– Божья война, – только и произнесла она и пожала плечами.

Они отыскали, куда причалить «Тимнеаса»: две горы, покосившись, уперлись друг в друга вершинами, образуя в каменной запруде брешь, небольшой заливчик. Проплывая под исполинской базальтовой аркой, Кари мельком заметила белых обезьян, цеплявшихся высоко над головой к отвесным скалам. Мохнатые существа вопили и шипели на проходящую лодку, скалились черепами на месте морд.

Земли за горным хребтом были знакомы где-то наполовину. Остатки старых дорог и селений испещряли солончаки и дюны ультаенского побережья, как высыпанная горсть галечника.

Другая же половина – настоящий кошмар наяву. Обломки порушенного рая не так давно валились сюда с небес и в минуту гибели обрастали осязаемой материей. В реальность протекли безобразные чудеса, струпья божественного творения.

По этой стране ползали тронутые богом создания, заходясь воплями хвалебных гимнов. Росли необыкновенные растения – огненно-красные кусты, воспламеняющиеся от прикосновения; горные цветы, испускавшие под незримым ветром голубой яд. На пути попадались луга какого-то бога охоты; бесконечные ряды горелых книжных стопок; целые пустыни толченого стекла.

Путники были здесь не одни. В этом краю обитали призраки, тени божеств, когда-то разрушавшихся снова и снова, пока не осталось ничего, кроме неразумных клочков их сущностей. Они реяли по ветру, пытаясь запечатлеть свой образ на всем, с чем бы ни сталкивались. Осколки щебня сами собой складывались в небольшие курганчики, клубы пыли принимали облики змей и волков. Стебли травы становились струнами ангельских лир. В один прекрасный момент украденный эфирограф настроился на какую-то занебесную частоту и сошел с ума – клавиши непрерывно выстукивали непостижимые пророчества, пока Мири не нашла выключатель.

Карильон с Мири сами рисковали преобразиться, наткнувшись на бывших богов. Вообще-то обе женщины были неплохо защищены от занебесных воздействий: одна – своим колдовством, другая – врожденной наследственностью и остатками святости. Обеим доставало силы воли противостоять прямым нападкам отощавших духов. Но эти боги представляли скрытую опасность: порой внимание Кари сбивалось с пыльной тропы – и в разум проникали чужеродные мысли. Однажды она представила, каково будет разорвать зубами глотку Мири, а потом завыть, скликая ушедшую стаю (Крыс провыл бы в ответ, как и Адро, если б хорошенько напился). В другой раз осознала, что читает стихи, до того сладкозвучные, что с губ в самом деле закапал мед. Ей хватило соображалки почитать еще пару минут после того, как припадок прошел, а Мири собрала мед, так что они хотя бы наелись.

– До конца по суше нам не пройти, – бормотала Мири. – Может, лучше снова свернуть к побережью, когда будем южнее Бараньей Головы. Вдруг попадется корабль на последний этап до Кхебеша.

У нее это звучало так же безнадежно, как прежде у Кари. Лишь бы выйти южнее Бараньей Головы. Лишь бы добраться до Ильбарина.

Кхебеш постоянно отступал за пределы досягаемости, вечно ускользал, как мираж.

Другие мысли, донимавшие Кари, были не менее тревожными, хоть и полностью ее собственными. Она думала об Адро и надеялась, что он поправляется после раны. Думала о Рене и Аме и о том, как здорово, что их здесь нет. Особенно опасно было бы ребенку. Дети впечатлительны, податливая глина для божьей лепки. Джермас хотел использовать ее в девять лет, вспомнила она, и пришедший в голову дед навел на мысли на ползущих. Сумел бы Девять Кровавых Солнц отыскать более удачную дорогу в Кхебеш?

Но чаще всего Кари думала о Шпате, о том, как далеко от дома ее занесло.

Кари полагала, что они направляются на юг в сторону Эрефиса, торгового поселения. Прошли годы после того, как она там побывала, и помнила только, как солдаты из Уль-Таена маршировали через площадь, отправляясь на войну с Ишмирой. Ликовала толпа, и жрецы в рясах раскидывали на пути батальонов священный песок. Тогда Божья война была далеко-далеко. Теперь она везде и повсюду: на коже, в легких, понемногу проникает в душу. Начертана на погубленном мире. И это еще далеко не передовая – настоящие бои сместились, как она догадывалась, к северо-востоку, в сторону исконных земель Уль-Таена. С тех самых пор как Праведное Царсто Ишмиры потеряло свою богиню войны и было вынуждено откатиться назад, здешние силы воспряли и ожили, сломленные божества опять двинулись на войну.

Кари пробрала дрожь. Это она убила богиню войны, она запустила последнюю божью бомбу. Какая часть этого разорения лежит на ее совести? Она никак не питала любви к Ишмире и ее безумным богам, но ум по-прежнему глодало сомнение: неужели она обратила ход вещей только к худу? Как можно полагаться на свои действия, если не предвидишь последствий? Идет оно на хер, поглядите на Артоло: убей она этого козла еще в Гвердоне, вообще все было бы по-другому.

– Карильон. Разуй глаза, – предостерегла Мири. Кари глянула вниз и осознала, что едва не вступила на полянку ядовитых цветов. – Держись тропы. И дай мне на тебя опереться. – Дрожащая шероховатая рука Мири повисла у Кари на изгибе локтя, но чародейка, почитай, совсем ничего не весила. Вся полая, выжженная внутри.

Они переправлялись через изувеченный край. Казалось, духов этих мест особенно оскорбляло присутствие Кари. Ощущение трения и давления, которое предшествовало встрече с Ушарет, было здесь постоянным, словно воздух состоял из наждака, скоблящего исключительно душу. Несколько раз пустые оболочки богов возникали, пытаясь нанести удар. В основном такие манифестации выходили скорее жалкими, чем опасными, богоявления оборачивались ничем, кроме облака пыли, одинокой змеи, говорящей человеческим голосом, или бродячей мусорной кучи, что медленно ползла к ним через долину. От других воплощений путники убегали, а иногда приходилось драться, и тогда заклятия Мири сверкали во мраке сумерек. Все же главным образом на пути попадались лишь пыль, грязь и разбитые камни. Обезбоженная земля, где никто не живет.

На западе гремели бои. В том направлении лежало Праведное Царство Ишмиры. Сражения бушевали за горизонтом, слишком далеко, чтобы затронуть путников напрямую. Однако тот край неба будто объяло пламя, и Кари обнаружила, что если спит, обратившись туда лицом, то непременно видит кошмар, как на нее падает молот. И просыпается с воплями о правосудии Верховного Умура.

На запад они не пошли. Поплелись на юг, через эти вечно переменчивые земли.

Эрефис пропал.

– Такое впечатление, что по нему проползла действительно большая улитка, – прокомментировала Мири, и Кари была бы рада с нею не согласиться, но увы. На краю блестящего слизью ущелья чародейка договорилась с какими-то призраками, обменяв горсть монет за сведения, где найти еду, и новости о постоянно ширящей свой размах войне.

– Хрен ли привидениям делать с наличкой? – пробормотала Кари, выкапывая из грязи на обочине оловянные банки. На этом же месте захоронили и павших, их плоть иссушило слизью, а кости размягчились в кашу – приходилось вытаскивать их, чтобы добраться до банок. Военный обоз, предположила Кари. С одного мертвеца удалось содрать чудесным образом целую куртку.

– Империя Хайта много лет назад разгромила местную богиню смерти, – пояснила Мири. – В обычае же этого народа класть монеты на глаза покойников, чтобы оплатить им переправу в загробную жизнь. Хайитяне заставили богиню принимать только имперскую валюту, но теперь Хайт отступил и на юге их деньги найти тяжело. Поэтому мертвые души неприкаянны и мертвецы разгуливают по земле. – Она сосчитала и убрала оставшиеся монеты. – Вдруг еще где-нибудь понадобится платить за проезд. Короче, они сказали мне, что на юге, в дне пути, живут люди. Двинемся туда.

Кари стерла с банки грязь, ихор и кусочки солдата и попыталась прочесть этикетку.

– Не лучше ли держаться от гребаных здешних людей подальше? Ведь все, кого мы встретим, наверняка захотят нас убить?

Перед тем как ответить, Мири вколола себе очередной флакон лекарства.