Его речь была мудра не по возрасту. Его ограждали от реальной жизни и обучали политике, истории, генеалогии по военным летописям, и, находясь так далеко от императорского двора, он знал Кисию лучше, чем я изнутри. Меня защекотал ледяной страх. Быть может, я уже отстала от жизни, и во мне нет нужды?

– В любом случае, – продолжил он, не сводя глаз с горящего города, – возможно, я уже покойник.

– Тогда отпустите меня.

Дзай отвернулся от окна, и всполохи пожаров высветили половину юного лица.

– Нет. – И он снова покосился на нож в моей руке. – Сколько покушений пережил мой отец?

Шестьдесят четыре, но, прежде чем я успела ответить, он выхватил свой кинжал – не простой армейский нож, а изящный клинок, подобающий императору.

– Однажды он сказал, что под конец это стало чем-то вроде игры, – добавил он. – Испытанием. Эти люди хотели скорее не убить его, а доказать, что он смертен. Однако он восстал из пепла мятежа и стал сильнее, чем когда-либо, и всякий раз, когда убийце не удавалось его прикончить, легенда только обрастала новыми подробностями. – Дзай крутанул кинжал в нежных и тонких пальцах, но движение оказалось гораздо более умелым, чем я ожидала. – Только один из нас доживет до зари, и сегодняшнее утро положит начало моей легенде.

Я попятилась, и он сбросил императорскую мантию.

– Нет, – сказала я, чувствуя, как с каждым шагом холодный пот приковывает мои ноги к полу. – Мы можем найти другой выход. Признаюсь, при первой встрече я хотела причинить вам боль, хотела, чтобы вы страдали, ведь я не могла заставить страдать Кина за то, как он поступил с моим братом. И с моей матерью. И со мной. – Дзай шагнул ко мне, он был на голову ниже, но все-таки наступал, словно волк. – Я хотела убить и Батиту, хотела избавиться от него, прежде чем он силком женится на мне, прежде чем он…

Я не закончила фразу. Что я знаю о мужской похоти? В голове мелькнули воспоминания о Рахе в купальне, но я тут же отмахнулась от этих бесстыдных желаний.

Дзай наступал, и каждый его шаг отдавался мягким цоканьем.

– Дядя Батита не хотел на вас жениться, – фыркнул он с детской уверенностью. – Он всегда говорил, что хороший Отако – это мертвый Отако. Если хотите мне солгать, хотя бы делайте это убедительнее.

– Хотите услышать правду? – сказала я, делая очередной шаг назад. – А правда в том, что я выше вас. Сильнее вас. И дольше тренировалась. Вам не выиграть в этой схватке.

– Я выиграю, потому что обязан.

Такой самоуверенностью обладал Танака, и дыра, образовавшаяся в моей душе после гибели брата-близнеца, превратилась в зияющую пропасть. Горе, которое я пыталась заглушить, встало комком в горле, и я снова шагнула назад, а рука с ножом задрожала.

Моя спина уперлась в стенку, объявив, что у меня остался последний шанс изменить его точку зрения.

– Дзай, вы моя единственная родня, – сказала я. – Не заставляйте меня это делать.

Мои глаза застилали слезы. Слишком много погибших или утраченных навсегда. Танака. Матушка. Рёдзи. Эдо. Мансин. Китадо.

Мальчик остановился, но его глаза все так же ярко и лихорадочно сверкали.

– Я вас и не заставляю.

Он пырнул меня в живот, но тут же отпрыгнул и яростно нацелился в сердце. Если бы я отшатнулась влево, а не вправо, он убил бы меня одним выпадом, а сейчас его клинок вонзился мне в руку. Усталое тело пронзила боль, словно жестокий зимний ветер, но я не могла помедлить, задуматься или испугаться, потому что Дзай с ревом разочарования отдернул кинжал и полоснул меня по горлу. Я пригнулась и вонзила свой нож в его левую ступню.

Дзай завыл, послышалась симфония крохотных ломающихся косточек на пальцах, и он поднял ногу, пытаясь обхватить ступню, но внезапно пнул меня в лицо. Я упала, а по переносице и голове разлилась боль.

– Не нужно этого делать, – сказала я, зажимая нос ладонью. – Мы должны быть мудрее наших отцов, мы можем отодвинуть прошлое в сторону и…

– Слишком поздно!

Он прыгнул, целясь острием кинжала мне в глаз. Бросив нож, я схватила его за руку обеими руками, но его натиск отбросил меня назад. Я стукнулась головой о пол, перед глазами потемнело, но я сцепила локти, чтобы удержать его клинок. Его волосы позолотил отсвет пожара, но все остальное осталось рычащей тенью, жаждущей погрузить острие богато украшенного клинка мне в горло.

Хотя из раны текла кровь, я крепко его держала. Пока Дзай не укусил мое запястье. От неожиданности моя хватка ослабла, и он рухнул на меня. Я хотела перекатиться и вывернуться, но оказалась зажатой между его коленями, однако, прежде чем он успел меня заколоть, треснула его лбом по голове. Это оказалось больнее, чем я думала, кость ударилась о кость, но он с воплем отпрянул, а нож выпал из руки и с громким лязгом приземлился вне досягаемости.

Мы застыли, оглушенные и безоружные, переводя дыхание, но прежде чем я успела попросить о перемирии, он попытался схватить меня за горло. В его глазах сверкали отблески огня и ликование. Я хотела заговорить, попросить о пощаде, но слова превратились в череду хрипов, и я начала брыкаться, отказываясь верить, что в конечном счете все-таки не увижу рассвет.

Громкий стук в дверь прорезал лихорадочное пыхтение Дзая.

– Ваше величество?

Этот голос…

Я крепче стиснула запястья Дзая, пытаясь оторвать его ладони от моего горла. У него было преимущество в весе, но…

– Император Дзай? Это лорд Мансин, министр левой руки при вашем отце.

Мальчишка вонзил кончики пальцев в мою шею. Я изо всех сил старалась ослабить его хватку, чтобы хотя бы вздохнуть. Пошевелиться.

С другой стороны двери послышался уверенный, отрывистый голос, который привел меня в трепет.

– Я только сегодня прибыл из Мейляна, ваше величество, и, несмотря на наши былые разногласия, должен немедленно с вами поговорить.

Раху все-таки удалось. Каким-то образом удалось. Он нашел союзника, в котором я так нуждалась. Я больше не одна. И, превозмогая боль в горле, руке и голове, я раздвинула ладони Дзая настолько, чтобы сделать обжигающий глоток воздуха и откатиться в сторону. Влево, а потом вправо, со всем возможным проворством, лишив Дзая опоры. Он оторвал руки от моего горла.

– Император Дзай? – взволнованно произнес Мансин. – У вас все хорошо?

– Я здесь! – попыталась крикнуть я, но с губ сорвался только цыплячий писк. – Я…

Дзай снова бросился на меня. Я хотела умолять его прекратить, но сумела лишь откатиться и поползла к двери, по которой вновь заколотил Мансин.

– Ваше величество? Ваше величество!

Я успела схватиться за край циновки под столом, и тут Дзай приземлился мне на спину, так что я врезалась подбородком в тростник. Я брыкалась и махала руками, пытаясь его столкнуть, отчего подушки для колен разлетелись в разные стороны, а я развернулась и просипела:

– Хватит! Мы должны поговорить. Мы можем…

Он замолотил кулаками как дикий зверь, и в путанице рук, ног и зубов мы перекатились по циновкам, врезавшись в ножки стола и разбросав остальные подушки. Если Мансин и постучал еще раз, я этого не слышала, не слышала ничего, кроме ударов собственного сердца, а еще сопения и рева Дзая, когда он опять схватил меня за горло. Я пыталась позвать на помощь, закричать, стряхнуть Дзая и покончить с этим безумием, но мальчишка впился ногтями мне в шею, и мою кожу словно раздирали раскаленные иглы.

– Хватит! Дзай, мы не…

Он оцарапал мне горло острыми ногтями, я вскрикнула и сквозь грохот собственного пульса услышала стук в дверь.

– Император Дзай? Императрица Мико?

Дверь задребезжала на петлях, а Дзай с горящими глазами схватил меня за плечи и стукнул об пол. Голова ударилась о циновку.

– Хватит… драться… – прошипел он, брызжа слюной мне в лицо. – Умри наконец!

Что-то врезалось в дверь.

– Умри!

Он ткнул меня пальцем в глаз, а я пригвоздила его к циновке коленями. Дзай попытался меня скинуть, потянулся к рукоятке упавшего кинжала. Из раны на моей руке лилась кровь, шея горела, но мальчишка не отступал, и это никогда не закончится, пока один из нас не ляжет замертво. Либо он, либо я, а я не хотела умирать.