– Они могут спокойно двигаться дальше со стрелой в руке, – вставил генерал Соки, и Дзикуко кивнул. – Именно бесстрашие и делает их опасными. Они не… не думают, а сразу действуют. Не сомневаются, а просто дерутся.

– Но они просто люди? – спросила я. – Смертные?

– Да, ваше величество. Люди из плоти и крови. Мужчины и женщины. Они смертны, в точности так же, как и мы. Хотя если мы возвращаемся на поле боя, то неизменно находим их тела без голов.

Молодой генерал поморщился, словно извиняясь.

– Без голов? – удивился генерал Таранада. Он не скрывал своего раздражения из-за внезапного изменения планов, согласно которым теперь его батальон должен был идти на север, к Рисяну, а не на восток, вдоль реки. – Что значит – без голов? Они что, отваливаются? Исчезают?

– Мы думаем, что их забирают левантийцы. Головы определенно отрезают, а чилтейцы никогда такого не делают, насколько нам известно.

– Но зачем? – спросил генерал Во, которому лучше, чем генералу Таранаде, удавалось скрывать раздражение под легкой улыбкой.

– Мы не знаем, – ответил Дзикуко. – Вероятно, местный обычай. Они выходцы из степей к северо-востоку от Парвума, это за морем Глаза.

Таранада рассмеялся.

– Далеко они забрались ради союзников.

– Чилтейцы не впервые берут на войну наемников, – сказал министр Мансин. – Даже не впервые в таких количествах, но наши солдаты не привыкли иметь дело с подобными воинами. – Он оторвал взгляд от карты и посмотрел на меня. – Думаю, именно поэтому мы не сумели их отбросить. У чилтейцев есть четкая стратегия, они явно давно это планировали, но если бы они задействовали больше своих солдат вместо левантийцев или даже мечников с запада, они не продвинулись бы так далеко за столь короткой срок. Мы просто не знаем, как сражаться против бесстрашных воинов, у которых нет понятной боевой стратегии.

От его слов внутри у меня забурлила тревога. Мне пришлось выиграть серьезное сражение, чтобы только добраться сюда, и я почти не задумывалась о том, что будет здесь. Мне не приходило в голову, что мы можем проиграть.

Помолчав немного, чтобы мы могли переварить его мрачный прогноз, министр Мансин продолжил:

– Если мы хотим выиграть это сражение, то должны воспользоваться отсутствием у них тактики, – сказал он и начал передвигать фигурки из Кочевников по карте. – Мы заманим их в ловушку, которую они не заметят.

– Андрус не идиот, – возразил генерал Росоки, подавшись вперед, чтобы впервые подключиться к разговору. В волосах над его ухом виднелась еще не затянувшаяся рана. – Он ждет, что мы попытаемся устроить какую-то засаду, это всегда была излюбленная тактика императора Кина.

– Я говорю не о такого рода засаде.

Следующий час он передвигал по карте фигурки Кочевников. Генералы высказывали свое мнение и тоже двигали фигурки. Спорили о том, на каких холмах и склонах расположится армия чилтейцев, а я могла только слушать, наблюдать и осознавать свою никчемность.

Эти люди всю жизнь провели в батальонах императорской армии, дрались в многочисленных сражениях и стычках с чилтейцами, горными племенами, а иногда и с собственным народом. У меня были хорошие наставники, и, в отличие от Танаки, я энергично училась всему, что можно, но все выученные знания в мире не сравнить с опытом окружавших меня генералов. К тому времени, как генералы встали из-за стола, во мне зажглась гордость и я уже знала, что у нас все получится. Однако министр Мансин даже не улыбался.

– Похоже, вы встревожены, – заметила я, задержавшись, пока остальные расходились.

– Да, ваше величество, я встревожен.

– Вы не верите в нашу тактику? Я знаю, все говорят, что левантийцы бесстрашны и наводят ужас, но у нас хороший план и хорошие солдаты.

Он вздохнул.

– Это так, но я чувствовал бы себя увереннее, будь у нас больше людей. Как бы мне хотелось, чтобы здесь были восточные батальоны, или чтобы принц Дзай не уехал из столицы с тремя батальонами, или чтобы мы успели их вызвать. Они нам нужны.

– Они еще могут прибыть.

От его взгляда у меня поубавилось уверенности. Я снова почувствовала себя ребенком.

– Лорд Оямада скажет, что вы украли трон у его внука, и скорее отправит эти батальоны драться с вами, чем за вас…

– Но мы сражаемся за Кисию, он не…

Услышав собственные слова, я осеклась.

– Редко кто мыслит подобным образом, ваше величество. Люди не дерутся за что-то лишь потому, что это правильно. Светлейший Бахайн – прекрасный пример. Если бы его волновала судьба Кисии, мы бы уже услышали что-нибудь от него или его генералов. Отсутствие вестей от него меня беспокоит.

Император Кин предложил мне написать Эдо, напомнить светлейшему Бахайну, как он был когда-то предан империи, но до сих пор я не задумывалась о том, что это значит. Это значит, что больше он уже не предан империи.

На следующее утро холмы вокруг Рисяна выбелил легкий летний туман. Мы покинули разбитый на скорую руку лагерь, когда занималась заря, министр Мансин настоял, что если мы хотим победить, то должны сами выбрать поле боя и подготовиться до прибытия чилтейцев, даже если придется их дожидаться.

Когда мы прибыли на выбранное поле, чилтейцев еще видно не было, а когда выстроились в боевом порядке, не появились даже разведчики. Отсутствие врагов прорезало еще одну морщину сомнений на лбу министра.

Как хороший игрок в Кочевников, министр Мансин хорошо спрятал свою ловушку. Не заметит даже тот, кто будет искать. Основная масса нашей пехоты стояла впереди и по центру, а всадники занимали фланги. Единственным интересным дополнением была я. В точности как Кин, я сидела на лошади перед своей армией, рядом с генералом Китадо и четырьмя дюжинами гвардейцев, тоже верхом. Они привыкли скакать в бой, охраняя фигуру в драконьих доспехах, просто раньше это была не я.

Генерал Китадо выглядел встревоженным этой переменой – с тех самых пор, как мы покинули Мейлян, не было времени что-либо предпринять, я лишь приняла его присягу служить мне, как он служил императору Кину, и надеялась, что он человек слова. Министру Гадокою я поручила сменить любого советника, секретаря или чиновника, которому нельзя доверять, но гвардия должна быть безусловно предана императору.

То есть императрице.

– Все готово, ваше величество, – сказал министр Мансин, остановив лошадь прямо предо мной.

– Где они?

Утренний туман уже истончался, но холмы у Рисяна были пусты, не считая жужжащих насекомых и редких любопытных животных.

– Они придут. Они не могут нас обойти, иначе мы нападем на них с тыла.

Я кивнула генералу Китадо, и он порысил к генералу Баро, на фланг с кавалерией.

Лошадь топталась подо мной, увеличивая мое собственное беспокойство. Чтобы чем-то заняться, я похлопала ее по шее.

– Ваше величество?

– Да, генерал?

Китадо откашлялся, но посмотрел не на меня, а на холмы без врагов.

– Я… я хотел воспользоваться моментом, чтобы… извиниться. За то, что позволил моим гвардейцам вас арестовать. В Мейляне. Я предполагал, что светлейший Батита после своего приезда говорит от имени его величества, и…

– И уже давно все считали, что он сам будет следующим императором, – прервала его я, чтобы избавить от объяснений беднягу генерала, чьи щеки алели. – Вы поступили так, как все ожидали, генерал. И я принимаю ваши извинения. Это был… тяжелый день.

– Черный день для Кисии, когда кто-то решил ослушаться предсмертной воли императора ради собственной выгоды.

Он произнес это без следа настороженности или подозрения, и, когда я согласилась и поблагодарила его за поддержку и защиту, пришел мой черед краснеть. Я поступила так ради правого дела. Если бы не та моя ложь, мы бы сейчас здесь не стояли. Не выступили бы на защиту империи.

Утро уже заканчивалось, и я начала опасаться, что чилтейцы не появятся, что они каким-то образом нас обманули и уже идут на юг к городам-близнецам. Сначала Симай, потом Мейлян, и сердце империи падет.