— Хотелось бы и мне, чтобы вся эта история наконец разрешилась.

Слово «Анкилон» отзывалось во мне глухим эхом. Перед глазами поплыл зал музея на Джангале, и я снова почувствовала тот момент. Не леденящий ужас, нет. Его отсутствие. И реакцию автоматики, которая спасли мне жизнь.

— Знаешь, а я с твоим «Анкилоном» уже пересекалась, — сказала я. — В музее над Джангалой. Когда эта махина летит на тебя сверху, вся жизнь действительно проносится перед глазами. Он тогда чуть не раздавил меня, устроил погром и умыкнул часть артефакта… Кстати, Софи, зачем этим роботам оператор? Компьютерные алгоритмы могут работать вообще без вмешательства людей.

Софи отхлебнула из чашки и ответила:

— У всех боевых единиц штатный компьютер работает на полную мощность, но только его защитные алгоритмы – машина уходит от опасности, от прямой угрозы, и отвечает огнём, если другие способы противодействия не сработали.

— Получается, их не используют как роботов в полном смысле этого слова? Конфедераты, например, не гнушаются посылать целые рои в свободную охоту.

Перед мысленным взором возник гудящий истребитель, светлым пятном плывущий сквозь визор подзорной трубы. Окно заброшенного гаража и шорох материи рядом – моя тёзка доставала бинокль…

— «Анкилоны» однажды использовали в автономном режиме – и тогда погибло много людей. — Софи нахмурилась. — Непозволительно много. От такого способа ведения боевых действий отказались по этическим соображениям. Если вкратце – человек всегда должен контролировать военного робота, потому что робот этот самим своим существованием нарушает первый закон робототехники Азимова. Был когда-то такой писатель…

— Странные у вас принципы. — Я покачала головой. — В бою все средства хороши, разве нет? Когда или ты или тебя… Это как приходить на дуэль с пулемётом, но стрелять только холостыми.

Лицо Софи застыло.

— Ты не понимаешь. — Её голос дрогнул. — Я видела, что «Анкилон» делает с людьми. На Гиппархе… двоих боевиков просто разорвало на куски. Они у меня первые и, надеюсь, последние. Управлять им – проще простого. Эта мощь… она пьянит. Даёт чувство вседозволенности. И именно поэтому у него ДОЛЖЕН быть человек за рычагами. Чтобы кто-то всегда помнил цену.

Софи замолчала, уставившись в чашку, и в этой тишине я вдруг отчётливо увидела нас. Две боли, взявшиеся за руки на самом краю пропасти. Не чтобы отойти от неё, а чтобы не сорваться вниз поодиночке. Она шагнула в тень, убив других. Я – едва не убив себя. Наша связь была прочнее и страшнее любой здоровой любви – словно плохо сросшиеся кости после перелома. Может, в этом и есть оно – то, что её неуловимо состарило? Мы обе носили на себе шрамы, которые не давали нам распасться, но и не позволяли дышать полной грудью.

В повисшем молчании я вспоминала наши похождения, затем всплыли из глубин памяти слова дяди Вани про некий ключ к «Книге судьбы» – к тому, что вело нас за собой всё это время. Мне казалось важным обсудить это с Софи, рассказать про позавчерашнюю встречу с пришельцем и его откровения, услышать её мнение, а может быть, и вместе подумать, что делать дальше.

— Софи, я должна тебе кое-что рассказать, — выдохнула я, чувствуя, как тайна давит на грудь. — Я встречалась с аборигеном…

Рука Софи резко дёрнулась, и чашка с лязгом ударилась о блюдце. И только потом – взгляд. Острый, обжигающий, дикий. Ледяная игла вошла мне между лопаток.

«Молчи», — буквально кричали её глаза. — «Стены имеют уши, а друзьях сидят чужие души».

Василий, не меняя выражения лица, тут же встряхнул головой, громко зевнул и потянулся так, что у него хрустнули суставы.

— Ох, засиделись! — громко, явно через край, объявил он. — Ваня, не спи там! Вернись, я всё прощу!

На белоснежной стене прямо над столом проявилась мерцающая надпись – дядя Ваня, всё это время молчавший и погружённый в какие-то свои размышления, подал голос:

«Я здесь. Чего хотел?»

— Я уже почти собрал тебе драндулет, — лениво свесив руку со спинки стула, сообщил Василий. — Осталось только пару проводов припаять и с Каштановым договориться. Как назовём твой болид? Есть идеи?

«Например, «Спасибо, что на ходу». Или «Если что-то отвалится, вернуть по такому-то адресу»».

— Нет, это слишком длинно. — Вася хмыкнул, оценив иронию. — Как насчёт «Уходящий в точку»? Прилепим тебе на передок наклейку «А ну, прижался вправо», поставим клаксон – и будешь рассекать по галерее, распугивая прохожих.

«Хорошая идея», — отозвался Ваня. — «Буду заезжать под твои окна после смены и скрашивать душевным гудком твой безмятежный сон».

— И чего ради я стараюсь? — наигранно оскорбился Василий. — Я ему транспорт мастерю, а он грозится лишить меня заслуженного сна… Неблагодарная ты скотина, Ваня, вот что.

— Лиз, как насчёт подышать свежим воздухом? — вполголоса предложила Софи.

Мне хотелось остаться с ней наедине, побыть рядом, обсудить наболевшее, поэтому я была счастлива такому предложению.

— С удовольствием. Куда пойдём?

— На улицу. Я знаю одно место, где нас никто не достанет, — сказала она и встала из-за стола. Движения её стали резкими, как у солдата, поднимающегося по тревоге.

* * *

… Неприметный служебный выход из купола рекреационной зоны остался позади, и над нами развернулась бездна гиацинтового неба. Она окрашивала острые скалы в ядовито-ледяные тона, подчёркивая каждую щель, каждый осколок. Мы с Софи шли по неровному подъёму, и под ногами сухо, по-кладбищенски, хрустели камни. Ни ветерка, ни шороха – только наша тяжёлая поступь.

— Знаешь, что меня тут по-настоящему пугает? — начала я, внимательно глядя под ноги. — Не скалы и не холод. А люди. Они как… отлаженные механизмы. Идеальные винтики. Идут по галерее – ни смеха, ни сплетен, ни даже взгляда исподтишка. Один сплошной безразличный сквозняк. Хоть бы плюнули в спину, что ли. Было бы хоть какое-то подтверждение, что я живая… Они даже почти не моргают, ты ведь заметила? Здесь на людей, а не на роботов похожи считанные единицы. Хотя бы Каштанов правильный дядька – с юмором…

— Я думаю, — сказала Софи, — дело в том, что они здесь привыкли ощущать себя частью большого механизма. Им не на кого надеяться, кроме самих себя. Вокруг суровая и опасная реальность, и преодолеть её можно только сообща, и лишь полностью мобилизовавшись. Прочь эмоции – они только мешают. Словно сжатые пружины, эти люди готовы в любой момент распрямиться, ведь космос не прощает безалаберности.

— Космос вообще не предназначен для людей, — заметила я. — Адские холода, радиация, невообразимые расстояния…

— Но люди всё-таки научились ладить с космосом, выживать и приспосабливаться, — возразила она, и я почти физически ощутила, как она воспряла духом, окрылённая этой вселяющей надежду мыслью, и даже ускорила шаг. — Того и глядишь, скоро мы начнём обуздывать сами звёзды.

Тропка впереди сужалась и выводила нас на склон, а из-за ближайшего холма проступали неровные гребни гор, подёрнутые морозным воздухом, словно тонкой, едва различимой стеклянной плёнкой.

— Мы ничего не смогли бы без всего этого. — Я обвела взглядом пространство вокруг.

— Без чего?

— Без посторонней помощи. Тебе рассказывали историю колонизации этой планеты?

— В общих чертах, — туманно ответила Софи.

— Да, я согласна – то, что сделала Экспедиция – это нечеловеческий подвиг. Я до сих пор не понимаю, как они выжили, но им это удалось. Однако только благодаря чужой, посторонней помощи у человечества появился шанс на развитие. Без этого оно было обречено на исчезновение. Его сюда привели буквально за руку.

— Я знаю про Созерцающего, — сказала подруга. — Будь я религиозна, я бы приняла его за бога, который наконец-то воочию явился людям. Но его помощь была лишь подспорьем. Главное, что люди сами смогли адаптироваться к здешним условиям. Нет ничего, что могло бы сломить стремление человека вперёд.

— Ничего, кроме страха, — сказала я. — Неужели ты не видишь, что здесь всё пропитано страхом? Бог идёт в комплекте с чертями и карами, и с тех пор, как разбился «Первопроходец», внизу, под землёй поселился ужас, который держит всех здешних обитателей на коротком поводке.