И вдруг на том месте, где только что были одни зеленые холмы и туманная дымка, на горизонте появилась черная линия, становясь все шире по мере приближения, как полоска старого масла для лампы.

Лошадь почувствовала мое беспокойство и перебирала ногами. Они пришли. Они здесь. Я вложила столько сил, чтобы это наконец произошло, а сейчас мне хотелось оказаться в любом месте, только не здесь, где земля и воздух дрожат от топота копыт.

Чилтейские флаги. Чилтейские вымпелы. Все солдаты в центре орды носили зеленую форму Девятки олигархов или синюю – разных купцов, а на флангах скакали левантийцы. С такого расстояния они казались маленькими, но по сравнению с чилтейскими солдатами выглядели гигантами. Они не кричали и не улюлюкали, как варвары из горных племен, а дисциплинированно держали строй, как и чилтейцы, и будто скучали. Один левантиец впереди даже подпер подбородок ладонью, когда вся армия рядом с ним остановилась.

Пока они приближались, мое сердце билось в одуряющем темпе, но когда остановились, его ритм не замедлился. Время пришло. Пути назад нет. Отсюда не сбежать. До этой минуты я была уверена, отчаянно уверена, что мы победим, потому что просто не можем проиграть, но, глядя на вражескую армию, я в точности так же чувствовала, что скоро все мы погибнем.

Неужели император Кин чувствовал то же самое в начале каждого сражения? Или ему это давалось легче? На такой вопрос он бы скорее рассмеялся, чем ответил.

На другой стороне поля в передних рядах взвился белый флаг, и пара всадников выехала на открытое пространство между армиями.

– Вы с ними встретитесь, ваше величество? – спросил генерал Китадо.

– А должна?

– Так всегда поступал император Кин.

Я посмотрела туда, где в последний раз видела министра Мансина, но от него не осталось ни следа. Все взгляды на поле боя устремились на меня.

– Тогда мы с ними встретимся. Поехали, генерал.

Мы пустили лошадей шагом, за нами следовал мой знаменосец. Два чилтейца уже остановились на полпути, но я не стала переходить на галоп, чтобы побыстрее сократить расстояние, а заставила их меня дожидаться. Утренняя прохлада давно растворилась, и жаркое солнце жгло нам спины, так что я вспотела под золотыми доспехами его величества. Генерал Китадо следовал в половине корпуса позади меня, разговаривать с ним было невозможно, и чем больше я удалялась от нашей армии, тем острее чувствовала свою уязвимость и беззащитность. От учащенного дыхания лицо под маской дракона стало влажным.

Человек, который не мог быть никем иным, кроме как легатом Андрусом, улыбнулся и поклонился нам, но уважительный поклон не вязался с веселой улыбкой.

– Я уж почти было решил, что меня едет поприветствовать призрак императора Кина, – сказал он, когда мы остановились перед ним. – Доспехи вам идут, ваше величество.

– Вы вторглись на кисианскую землю, – сказала я, не снимая маску, хотя из-за нее мне приходилось говорить громче. – Уходите и заберите с собой своих варваров.

Он прижал руку к груди, изобразив удивление.

– Мы? Вторглись на кисианскую землю? Наверное, вы пропустили уроки истории и не знаете, что эта земля принадлежала чилтейцам.

– Когда сюда пришли первые Отако со своим народом, здесь не было никаких чилтейцев. Вы используете наши выдуманные преступления как предлог, чтобы снова и снова нападать, но это не делает вашу ложь правдой. Смиритесь с тем, что триста лет назад в мире произошли серьезные перемены, и примите мир, который я вам предлагаю. Уходите, и мы не будем вас преследовать.

– Мудрые слова для девчонки. Я впечатлен, но не напуган. Хотя могу представить, как вас пугает один вид моих левантийцев. Уверяю вас, они именно такие, как вы слышали, и даже еще лучше. Они прорубят для меня дорогу по вашей империи и не остановятся лишь из-за того, что вы нацепили на себя доспехи папочки Кина и поскакали мне навстречу.

Легат Андрус широко улыбнулся и подался вперед.

– Хотя, раз уж вы прискакали сюда, то могли бы спасти жизнь не только своим солдатам, но и своему народу, немедленно отказавшись от трона.

– Кисия никогда не сдастся. Пока я жива, я буду сражаться за нее.

– А разве не ваш дед сказал: «Мудрец знает, когда невозможно победить, и принимает поражение»? Или это был светлейший Тянто, ваш дядя? По правде говоря, ваша мать со столькими переспала, что вы, наверное, в родстве с половиной империи.

Он ожидал реакции, но будь я проклята, если ее покажу, и я была рада, что мое лицо скрывает маска.

– А когда мы закончим с ней забавляться, возможно, вы будете в родстве и с половиной нашей страны.

Его слова должны были ранить и разъярить до безумия, но он не подумал о том, какой преподнес подарок вместе с этой жестокостью. Моя мать жива.

– Мы закончили, – сказала я.

Не попрощавшись, я развернула коня и услышала, как генерал Китадо последовал за мной, но, если чилтейцы и прокричали что-то вслед, я их не слышала. В моем сердце бушевала такая ярость, что я едва видела что-то перед собой, когда лошадь несла меня обратно. Мне больше не хотелось заключить мирное соглашение, не хотелось избежать битвы, я лишь желала расправы.

– Вы готовы? – спросила я, обернувшись к генералу Китадо, когда мы вернулись на прежнее место во главе армии.

– Всегда, ваше величество.

Я хотела спросить, хорошо ли держалась, сказал бы император Кин что-нибудь более умное и содержательное, сумел бы заставить легата передумать, но это были детские вопросы, а не вопросы императрицы, и я не задала их, хотя страшилась ответов.

Армия терпеливо ждала приближения врага, солдат даже немного разморило под палящим солнцем, но теперь, стоя прямо перед чилтейцами, они оживились и ждали только приказа к атаке.

– Готовьсь! – крикнул министр Мансин откуда-то сзади, и по рядам раскатился гулкий бой барабана. Быстрее. Еще быстрее. Его рокот совпадал с ритмом наших сердец, пока мы смотрели на врагов. А потом…

– Вперед!

Я стукнула лошадь каблуками, прежде чем успела подумать, и возглавила атаку. Император Кин всегда вел солдат в бой. Значит, и я поведу.

Расстояние было огромным, но его не было, я преодолела его за одно мгновение и за целую жизнь. С ясного неба посыпался дождь стрел. Я тоже пыталась выпустить ответные, но руки дрожали, и я закинула отцовский лук обратно в налучье и вытащила меч.

Стрела пронзила гвардейца рядом со мной. С криками падали другие всадники. Лошади валились на яркую от крови траву. Вокруг царило безумие, некогда было размышлять, враги оказались прямо передо мной, и с обнаженным мечом я врезалась в их ряды.

Вопили люди. Лязгал металл, и двигаться стало почти невозможно. Отовсюду напирали копья и щиты, больше я уже не могла скакать. Я срезала чилтейца, оказавшегося у моей ноги, и другого за его спиной. Китадо превратился в алую вспышку, появился и снова исчез, на его место заступили другие. Все мы, казалось, дрались в одиночестве и в то же время вместе, продолжая напирать.

Прозвучал боевой клич, и все вокруг его подхватили. Он гремел, как барабаны, наполняя мои вены криком ярости, и я исполосовала мечом чье-то лицо, плечо, руку и грудь, из моего рта вырывалась ярость, которую я носила в себе с того дня, когда меня впервые попытались убить лишь за мое имя.

В алом тумане битвы время ничего не значило, могло пройти и несколько минут, и несколько часов, прежде чем Китадо выкрикнул мое имя.

– Ваше величество! – Он оказался рядом, кровь стекала по его щекам на подбородок, доспехи были в кровавых брызгах. – Мы должны отступить, ваше величество.

– Да. Отступаем, – сказала я, удивившись, что способна произнести обычные человеческие слова, а не просто издать звериный рык. – Да. Подайте сигнал. Отступаем.

Все должно происходить медленно, говорил Мансин, аккуратно и выглядеть естественно. Как будто это они нас сминают, как будто мы испугались.

Убедившись, что знаменосец рядом, я попятилась, не просто позволяя остальным себя обогнать, а медленно отступала. Страх был не совсем фальшивым, потому что, когда солнце выжгло туман на этой стороне поля, меня затошнило, казалось, что солнце печет слишком сильно. Повсюду лежали мертвые и умирающие, ковром зеленого, синего и алого на когда-то девственной траве. С отрезанными руками и ногами, без глаз и с перерезанными глотками. Крики страданий смешались с грохотом битвы, и, отступив из самой гущи схватки, я подняла маску, и меня вырвало на землю. Я вытерла губы дрожащей рукой и снова опустила маску, чтобы скрыть бледное от ужаса лицо. Конечно, император Кин скакал на все сражения во главе армии, но он всю жизнь был военным. Я же была придворной дамой, которую все оберегали.