Шлепки жирных капель сопровождали нас всю дорогу по лестнице. Она обвивала огромное царственное дерево, каждый вырост на узловатом стволе напоминал черты старческого лица.

Наверху лестница разветвлялась в два коридора.

– Сюда, – сказал Кочо, свернув в один из них.

Когда мы отошли от дерева, запах быстро угас, словно был чересчур тяжел, чтобы нас преследовать, и я снова при каждом вдохе задыхалась от пыли и старых благовоний. Если бы не мерцающая пыльца, оставшаяся на пальцах, все это показалось бы мне игрой воображения.

– Вот, пришли. – Кочо остановился у двери, ничем не отличавшейся от других, лишь одна бумажная панель отсутствовала – гнилой зуб в ровной улыбке. – Я велю принести чистый матрас для сна. Кормят тут три раза в день, а когда ты понадобишься хозяину, кто-нибудь тебя отведет.

– А когда не понадоблюсь – сидеть здесь как в заключении?

– Если хочешь, можешь ходить по дому, но в нем есть неприятные места, которые не чинили и не убирали, и здесь легко заблудиться. Внизу есть библиотека. Если ты умеешь читать.

Я взглянула на него, и он поднял руки в притворной капитуляции.

– Многие не умеют, – сказал он, открывая раздвижную дверь. – Я не пытался тебя оскорбить.

– Я хочу видеть Знахаря.

Кочо покачал головой.

– Нет, так не пойдет. Тут решает он, а не ты.

– Я здесь не для того, чтобы быть его игрушкой. Раз я здесь, пускай он меня исцелит.

Старик рассмеялся и указал на мою комнату.

– Устраивайся поудобнее. Тебя ждет еще много разочарований.

Моя комната оказалась просто клетушкой, пустой, не считая свежих циновок. Ни мебели, ни матраса для сна – ничего, лишь узкое и высокое окно. Ставни плотно закрыты, чтобы дождь не задувало под нависший карниз.

– И это все? Давай сразу договоримся…

Но шаги Кочо уже затихали где-то в глубине коридора.

Я едва не погналась за ним, но успела понять, что сейчас лучше не надоедать с вопросами. Лучше ждать, подыгрывать старику и потихоньку все вытянуть.

«Значит, ты наконец решила, что мы остаемся?» – спросила Она, прерывая долгое молчание.

– Пока – да. Но как только Знахарь вытащит тебя из меня, я сейчас же уйду.

«Кочо говорил…»

– Знаю я, что он говорил, – прошипела я, озираясь – не стоит ли старик до сих пор где-то в тени. – Только если он подумает… если все они будут думать, что я с ними сотрудничаю, они ослабят охрану. А до тех пор я буду хорошей девочкой.

Она рассмеялась, горько и недоверчиво, и больше ничего не сказала. Не впервые мне хотелось услышать Ее мысли, как Она может слышать мои.

Я нырнула в свою комнату и закрыла дверь, заперлась в изолированной коробке, пахнущей свежими циновками и дождем. Буря снаружи не утихала, и, прислушиваясь к ее стуку по крыше, я проверила стены – нет ли где скрытой в панели двери, поискала под циновками люки и перетащила из коридора сундук к высоко поднятому окну, чтобы можно было увидеть сад внизу. Под окном не было ни других крыш пониже, ни деревьев поблизости – это значило, что, если бы даже в окно удалось протиснуться, двумя этажами ниже только разросшиеся кусты. Лучше уж просто выйти в дверь. У Кассандры Мариус для этого хватило бы уверенности, но та Кассандра уже перерезала бы всех этих чудаковатых ублюдков и пошла бы своей дорогой, соблазняя любого более неподатливого, чтобы получить желаемое. Да, Кассандра Мариус явно теряла хватку.

«Почему ты думаешь о себе как о ком-то другом?»

– Заткнись.

«Чего ради? Может, нам и недолго осталось быть вместе, но после всего, через что нам пришлось пройти, я заслуживаю большего, чем «заткнись» и «отвали», разве нет?»

– Если ты хотела лучшего обращения, надо было красть тело у кого-то другого.

«Это тело мое. Всегда было моим».

– Чушь собачья. Оно мое. Всегда было моим и будет всегда. А теперь заткнись, я иду искать Знахаря.

Я ждала, что Она станет спорить, но Она опять погрузилась в молчание. Я взяла свои палки и поковыляла по коридору. По лестнице поднялся Лечати с матрасом для сна, но понес его не ко мне – повернул в другой коридор и скрылся из вида. Когда я добралась до угла, он уже исчез, зато в воздухе носился далекий шум голосов. Раз Лечати занят, сейчас самое время отправиться на поиски Знахаря, но мое любопытство взяло верх. Я медленно кралась, осторожно ставила свои палки, чтобы никого не встревожить. Шаг за шагом голоса становились громче, прервались только ударом матраса об пол. Потом послышался суетливый топот, матрас развернули и приготовили. Я подобралась ближе. Дверь в середине длинного коридора была открыта, слабый свет, проникавший сквозь закрытое ставней окно, падал из дверного проема на пол коридора.

– Это за Песками, ваше величество, – объяснял Лечати, когда я подобралась так близко, что смогла разобрать слова. – Очень далеко отсюда.

– Тогда почему ты здесь? – послышался голос императрицы Ханы, как всегда властный.

– Я здесь с господином Торвашем. Обычно мы много странствуем, но уже примерно год, как мы здесь. Это очень красивое место, но не скажу, что мне нравится здешний холод.

Я шагнула под арку света, привычно потянулась к кинжалу. Клинка больше не было, давно пропал даже тот, который я прятала в сапоге. Я без оружия, в неведомом месте и с неизвестными людьми. В растущей панике сердце забилось чаще. Лечати снова заговорил:

– Еду скоро доставят, ваше величество. Могу я чем-то быть вам полезен?

– Нет, – устало ответила Хана. – Я отдохну.

Послышались шаги, и я отступила немного назад, чтобы не застали врасплох.

«Называется спряталась».

– Заткнись…

– Ходячая смерть номер три! – Лечати отшатнулся, чуть не уткнувшись в меня. – Я тебя не заметил.

– Прошу прощения, не хотела тебя пугать, – ответила я, еще раз воспользовавшись заученными манерами.

Я улыбнулась ему, а тело привычно приняло нужную позу, мешали лишь палки. Грудь выпячена, бедра заметны – пусть Кочо слишком стар и пресыщен, чтобы проявлять интерес, но юный Лечати мог оказаться слабым звеном, так нужным мне, чтобы получить желаемое.

Взгляд молодого мужчины скользнул по моему телу, и он тяжело сглотнул. Я сделала вид, что не замечаю, хотя нет ничего очевиднее неопытности юнца.

– Пришла повидаться с императрицей, – сказала я. – Но раз она намерена сейчас отдохнуть, возможно, ты мог бы показать мне окрестности.

Он уже кивнул и открыл рот, но из глубины комнаты донесся голос императрицы Ханы:

– Я еще не отдыхаю, госпожа Мариус. Оставьте в покое бедного мальчика и займитесь кем-нибудь более подходящего возраста.

Смущенный Лечати заглянул в открытую дверь, поклонился мне, а не императрице, и в глубоком смущении пронесся по коридору прочь.

Потом показалась императрица Хана – руки плотно сложены, одна бровь вздернута.

– Хотя… – продолжала она, – мне кажется, при всей вашей красоте вы гораздо старше меня. И если отвлечься от идеальных черт, на вашем лице немало морщин. Вы были бы настоящей красавицей, если бы выучились улыбаться как подобает. – И, улыбнувшись сама, императрица жестом пригласила меня войти. – Возможно, вы желаете попросить прощения за гибель тысяч моих людей и разрушение моего города?

Я не двинулась с порога. Ее улыбка не коснулась проницательных голубых глаз, а губы были стиснуты в тонкую линию, но, несмотря на ее явный гнев, убегать мне не хотелось. Во мне вспыхнул собственный гнев, и, стиснув рукояти палок, я вошла в комнату.

– Я здесь не для того, чтобы извиняться. Любой сделает все, что необходимо для выживания, вам это должно быть известно не хуже, чем мне.

– Но есть пределы. А сколько невинных жизней стоит ваша жизнь, госпожа Мариус?

– Пределов нет – столько, сколько потребуется. Когда умрете, холодной ночью вас не согреет благородная жертва. Скажите мне, что я неправа. Скажите, что не позволили бы умереть всему народу, если бы это могло вернуть вашего сына.

Тяжелый взгляд остановился на мне.

– Чего вы хотите?

– В Кое, в комнате с мертвецом, вы смотрели на мои руки.