Я отвернулась, лицо под маской раскраснелось.

– Ты так говоришь, будто я не хочу быть левантийкой.

– Я не… я просто… просто не знаю, как теперь обстоят дела между нами. Не знаю, что должен делать, что мне можно делать, а вездесущие чилтейцы навевают воспоминания, которые я предпочел бы забыть навсегда. Только не говори, что я могу уйти. Напоминания о том, что я могу быть эгоистом и убираться восвояси, не помогали раньше и не помогут сейчас. – Он обхватил меня за плечи и зарылся лицом в мою шею, отчего у меня побежали мурашки. – Ты от меня не избавишься. По крайней мере, до тех пор, пока не понадобится доставить очередную отчаянную просьбу о помощи.

Я рассмеялась и прижалась к нему спиной.

– Я не стану ничего посылать, обещаю.

– Не давай невыполнимых обещаний, Ди. – Ясс развернул меня, в его глазах искрился смех. – Ты сразу захочешь их нарушить.

Он поднял мою маску, аккуратно убрав ткань с подбородка и рта, и нежно поцеловал меня в губы. Поцелуй отдавал ранним утром и старым вином, и я прильнула к Яссу.

– Доброе утро, ваше святейшество.

Я отпрянула, едва не откусив Яссу губу. Во входном проеме шатра стоял секретарь Аурус, разглядывая нас с ничего не выражающим лицом, отчего я еще сильнее устыдилась своих влажных, покрасневших губ.

– Я рад, что вы уже готовы ехать, – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Вашу лошадь скоро приведут, а заставлять губернатора ждать было бы невежливо.

Аурус вышел, оставив меня неловко стоять посреди шатра. От контраста между холодом его манер и жаром моего тела я потеряла равновесие.

– Кажется, я ему не нравлюсь, – заметил Ясс, глядя в спину секретарю.

Я натянула маску.

– Не думаю, что ему вообще кто-то нравится. Тебе нужно уйти, пока нас не застукал кто-нибудь еще.

– Ладно, но ты знаешь, где меня искать в случае чего.

Я хотела сказать, что не будет никакого случая, что я могу сама о себе позаботиться, но сумела только кивнуть. Через несколько минут к шатру подвели Итагая – мне едва хватило времени, чтобы вернуть полагающееся божьей избраннице самообладание.

– Я так по тебе скучала! – воскликнула я, поспешив взять поводья. – Ты прекрасно выглядишь. Ясс хорошо о тебе заботился.

Я прижалась лицом к его морде, но настоящее воссоединение без маски пришлось отложить – нас прервало прибытие Ауруса. Секретарь выглядел мрачно и, не обменявшись ни словом, мы поскакали сквозь серое утро к краю лагеря, сопровождаемые благоговейным ропотом.

Когда последняя палатка осталась позади, Аурус наконец-то повернулся ко мне.

– Вам нужно быть осторожнее, вы божья избранница, а не простолюдинка.

Упрек был мягким, но все равно задевал.

– Знаю, просто…

– Это любовь? – В его тоне сквозила горечь.

– Просто трудно изолировать себя от всех и всего, что знаешь, не важно, ради какой цели, – сказала я, не желая впутывать Ясса.

Аурус не отрывал взгляд от нашего места назначения, будто и не слышал меня. В утреннем свете крыши Симая окутывал одеялом туман, и город казался потусторонним. На полпути между воротами и лагерем располагался натянутый на шестах большой квадрат ткани – подобие шатра, под которым могли встретиться враги. Снова называть кисианцев врагами было неприятно.

– Чего вы надеетесь добиться этой встречей? – спросила я, чтобы прервать напряженное молчание. – Сдачи города?

– Это было бы замечательно, а если не получится, то я буду оскорблять губернатора, пока он не захочет встретиться с нами в бою, чтобы отомстить за бесчестье, и не вынудит нас осаждать стены. Кисианские правители прагматичны лишь до определенного предела. Их проще всего спровоцировать, назвав трусами.

– Почему вы так их ненавидите? Мне до сих пор никто этого не объяснил.

Секретарь пренебрежительно пожал плечами.

– Торговля. Земля. История. Культура. Обычаи. Почти вся земля, которую они называют Кисией, принадлежала чилтейцам, до того как первые Отако переплыли море, чтобы завоевать империю. Некоторые источники утверждают, что изначально земля принадлежала им, пока мы не вынудили их сбежать на острова, но точно не знает никто. В любом случае мы будем сражаться за эту землю, пока кто-нибудь не победит.

– Это… весьма печально, – сказала я, когда мы приблизились к поджидавшему эскорту. – Если подумать о том, сколько у вас общего и чего вы могли бы достичь совместными усилиями.

– Общего?! – Аурус посмотрел на меня так, будто я заявила, что небеса зеленые.

– А что здесь странного? У вас даже разговорный язык один.

Он насмешливо выгнул бровь, как будто позабыв прежнюю неловкость.

– А ваш язык разве не похож на темпачи? Не надо отрицать, ведь именно поэтому нам так легко было выучить левантийский. По крайней мере тем, кто хоть немного знал язык темпачи. Они одни из наших главных торговых партнеров, а в этом деле далеко не уедешь, если не будешь понимать, когда тебя высмеивают или обманывают чужеземцы.

– Общие у нас только ругательства, – сухо сказала я. – И больше ничего, и никогда не будет. Мы оставили города-государства в покое, а они взамен пытаются уничтожить нас и наш образ жизни. Можете ли вы сказать то же самое о кисианцах?

Он снова пожал плечами.

– Нет, но это не меняет дела. Может, когда-то мы были одним народом, очень давно, предположим, нам было бы лучше объединиться, а не воевать, но ненависть питает общество, Дишива. Людьми больше движет ненависть, чем любовь. Мы можем ненавидеть тех, кого никогда не знали и не узнаем, тех, чьи жизни никак не влияют на наши, но любить незнакомцев мы не способны. Кроме того, любовь и сочувствие приводят к миру и довольству, и тогда люди перестанут хотеть, нуждаться, тратить и…

Я подняла руку, выставив ее словно щит, и он умолк.

– Вы так мало цените жизнь… это просто ужасно. Вы даже не заботитесь о благополучии собственного народа, хотя должны думать только о нем.

Мы достигли ожидавшей нас группы солдат, но Аурус просто поскакал дальше.

– Тогда позвольте мне выразиться иначе, если правда оскорбляет вас, ваше святейшество. Кисианцы причиняли нам много зла. Они убивали людей, разрушали наши города, церкви, уничтожали поля. Разве вы допустили бы, чтобы это сошло им с рук? Разве Клинки позволили бы?

Я оглядела левантийский лагерь и подумала о былом товариществе с Клинками, ведь мне приходилось учитывать их мнение, чтобы сохранить должность. А Рах не сохранил свою. Он слишком заботился о чести и долге. Возможно, мы оба ошибались, каждый на свой лад.

– Не знаю, – сказала я. – Может, если бы я поговорила с ними, заставила их слушать, то попыталась бы сделать то, что лучше для моего народа, не боясь лишиться их любви.

– Тогда вы либо умеете убеждать, либо вам жить надоело, ваше святейшество.

– Нет, я просто не считаю себя самой важной персоной на свете. Я одна из многих.

Аурус странно посмотрел на меня, но не ответил, сосредоточившись на навесе впереди. Похоже, кисианцы уже явились – за столом сидели двое, а в стороне стояла группа солдат.

По мере нашего приближения люди увеличивались в размерах, я начинала различать в цветных пятнах одежду и черты лиц, но из-за плохого зрения не разглядела, что одна из двоих – женщина, пока мы не оказались совсем рядом. Я пробыла в Кисии достаточно долго, чтобы удивиться.

– Кто эта женщина? – тихо спросила я, спешиваясь.

– Точно не знаю, – признался Аурус, тоже спрыгивая с седла. – Но могу предположить, что это матушка Ли, единственная женщина, когда-либо занимавшая религиозную должность в Кисии, насколько мне известно. У вас много общего.

Оставив лошадей слугам, мы подошли к поднявшейся навстречу паре. Матушка Ли была одета в простое серое платье с высокой горловиной, подвязанное белым кушаком. Но мое внимание привлекла строгая прямая линия ее губ. Поскольку мы уже второй раз пытались отнять у нее дом, я не могла ее за это винить.

Ее спутник, напротив, облачился в яркие, переливающиеся темно-синие и серебряные шелка. Возможно, он надеялся ослепить нас своей важностью, так же как и пристыдить хмурым видом. Секретарь Аурус, одетый не менее великолепно и обладавший непоколебимым спокойствием, как будто ничего не заметил.