Пейси почувствовал, как его лицо заливается краской. «Что ты имеешь в виду?» — потребовал он.

«О, ну...» Сверенсен нахмурился и на мгновение отвел взгляд, словно пытаясь избежать деликатной темы. «Вы же не можете ожидать, что ваш роман с американским коллегой полностью останется незамеченным. Действительно... такие вещи неловки и неуместны. Я бы предпочел, чтобы мы прекратили это дело».

Пейси на мгновение уставился на него с откровенным недоверием, затем перевел взгляд на Далданье. Француз повернулся, чтобы взять свой напиток. Он посмотрел на Саракеса, который избегал его взгляда и ничего не сказал. Наконец он повернулся к Ван Джилинку, южноафриканцу, который до сих пор только слушал. «Это было очень неразумно», — сказал Ван Джилинк, почти извиняясь.

« Его! » — Пейси махнул рукой в сторону Сверенссена и снова обвел взглядом остальных, на этот раз бросая вызов. «Ты позволил ему стоять там и изрыгать что-то подобное? Его из всех людей? Ты не можешь быть серьезным».

«Я не уверен, что мне нравится твой тон, Пейси», — сказал Сверенсен. «На что ты пытаешься намекнуть?»

Ситуация была реальной. Сверенсен на самом деле нагло выпендривался. Пейси почувствовал, как его кулак врезался в бок, но сдержался, чтобы не наброситься. «Ты собираешься сказать, что мне это тоже приснилось?» — прошептал он. «Помощник Маллиуска — этого никогда не было? Эти твои марионетки тоже собираются тебя поддержать?»

Сверенсен хорошо изобразил шок. «Если вы предлагаете то, что я думаю, вы предлагаете, я бы посоветовал вам немедленно взять свои слова обратно и извиниться. Я нахожу их не только оскорбительными, но и унизительными для человека в вашем положении. Жалкие измышления никого здесь не впечатлят и вряд ли сделают что-то для восстановления несомненно несколько подпорченного образа, который вы создадите себе на Земле. Я бы приписал вам больше интеллекта».

«Плохо, очень плохо», — Далданье покачал головой и отпил свой напиток.

«Неслыханно», — пробормотал Саракес.

Ван Гилинк с тревогой уставился в пол, но ничего не сказал.

В этот момент раздался звонок из динамика, скрытого в потолке. «Вызываю господина Сверенссена из делегации ООН. Срочное удержание вызова. Господин Сверенссен, пожалуйста, подойдите к телефону».

«Простите меня, джентльмены», — вздохнул Сверенсен. Он строго посмотрел на Пейси. «Я готов отнести это печальное зрелище к отклонению, вызванному вашей необходимостью акклиматизироваться во внеземной среде, и больше ничего об этом говорить не буду». Его голос приобрел более зловещие нотки. «Но я должен предупредить вас, что если вы продолжите повторять такие клеветнические обвинения, когда мы покинем пределы этого заведения, я буду вынужден отнестись к этому гораздо серьезнее. Если так, то вы не найдете последствий, полезных ни для вашей личной ситуации, ни для ваших будущих профессиональных перспектив. Надеюсь, я ясно выразился». С этими словами он повернулся и величественно вышел из комнаты. Остальные трое быстро выпили и быстро вышли.

В ту ночь, последнюю в Бруно, Пейси был слишком сбит с толку, расстроен и зол, чтобы спать. Он не спал в своей комнате и мерил шагами пол, вспоминая каждую деталь всего, что произошло, и рассматривая всю ситуацию сначала с одной стороны, потом с другой, но не мог найти шаблона, который бы соответствовал всему. Он снова поддался соблазну позвонить на Аляску, но удержался.

Приближалось 2 часа ночи по местному времени, когда в дверь тихонько постучали. Озадаченный Пейси поднялся со стула, в котором он пребывал в раздумьях, и подошел, чтобы открыть. Это был Соброскин. Русский быстро проскользнул внутрь, подождал, пока Пейси закроет дверь, затем сунул руку в карман пиджака и достал большой конверт, который он передал, не говоря ни слова. Пейси открыл его. Внутри был розовый кошелек с ярко-красной каймой. На титульном ярлыке спереди было написано: КОНФИДЕНЦИАЛЬНО. ОТЧЕТ 238/2G/Nrs/FM. НОРМАН Х. ПЭЙС — ЛИЧНЫЙ ПРОФИЛЬ И ЗАМЕТКИ.

Пейси недоверчиво посмотрел на него, открыл, чтобы быстро просмотреть содержимое, затем поднял глаза. «Как ты это получил?» — спросил он хриплым голосом.

«Есть способы», — неопределенно сказал Соброскин. «Вы знали об этом?»

«У меня... были основания полагать, что нечто подобное может существовать», — осторожно сказал ему Пейси.

Соброскин кивнул. «Я подумал, что вы, возможно, захотите положить его в безопасное место или, возможно, сжечь. Была только одна копия, которую я уже уничтожил, так что можете быть уверены, что она не попадет туда, куда должна была попасть». Пейси снова посмотрел на бумажник, слишком ошеломленный, чтобы ответить. «Кроме того, я наткнулся на очень странный том протоколов заседаний делегации — совсем не похожий на то, что я помнил. Я заменил его набором копий, которые мы с вами оба видели и одобрили. Поверьте мне на слово, что именно они дойдут до Нью-Йорка. Я сам запечатал их в сумке курьера, как раз перед тем, как доставить Тихо».

«Но... как?» — только и смог сказать Пейси.

«У меня нет ни малейшего намерения вам рассказывать», — голос русского был резок, но глаза его сверкали.

Внезапно Пейси ухмыльнулся, когда наконец до него дошло сообщение, что не все в мире были его врагами. «Возможно, пришло время нам сесть и сравнить заметки», — сказал он. «Полагаю, у меня нет водки в заведении. Как насчет джина?»

«Именно к такому же выводу пришел и я», — сказал Соброскин, доставая пачку заметок из внутреннего кармана. «Джин подойдет — я к нему очень неравнодушен». Он повесил куртку у двери и сел, чтобы удобно устроиться в одном из кресел, пока Пейси ходил в соседнюю комнату за стаканами. Пока он был там, он проверил, достаточно ли заполнен ледогенератор. У него было предчувствие, что ночь будет долгой.

Глава девятнадцатая

Гарут провел двадцать восемь лет своей жизни с Шапьероном. Группа ученых на древней Минерве выступала за программу обширной климатической и геологической инженерии для контроля прогнозируемого накопления углекислого газа. Однако проект был бы чрезвычайно сложным, и имитационные модели выявили высокий риск сделать планету непригодной для жизни скорее раньше, чем позже, нарушив парниковый эффект, который позволял Минерве поддерживать жизнь на значительном расстоянии от Солнца. В качестве страховки от этого риска другая группа предложила метод увеличения выхода солнечного излучения путем изменения его собственной гравитации, идея заключалась в том, что программа климатической инженерии могла бы продолжаться, и если бы нестабильности действительно достигли точки разрушения парникового эффекта, Солнце можно было бы нагреть для компенсации. Таким образом, в целом Минерва не пострадала бы.

В качестве меры предосторожности правительство Минервы решило сначала проверить последнюю идею, отправив научную миссию на борту Шапиерона для проведения полномасштабных испытаний на солнцеподобной звезде под названием Искарис, планеты которой не поддерживали никакой жизни. И хорошо, что они это сделали. Что-то пошло не так, что заставило Искарис превратиться в новую, и экспедиция была вынуждена бежать, не дожидаясь завершения ремонта главной двигательной системы корабля, который в то время был в процессе. Разогнанный до максимальной скорости и с неработающей тормозной системой, Шапиерорн вернулся в окрестности солнечной системы и кружил более двадцати лет по собственным часам в условиях сложного замедления времени, в то время как в остальной части Вселенной время пролетело в миллион раз быстрее. И вот, в конце концов, корабль прибыл на Землю.

Когда Гарут стоял в дверях одного из лекционных залов корабельной школы и смотрел через ряды пустых сидений и поцарапанные столешницы на возвышение и ряд экранов в дальнем конце, его разум вспоминал те годы. Многие, кто покинул Минерву вместе с ним, не дожили до этого дня. Иногда он верил, что никто из них никогда его не увидит. Но, как и было в жизни, новое поколение заменило тех, кто ушел, — поколение, родившееся и выросшее в пустоте космоса, которое, за исключением краткого пребывания на Земле, не знало другого дома, кроме как внутри корабля. Во многих отношениях Гарут чувствовал себя отцом для всех них. Хотя его собственная вера порой колебалась, их вера — нет, и поскольку они никогда не думали сомневаться, он вернул их домой. Что же будет с ними теперь? — задавался он вопросом.