Капитан Менесор э’Кара откашлялся и уселся поудобнее на влажной траве.

– Не думаю, что это как-то связано с Торинами. Это все города-государства. Посмотрите на здешние гурты. Торин, Охт, Беджути, Инджит, Намалака, Шет, Яровен, Окча и Кара. А где Топи? Эрраджа? Хатетот? Их нет, потому что до их земель трудно добраться. К ним не приходят купцы. До них не дотягиваются миссионеры. Им никогда не приходилось отражать нападения корунцев.

– Но как они получают контроль над нашими вожаками? – Дишива подалась вперед, ее глаза горели. – Как эти купцы и миссионеры, – презрительно выплюнула это слово она, – доводят наших гуртовщиков до безумия?

Капитан Менесор взял остывший уголек и стал натирать им подошву сапога.

– На этот вопрос мы не знаем ответа, хоть и обсуждали его, сидя здесь целые дни напролет. Но что бы это ни было, я не хочу, чтобы оно прикасалось ко мне.

Он сомкнул пальцы и сокрушил уголек в черную пыль. Внезапно Менесор вскочил, вытирая грязную руку об еще более грязные штаны.

– Гуртовщик Гидеон, – с приветственным жестом сказал он.

Когда возле нас остановился Гидеон, остальные капитаны поспешно поднялись. На его ногтях до сих пор оставалась запекшаяся кровь.

– Нет, – ответил он капитану Менесору на приглашение присоединиться к нам. – Я должен поговорить со всеми капитанами до наступления ночи. – Гидеон обвел всех нас взглядом. – Чилтейцы выступают на юг, на войну с Кисией, и мы идем с ними. Они хотят нанести быстрый удар, пока император Кисии не успел собрать силы, так что завтра мы поскачем в город Тян на границе. – Он набрал воздуха, но никто не прервал его речь, все глаза были прикованы к его лицу. – Если вы решите сражаться, вам вернут оружие и лошадей, но если используете их хотя бы против одного чилтейца, вас вместе с вашими Клинками казнят. Они дали это понять очень ясно.

– Если они так боятся, что мы обратимся против них, зачем вообще брать нас с собой? – спросила Дишива.

– Потому что мы им нужны. С вашим прибытием левантийцев стало больше двух тысяч. Чилтейская армия больше, а кисианская армия, как мне сказали, еще больше, но они в основном воюют пешими, а не верхом. Один хорошо обученный левантийский Клинок стоит множества обычных солдат.

– И что мы получим, рискнув жизнью? – сощурилась Тага эн’Окча. – Или это просто «подчинись или умри»?

Гидеон долго смотрел на нее поверх потухшего костра. Рядом под радостные выкрики продолжалась игра в хойю, будто ничего не изменилось. Я позавидовал отсутствующему капитану Лууму э’Яровену.

– Я не прошу вас сражаться за них, – наконец сказал Гидеон. – Не прошу рисковать жизнью и жизнями ваших Клинков ради них. Я прошу сражаться за меня. Вы выбрали меня гуртовщиком, и вот я стою перед вами и обещаю, что вместе мы сможем построить будущее для нашего народа, сможем вернуть нашу гордость и силу, и никто больше не заберет их у нас, но для этого мы должны сражаться за этих людей.

– И что это за будущее? – спросила Дишива, и я был благодарен за то, что она задала этот вопрос вместо меня.

– Будущее, в котором мы можем остаться в живых, – сказал капитан Атум э’Яровен, предостерегающе ткнув ее в бок. – Если не согласимся, они нас перебьют, уж будьте в этом уверены. Нет нужды рассказывать нам красивые сказки, гуртовщик, в конце концов, мы все левантийцы. По крайней мере, гурту Яровен не привыкать сражаться только ради выживания. В этом нет стыда.

Остальные согласно забормотали, и Дишива хмуро уставилась в кострище, будто пристыженный ребенок. Я мысленно побуждал ее настоять на ответе, но Гидеон жестом выразил уважение немолодому капитану Первых Клинков Яровен, не оставив ей такой возможности.

– Мы должны выжить и выживем, – сказал Гидеон. – Но я не поведу в бой воинов, которые этого не хотят, так что передайте мои слова своим Ладоням и Клинкам. Если они не хотят участвовать, то могут остаться здесь, но если будут биться с нами – снова станут воинами. Я дам вам время подумать, но вы должны ответить до наступления ночи. А сейчас мне нужно найти остальных.

Он принял прощальные салюты капитанов, взял меня за руку и заставил пойти с ним, хотя я едва не упал, споткнувшись о край кострища.

– Рах, – сказал он, остановившись чуть поодаль и хватая меня за плечи. – Ты ведь будешь сражаться за меня? Ты и твои Вторые Клинки, вы поскачете завтра с нами, и Торины снова будут едины.

– Я… я не знаю, я еще не обсуждал это со своей Ладонью.

В его глазах мелькнул страх, но тут же исчез. Он наклонил ко мне голову и понизил голос до шепота:

– Есть только один путь, Рах. Один. Если бы был другой… но его нет.

Я отодвинулся, мне требовалось пространство между нами, чтобы дышать.

– Если бы ты просто рассказал мне, что планируешь! Как это поможет – сражаться за людей, которые били нас, морили голодом и гнали в цепях? Если каждый из нас стоит множества других солдат, почему бы нам не обрушиться на них сразу, как получим свое оружие? Тогда мы сможем вернуться домой…

– Домой – к чему? В степях недуг, Рах, что-то скверное. Мы можем построить свою жизнь здесь. Можем добиться процветания.

– Но…

– Ты веришь мне, Рах?

Когда-то ответ был прост, но сейчас между нами снова зияла пустота, открывшаяся в святилище. Этот Гидеон – не тот человек, которого я оплакивал.

Не получив ответа, он схватил меня за руки и тряхнул.

– Ну? Веришь?

– Да! Да, конечно!

– Тогда скажи, что станешь сражаться за меня.

Его отчаяние наполнило меня необъяснимым страхом, мольба в его голосе вытянула у меня заверения, будто это бинты, чтобы закрыть рану.

– Ладно. Я буду сражаться за тебя. Ты мой Первый Клинок. Я пойду туда, куда ты поведешь.

Он с облегчением выдохнул и кивнул.

– Хорошо. Хорошо.

Не говоря больше ни слова, ничего не объяснив и не поблагодарив, он устремился в оживленный лагерь и вскоре исчез там.

Я повторил его слова Йитти и Кишаве – всем, кто остался в моей Ладони, – и все молчали целую минуту.

– И какой у тебя план, капитан? – наконец спросила Кишава. – Ты правда намерен сражаться за наших рабовладельцев?

– Я сказал, что да. Гидеон – наш Первый Клинок, и я ему доверяю.

В моих словах было слишком много лжи, и я не смотрел Кишаве в глаза. Я не мог объяснить почему, а только указал на чилтейский шатер, чилтейские ножи и чилтейские слова, и на все это Гидеон имел причины. Вместо того чтобы рассказать о страхе, который видел в его глазах, я пожал плечами.

– Возможно, Эска был прав и мир меняется.

– Возможно.

Она отвернулась, избегая моего взгляда так же, как и я.

– Ты так не считаешь? Не хочешь сражаться?

– Не хочу, капитан. И не понимаю, почему столько гордых левантийцев позволяют держать себя как собак, довольны жизнью, пока есть еда, вода и можно покрывать кобыл.

– Ты первая сдалась коммандеру Брутусу.

– И я ошиблась! – Ее взгляд метнулся ко мне, щеки вспыхнули. – Я ошиблась, ясно? Так же, как ошиблась в тебе. Я хотела, чтобы ты победил Эску в ту ночь, поскольку ты один помнил, что здоровье тела и здоровье духа – это не одно и то же. Когда одно заболевает, как бы сильно ни было второе, приходит смерть.

Кишава снова смотрела в сторону, куда-то мимо меня, за пределы этого ада. Но она оставила во мне жало, оно жгло своей честностью, и я тяжело сглотнул, страшась ответа, но все же чувствуя необходимость задать вопрос.

– А сейчас?

– А сейчас я знаю, что нет смысла биться за честь, за наши законы и наш дух, если ценой станут одни лишь страдания. Теперь я жалею, что Эска не забрал нас домой. – Кишава встала. – Иди, сражайся за Гидеона. Сражайся за чилтейцев. Но я в этом участвовать не буду.

Она ушла, и, к своему стыду, я дал ей уйти. Я отпустил ее, потому что не нашел слов, чтобы вернуть. В чем бы я ни заверял Гидеона, я был согласен со всем, что она сказала, но не мог этого признать.

Йитти будто и не слышал нашего разговора и смотрел в пустоту, думая о своем, как всегда. Мне было нужно, чтобы он произнес хоть что-нибудь, и я переминался с ноги на ногу, не в силах сказать, какой ответ от него больше всего жду.