Сжечь крепость Манделя из поднебесья.

Полет дракона до Маревых Подворий займет мгновение ока, но Раск был привязан к земле. И путь преграждали стражники, упыри и прочие гвердонские препоны.

Алик Нимон, министр общественной безопасности, стоял у своей кареты и разговаривал с парой капитанов дозора. Нимон – обычный неприметный бюрократ, но когда Раск призвал Шпатов взор и взглянул на эту сцену с высоты, то Нимон показался ему гораздо весомей, значительней. Для Шпата все люди в толпе были эфемерны, размыты, бледные тени из воды и плоти колыхались среди городского кирпича и камня, но Нимону была присуща твердость, которой недоставало другим. Возможно, так отражался покров его должности, воплощение потрепанных городских устоев, хотя из Нимона уроженец этого города такой же, как из Раска.

Из экипажа Нимона за происходящим наблюдала Эладора Даттин. Раск прежде уже встречался с Даттин, при странных обстоятельствах. Шесть месяцев назад, во время вторжения, она возникла прямо из воздуха в Прадедушкином дворце. С помощью какого-то тайного волшебства она телепортировалась через океан – из Гвердона в Лирикс. Раск вспомнил звон незримых колоколов, предвестивших ее прибытие, и когда она появилась, то была покрыта тонким слоем ржавой пыли, словно запекшейся кровью. Тем не менее, невзирая на контузию от столь неестественного способа передвижения, она сохранила присутствие духа и потребовала переговоров с Прадедушкой. Она доставила послание от правителей Гвердона и гнула перед драконом свое, при том что едва стояла сама. Помимо прочего, Прадедушку впечатлила ее откровенная бравада, и дракон согласился на уговор, что в итоге привел к Перемирию.

Как и Нимон, Даттин куда опаснее, чем кажется с виду.

«Она – родственница Кари, – добавил Шпат. – Она – друг».

– А мой родственник, – пробормотал Раск, – убит. – В бездну ваше Перемирие и все городские законы – пролита кровь дракона. Никто не смеет идти против дракона и жить как ни в чем не бывало.

Зрение Шпата показало Раску еще одну вещь – в оцеплении имелся разрыв. Нимон нарочно не стал строить стражников напротив улицы, ведущей к Новому городу, очевидно оставляя ворам путь к отступлению.

Еще Шпат показал ему снайперов на крышах и их длинноствольные ружья для боя против святых и монстров.

«Ты слишком далеко, мне не защитить тебя, если они будут стрелять».

– У них на это кишка тонка. Драки они не хотят.

«Хотят не хотят, драка все равно может вспыхнуть». Промелькнула картина – тучи клубятся и клокочут в небе над Ишмирской Оккупационной Зоной, боги чуют, как предначертания судеб сталкиваются между собой. В толпе, догадывался Раск, есть шпионы, которые донесут о событиях своим хозяевам в Хайитянское Бюро. У Перемирия четкие правила: кто бы ни нарушил мир, он объявляется врагом трех остальных подписантов. Лирикс с Гхирданой будут противопоставлены невероятному тройственному союзу Хайта, Ишмиры и Гвердона.

«Осторожнее», – увещевал Шпат. Его голос тих, слабее прежнего.

Истощился. Как раз когда он так нужен Раску.

И снова Раск пускает свой ум по верхам, карабкается по Шпатовой душе, как по лестнице к небу. Вновь глядит на улицу Сострадания с высоты Нового города. Отсюда видно, как крепнет напор толпы за линией стражи, как Бастон проталкивается к трактиру (и незадачливый стражник пытается остановить его у границы; короткий миг насилия – и стражник без сознания лежит на тротуаре, а Бастон даже не сбивается с шага). Видит кучку шумных сановников – будто от них много зависит. Там и лириксианский посол с майором Эставо, оба раскрасневшиеся, сердитые, спорят с каким-то гвердонским чиновником, а позади выглядывает Эладора Даттин. Боги и политики схожи – и те и другие пытаются ухватить за хвост извивающуюся змею событий. Здесь, на улице Состраданий, будущее может целиком поменяться.

Но все сейчас в руках двух людей. В этот миг судьбу города вершат лишь два человека.

Раск вышел вперед из-под защиты стен трактира. С Нового города было видно, как снайперы берут его на мушку.

Алик Нимон протолкался сквозь стражников, встречать его посреди улицы Состраданий.

– Князь Раск.

– Министр Нимон.

– Вы выдвинулись далеко за черту мирной зоны, высокородный господин. Можем ли мы уладить все это без кровопролития?

– Кровь уже пролилась. Мой кузен Вир был убит в этой таверне.

Нимон склонил голову:

– Соболезную вашей неутешной утрате. Но трактир «За Зеленой Дверью» находится на территории свободного города, а не ЛОЗ. Отведите своих эшданцев за черту Нового города, и я обещаю, что этот инцидент будет скрупулезно и в полной мере расследован городской стражей.

– Спасу вас от волокиты. Я знаю, кто за это в ответе. Алхимик Мандель.

– У вас есть доказательства?

Раск швырнул сопроводительное письмо к ногам Нимона. Министр устало наклонился над уличной пылью и поднял бумагу.

– Это заказ на пару ручных протезов.

– Мандель заколдовал их, чтобы убить моего двоюродного брата. Для меня доказательств достаточно.

– И зачем было Манделю так поступать?

– Причина останется между Манделем и Гхирданой, но знайте – он за это заплатит.

– Гхирдана, – произнес Нимон, – не ведет дела за рубежом мирного договора. Уводите Эшдану в Новый город, немедленно.

– Вы смеете…

«Делай, как он сказал, – призвал Шпат. – Сегодня не твой час. Отойди, перестройся и наступай с подготовленным планом. Не несись сломя голову».

Часть гнева Раска оттекла к Шпату; это как прижаться лбом к холодой стене, остужало и успокаивало.

– Мы отнесем домой тело родича. Но это еще не конец. Не становитесь между драконом и его противником.

– Если я повстречаюсь с настоящим драконом, наверняка запомню, – подколол Нимон.

Раск повысил голос, объявляя своим соратникам:

– Отходим! Сбор на Фонарной улице.

То, как они покидали трактир, говорило многое о каждом в отдельности. Многие эшданцы из окружения Раска прошли Божью войну, повоевали в других городах. Они перемещались в одиночку и двойками, перебегая от укрытия к укрытию. Двигались так, словно дома вокруг них горели и были готовы обрушиться, будто плотные ряды стражи собирались открыть огонь. Несколько чистокровных гхирданцев, отдаленные кузены из младших ветвей семьи, ступали гордо – несли обернутое простыней тело и шли при нем почетным караулом. Гхирдана не отдает своих покойных ни богам, ни психопомпам; тело Вира поместят в населенную духами усыпальницу на островах.

Новобранцы, воры из Братства, просачивались из трактира, пряча лица от стражи. Если удавалось, растворялись в тени, скрывались на сбегавших к Мойке ответвлениях от улицы Сострадания. Вышла и Карла и держалась недалеко от покойного. С угла Привозного проезда, подойдя к оцеплению так близко, как мог, Бастон взглядом понукал их поторопиться. Пестрое воинство возвращалось домой, в Новый город.

– Ваши соплеменники могут идти. Ваша Эшдана тоже свободна, – сказал Нимон. – Но я заметил в толпе кое-каких гвердонцев. Известных дозору преступников. Арестовать их. – По кивку от Нимона стража навела ружья на местных воров. Дозорные в гражданском внезапно заломили Бастону руки и впечатали в стену. Карла прорвалась через оцепление и бросилась к брату; стража навалилась и на нее.

Пыхтя подбежал лириксианский посол в сопровождении майора Эставо.

– Не… – он набрал воздуха, – …не спорьте. Иначе – нарушение Перемирия. И тогда, – посол одышливо махнул рукой на Новый город, подразумевая Лириксианскую Оккупационную Зону, армейскую базу, Божью войну и прочее, – считай вообще все просрали, – недипломатично завершил он.

Раскаленный гнев Раска был потушен, остужен и подобно металлу застыл, отлитый в нечто несокрушимое и холодное. Он повернулся к Нимону:

– Нет. Все эти люди – мои. Все под моей защитой. Уйти должны все.

– Этого не случится, – сказал Нимон.

Раск на секунду прикрыл глаза, наблюдая, как Новый город пересекает тень.