все так говорят. — Её голос был тише шороха. Пауза. — Кто-то взломал гараж. И унёс папины вещи. Я видела из окна.

— Дай мне посмотреть. Я понимаю, мы чужие. Но сейчас нам нужно держаться вместе. Чтобы выжить.

Она измерила меня взглядом, который, казалось, видел всё. Прошлое, обман, страх. Короткий, едва заметный кивок – и она метнулась к люку…